Загадка XIV века
Шрифт:
Но не совсем. В Париже, как свидетельствует Жан де Венет, монахини Отель-Дье, муниципальной лечебницы, «не страшились смерти и ухаживали за больными со смирением и любовью». Когда одни монахини умирали, их сменяли другие, и «теперь, как мы верим, многие покоятся с миром в Божьих объятиях».
Когда в июле 1348 года чума пришла в Северную Францию, она сначала распространилась в Нормандии. На церквях наиболее пострадавших в Нормандии деревень вывесили черные флаги, знак то ли скорби, то ли предупреждения. «Смертность среди нормандцев была столь высокой, — писал некий монах, — что пикардийцы [чума пришла в Пикардию лишь год спустя] посмеивались над ними». Так же не по-соседски повели себя и шотландцы, узнав, что губительная болезнь косит «южан». Шотландцы даже стали собирать силы для вторжения в Англию, «смеясь над своими врагами», но вторгнуться в Англию не успели — чума пришла и в Шотландию.
Летом 1349 года чума пришла в Пикардию, и в замке Куси Екатерина умерла вместе со своим мужем. Пощадила ли болезнь ее девятилетнего сына, или он в это время был в другом месте, доподлинно неизвестно. На создавшееся положение в Пикардии люди реагировали по-разному. В Амьене мастеровые кожевенной фабрики, ссылаясь на потери рабочей силы, объединились и потребовали увеличить им жалование. В деревне, не затронутой, в отличие от других, страшной болезнью, селяне то и дело танцевали под бравурную музыку, полагая, что «весельем своим» отпугнут чуму. А вот Жиль ли Мюизи, настоятель аббатства Святого Мартина, рассказывал о том, что городские пономари решили заработать на эпидемии и с этой целью день и ночь звонили в колокола. Объятый погребальным звоном колоколов, город пребывал в страхе, и муниципальные власти в конце концов положили предел этому звону и заодно запретили носить траурные одежды, а хоронить умерших разрешали не более чем двум родственникам. По такому же пути пошли и муниципальные власти большинства других городов. Так, в Сиене запретили носить траур всем, за исключением вдов.
Состоятельные люди, спасаясь от эпидемии, уезжали из городов в поисках безопасного пристанища. Боккаччо в «Декамероне» рассказывает о том, как «дамы с несколькими прислужницами и трое молодых людей с тремя слугами» нашли себе для пристанища место, которое «лежало на небольшом пригорке, со всех сторон несколько отдаленном от дорог». Вокруг этого места были «полянки и прелестные сады, колодцы свежей воды и погреба, полные дорогих вин». В то время бедные люди умирали у себя дома и «давали о том знать соседям не иначе как запахом своих разлагавшихся тел».
Шотландский хронист Иоанн Фордунский отмечал, что чума поражала гораздо чаще бедных людей, чем людей состоятельных. Такого же мнения придерживался и Симон де Ковино из Монпелье. Он полагал, что нужда и изнурительная тяжкая жизнь делают бедняков более восприимчивыми к болезни, но это являлось лишь частью правды. Другая часть правды заключалась в тесных контактах между людьми и недостатках санитарии. Было также замечено, что молодые умирают в большей пропорции, чем люди старшего возраста. Симон де Ковино сравнил истребление молодых с быстрым увяданием полевых цветов.
В сельской местности крестьяне умирала один за другим. Оставшиеся в живых впадали в апатию, не работали в поле, не пасли скот. Крупный рогатый скот, а также ослы, козы и овцы, свиньи и куры без присмотра дичали и тоже погибали от смертельной болезни. В Англии овцы гибли повсюду, да еще скопом. Генри Найтон, каноник Лестерского аббатства, сообщал, что только на одном пастбище погибло пять тысяч овец. «Их разложившиеся тела испускали такое зловоние, что ни один зверь и ни одна птица даже не приближались к ним». В австрийских Альпах волки приближались к пасущимся овцам, но, «словно получив предупреждение об опасности, поворачивали назад и убегали, поджав хвосты». А вот в Далмации волки ворвались в пораженный болезнью город и напали на остававшихся в живых горожан. Из-за недостатка пастухов скот перемещался с места на место и умирал, заразившись чумой. Та же участь постигала собак и кошек.
В средневековье жизнь людей во многом обеспечивал хороший урожай зерновых. Но из-за всеобщего мора «работников не хватало, — писал Генри Найтон, — и неоткуда было ждать помощи». Чувство беспросветного будущего порождало отчаяние. Баварский хронист из Нойберга на Дунае отмечал, что «мужчины и женщины походили на безумцев и не имели никакого желания позаботиться о своем будущем». Необработанные поля зарастали сорной травой, плотины рушились, и соленая морская вода заполняла прибрежные низменности. Английский хронист Томас Уолсингем полагал, что «прежнее благополучие никогда не вернется».
От чумы умирали и обеспеченные знатные люди. Умер Альфонс XI, король Кастилии и Леона, а его сосед король Арагона Педро потерял жену Леонору, дочь Марию, а затем и племянницу. У Иоанна Кантакузина, византийского императора, умер сын. В 1349 году во Франции, в то же время, что и мать Ангеррана, умерла королева Иоанна и ее невестка Бонна Люксембургская. Еще одной жертвой чумы стала Иоанна, королева Наварры, дочь Людовика X. В Бордо умерла вторая дочь Эдуарда III Иоанна, собиравшаяся выйти замуж за Педро, наследника кастильского трона. Женщины, возможно, умирали чаще мужчин, ибо больше проводили времени дома, где была большая вероятность заразиться от блох. Умерла и Фьяметта, жена Боккаччо и внебрачная дочь неаполитанского короля. Не пережила чуму и Лаура, возлюбленная Петрарки. Он восклицал: «О счастливые потомки, на долю которых не выпадет такое большое горе и которые посчитают наши повествования небылицами».
Флорентийский историк Джованни Виллани умер в возрасте шестидесяти восьми лет, оборвав свой труд незаконченным предложением: « …е dure questo pistolenza fino а…(в разгар этого мора ушли из жизни…)». Вероятно, во время чумы погибли братья Амброджо и Пьетро Лоренцетги, художники из Сиены, о которых после 1348 года не упоминалось ни в одном документе. Должно быть, та же участь постигла Андреа Пизано, флорентийского архитектора и скульптора. Вероятно, в то же время умерли английский философ Уильям Оккам и английский мистик Ричард Ролл де Хэмпол. Пали жертвой чумы мэр Лондона Джон Палтени и губернатор Кале Джон Монтгомери.
Среди священнослужителей и врачей в силу их специальности смертность от чумы была самой высокой. По некоторым данным, в Венеции из двадцати четырех врачей умерли двадцать. Правда, согласно другому источнику, некоторые врачи покинули город или просто не выходили из дома. А вот в Монпелье, с его хорошо развитой медициной, по словам Симоно де Ковино, «ни один врач не уехал из города». В Авиньоне Ги де Шольяк посещал больных, по его собственному признанию, лишь потому, что боялся нанести ущерб своей репутации, но при этом «постоянно испытывал страх». В конце концов он тоже заразился чумой, но излечился благодаря своему лекарству. Если так, он был одним из немногих, кто оправился от болезни.
Смертность священнослужителей варьировалась в зависимости от их ранга. Хотя треть кардиналов сошла в могилу (что соизмеримо со смертностью среди всего населения), вероятно, это произошло потому, что все они жили в густонаселенном Авиньоне. В Англии в августе 1348 года умер Джон Стратфорд, архиепископ Кентерберийский, а за ним в странной по времени очередности ушли из жизни его преемники: первый умер через три месяца после кончины Стратфорда, а второй — спустя тот же срок после смерти предшественника. Несмотря на столь фатальные стечения обстоятельств, прелаты умирали гораздо реже, чем священнослужители более низкого ранга. Даже если священники избегали посещать умирающих, их смертность была примерно такой же, как и у всего населения.