Загадка золотой чалмы
Шрифт:
— Константин, — Генриетта Густавовна поправила очки на переносице. — При чем тут метель?
— Хватит! — прикрикнула на конфликтующие стороны Инга Сергеевна. — Главное, что никто в квартиру не залез. Все хорошо, что хорошо кончается. Костя, позвони, пожалуйста, в милицию. Надо перед ними извиниться и объяснить ситуацию.
— Почему я? — Ваниному отцу совсем не хотелось этого делать. — Пусть лучше Генриетта Густавовна. В конце концов, она заварила всю эту кашу.
— Костя, — с нажимом произнесла
— Меня все вечно о чем-то просят! — завопил глава семейства. — А я, между прочим, в отличие от некоторых, — он покосился на Генриетту Густавовну, — не потомственный интеллигент, и нервы у меня расшатаны.
— Костя, — с ещё большим нажимом произнесла жена. — Я, по-моему, обратилась с просьбой к тебе, а не к маме.
— И вообще, — ощутив поддержку, высокомерно бросила Генриетта Густавовна. — Звонить в милицию — это мужское дело.
— А женское дело не совершать глупостей, тогда и в милицию не придется звонить с извинениями, — очень тихо пробормотал себе под нос Константин Леонидович, однако Иван расслышал.
Он испытывал сейчас двойственное чувство. С одной стороны, было жаль отца, который по его вине оказался в совершенно идиотском положении. А с другой, мальчик радовался, что для него самого эта история завершилась вполне благополучно.
Объяснившись с районным отделением милиции, Константин Леонидович стал напяливать дубленку.
— Куда ты? — спросила жена.
— Погулять, — коротко бросил он. — Нервы успокоить.
И, хлопнув дверью, удалился.
Генриетта Густавовна тоже хлопнула дверью своей комнаты. В замке повернулся ключ. «Опять заперлась», — отметил про себя Иван.
Кажется, и мать обратила на это внимание. Однако истолковала поступок Генриетты Густавовны по-своему и, строго взглянув на сына, нарочито громко, чтобы её голос проник сквозь запертую дверь, произнесла:
— Ваня, я тебя очень прошу: в следующий раз не заставляй бабушку волноваться. Вполне можно оставить для неё записку на видном месте, что заходил.
— Понял, ма! — столь же громко откликнулся сын. — Теперь так и буду делать!
Инга Сергеевна заговорщицки улыбнулась и, вытянув руку, погладила рослого сына по голове.
— Пойдем, покормлю. Проголодался небось.
— Ага, — подтвердил Иван.
Они вошли в кухню.
— Ма, а тебе не кажется, что наша бабушка последние дни вообще какая-то странная? — наугад осторожно поинтересовался он.
— В каком смысле? — подняла брови Инга Сергеевна.
— Ну, запирается постоянно, — вкрадчиво продолжал Иван. — Плейер вдруг стала у меня брать и слушать что-то. Вас сегодня перепугала на пустом месте. Может, в её возрасте вредно плейер слушать? Вдруг он на неё как-нибудь не так действует.
Мать пристально на него посмотрела:
— И тебе не стыдно?
— А чего мне стыдиться? — не понял сын.
— Пожалел какой-то паршивый плейер родной бабушке, — укоряюще покачала головой мать. — А она столько с тобой занималась…
— Мама! — возмутился Иван. «И как эти взрослые умудряются все перевернуть с ног на голову?» — в который раз изумился он. А вслух произнес: — Ничего мне не жалко. Пусть хоть совсем заберет. Просто я за неё волнуюсь. Она действительно стала странная.
— Ваня, — вполголоса отозвалась мать. — Конечно, я понимаю. Характер у бабушки не из легких. Но ведь она не молодеет, а стареет. Естественно, у неё появляются странности. И характер лучше не становится. Учись терпению.
— Мама, опять ты меня не поняла, — вздохнул Пуаро. — Это не просто странности, она другая какая-то стала.
— Я уже все сказала, — устало отозвалась Инга Сергеевна. — С этим поделать ничего нельзя. А ты уже почти взрослый: учись терпению.
— Ладно, ма, — Иван окончательно убедился, что она ровным счетом ничего не замечает.
За обедом Инга Сергеевна начала расспрашивать его о школе и о Екатерине Дмитриевне Рогалевой-Кривицкой, которая была её старой знакомой. Благодаря этому Иван и попал после переезда на Ленинградский проспект в экспериментальную авторскую школу «Пирамида». Отвечал он сейчас на вопросы матери совершенно автоматически, ибо все его мысли были о Генриетте Густавовне. «Надо же, — думал Пуаро. — Сразу заметила исчезновение плейера. Значит, это ей действительно важно. Может, действительно, мать права, и у бабушки начались старческие причуды?»
И все-таки Иван был почти уверен, что дело в другом. Генриетте Густавовне явно чем-то очень важна эта запись с шумом моря и тиканьем. «Сказать матери или нет?» — колебался мальчик. Однако, поразмыслив, все-таки поостерегся ставить Ингу Сергеевну в известность о своих опасениях. Если она ничего сама не замечает, то наверняка ей и это покажется полной чепухой.
Когда он уже сел за уроки, вернулся отец. Сняв дубленку, Константин Леонидович тут же подошел к двери комнаты Генриетты Густавовны и постучал.
— Кто там? — сухо осведомилась она.
— Это я. Константин. Откройте, пожалуйста. Принес вам игрушку.
Иван выбежал в коридор. В руках у отца отливал серебром новенький плейер. Бабушка открыла дверь.
— Вот. Пользуйтесь на здоровье, — протянул ей подарок Константин Леонидович.
Лицо Генриетты Густавовны озарила счастливейшая из улыбок.
— Константин, — с восторгом выдохнула она. — Вот уж не ожидала. Большое, большое вам спасибо!
И бабушка, обняв плейер и наушники, вновь закрыла дверь. Константин Леонидович, подмигнув сыну, направился в гостиную: