Загадка XIV века
Шрифт:
Вокруг Voie de Faitначал нарастать конфликт интересов. Флорентийцы направили в Париж шестнадцать послов — они не хотели альянса французов с Джан-Галеаццо и нашли себе союзника в лице герцога Бургундского. Из-за своих фламандских поданных тот никогда не был ярым сторонником Климента и уж точно не собирался помогать папе в его притязаниях на Рим, поскольку это означало, что Людовик становился королем Адрии, а к тому же и регентом. Герцог, в свою очередь, нашел себе союзницу в лице королевы Изабо, хотя он ее и презирал. Та была готова сойтись хоть с дьяволом, лишь бы доставить неприятности Джан-Галеаццо.
Самую сильную политическую оппозицию «насильственному пути» оказывал Парижский университет, оплот интеллектуального клира. Университетским клирикам никогда не нравился «авиньонский Вавилон». Последствия раскола церкви выразились в симонии и коррупции, в возрастании материализма, потере престижа, подъеме протестных настроений среди лоллардов и мистиков, в национализме, стимулом к которому стала попытка Франции доминировать в папстве, а это обострило соперничество сторон, занявших противоположные стороны по отношению к схизме. Все это нанесло ущерб авторитету церкви. Исторически раскол былого единства веры и рост национализма были шагом вперед, однако эти явления лишь усугубились схизмой, но никак не были ее следствием. Раннему историческому развитию сопутствует универсальность, но затем неизбежен раскол, однако люди видят лишь то, что у них перед глазами, и в конце XIV века они видели урон, который схизма нанесла обществу; неудивительно, что им отчаянно хотелось объединить церковь.
Факультет теологии открыто выступал за путь уступок, несмотря на то, что дискуссия на эту тему была запрещена. В своих проповедях Жерсон защищал мысль о «божественном правосудии». В 1392 году он получил ученое звание доктора теологии и именно эту тему развивал в диссертации, однако подчеркивал, что принципу божественного правосудия должны следовать все священники. «Если для общественного блага власть сохранять невыгодно, ее надо устранить», — говорил он и смело утверждал, что сохранение власти в таком случае означает смертный грех. Тот, кто активно не содействует окончанию схизмы, совершает грех, поскольку тем самым продлевает раскол церкви. Это был недвусмысленный намек в отношении клириков, желавших жить при двух папах — ведь такая ситуация сулила увеличение бенефиций. Публичное выступление Жерсона в Париже показало, что давление на пап возрастает, и значимость его подчеркнуло присутствие на выступлении канцлера д’Альи. Его речь свидетельствовала также о протекции герцога Бургундского, без которого Жерсон никогда не осмелился бы на подобную откровенность.
Оппозиция, мечтавшая о походе в Италию, оживилась в связи с предложением, сделанным Людовику Орлеанскому. Его попросили разобраться с Генуей, где накал внутренних распрей достиг критической точки и ситуация требовала иноземного вмешательства. Неизвестно, подействовала ли схизма на Джан-Галеаццо — возможно, он хотел, чтобы Генуя стала портом Милана, — только он явно верил, что если зять возьмет власть, Генуя окажется в его распоряжении. Для Людовика это стало настоящим подарком Фортуны: в отличие от кузена, герцога Анжуйского, так и не осуществившего свою мечту о Неаполитанском королевстве, герцог Орлеанский делал большой шаг на пути к Адрии.
Первым делом он снова отправил в Авиньон де Куси в сопровождении своего личного представителя Жана де Три, епископа Нуайона и королевского секретаря. Они снова должны были обсудить выделение Адрии из Папской области, до поры откладывая ее завоевание, а через три-четыре года — и о походе на Рим. Причиной отсрочки было то, что Людовику требовалось время на успешное завершение дел в Генуе. И снова кардиналы торговались — за деньги, за войска, за обязательства, подписанные Карлом и его братом, выдвигали и другие условия, препятствовавшие Voie de Fait. Климент, возможно, наконец-то понял, что возражает против того, что вовсе недостижимо. После многих отсрочек и извинений, задержавших де Куси и его коллег на три месяца в Авиньоне, кардиналы согласились составить документ о передаче Адрии. Документ этот должен был стать буллой, но только после того, как король Франции и его брат согласятся на новые условия. 3 сентября 1394 года посланники покинули Авиньон. Спустя две недели оказалось, что все их усилия были напрасны. Они услышали ошеломляющую новость: Климент скончался.
Схизма, вознесшая Климента на папский престол, стала его палачом, причем экзекуция была совершена руками Парижского университета. С января, когда к королю Карлу вернулся рассудок, университет усиленно старался донести до монарха свои взгляды. Герцог Беррийский, самый преданный сторонник Климента, блокировал слушания. На призывы университета он отвечал яростными упреками и угрозами «осудить на смерть и сбросить в реку главных подстрекателей этого дела». Эти чувства подогревались богатыми дарами от Климента, который, прослышав о намерениях университета, послал в Париж кардинала де Луна, чтобы тот применил меры финансового убеждения, то есть те, которые герцог Беррийский понимал лучше всего. Должно быть, герцог Бургундский предложил своему брату убедительный аргумент, потому что тот вдруг ответил просителям: «Если вы найдете выход, который встретит одобрение королевского совета, мы примем его в тот же час».
Уступка, объявленная Жерсоном, стала выходом из сложившейся ситуации. Чтобы придать ей в глазах публики побольше веса, факультет организовал референдум. Рядом с церковью Сен-Матюрен поставили урну для голосования. Десять тысяч голосов, сосчитанных пятьюдесятью четырьмя магистрами разных факультетов, отдали предпочтение трем решениям, и Voie de Faitсреди них не было. Референдумы, скажем прямо, обычно не выдают нежелательный результат. Предложенные три решения были такими: 1) римский и авиньонский папы откажутся от престола по доброй воле; 2) оба папы подчинятся решению специально созванной комиссии; 3) вопрос о судьбе папства будет решен Вселенским собором. Последнее решение было сочтено наименее желательным, поскольку собор наверняка разделился бы на уже существующие фракции, и схизма так и осталась бы цвести пышным цветом.
Призыв к проведению собора, которому суждено было греметь в первые десятилетия следующего века, уже омрачал будни папства. Оба папы, естественно, были против собора, поскольку тот грозил отнять у них власть. Теория верховенства собора предполагала, что последнее слово в делах церкви остается за Вселенским собором, ведь именно он делегирует права папе. «Некоторые испорченные люди, — возмущался соперник Климента Бонифаций IX, — верят в руку из плоти, а не в длань Божию, и призывают Вселенский собор. О, жалкие нечестивцы!»
Поскольку надежда на взаимное отречение таяла, теологи с обеих сторон все больше обсуждали собор и его проблемы. Кто его созовет? Будет ли он легитимен, если его созовут временные правители? Если в нынешнем сложном положении его созовет один из понтификов, то будут ли принятые на этом соборе решения одобрены другим понтификом? Можно ли принудить обоих пап и обе иерархии действовать совместно? 30 июня 1394 года французская корона вынуждена была внимать «беспощадным речам» на запретную тему.
Филипп Бургундский представил результаты референдума, организованного университетом. Совещание проходило весьма торжественно. Король сидел на троне, рядом с ним расположились герцоги, прелаты, аристократы и министры. Письмо королю, изложенное на двадцати трех страницах, было прочитано ректором университета Николя Клеманжем, другом Жерсона и д’Альи. Гуманист Клеманж считался лучшим латинским стилистом во Франции и непревзойденным оратором, говорили, что он красноречив, как Цицерон.
Полемику клириков в Средние века нельзя было назвать спокойной. В инвективе, обращенной к обоим папам, Клеманж страстно описывал страдания церкви и необходимость немедленного их излечения. Если тот или иной папа откажется принять одно из трех предложенных решений, сказал он, к нему надо будет относиться как к схизматику и еретику, как к насильнику, а не как к пастырю; как к хищному волку, а не как к пастуху, и его надо будет прогнать из христианского мира. Если же папы в своей самоуверенности отложат предложенные решения, они сильно пожалеют о том, что пренебрегали реформой… Этот вред будет уже не исцелить. Мир так долго был несчастен, а сейчас он катится в пропасть.