Загадочная история Бенджамина Батона
Шрифт:
Когда дед перестал испытывать враждебность к нему, они с Бенджамином начали находить большое удовольствие в общении друг с другом. Часами сидели они, старый и малый, словно закадычные друзья, и беседовали о всяких пустяках.
С дедом Бенджамин чувствовал себя свободнее, чем с родителями, которые всегда словно побаивались его и, забывая о своем родительском авторитете, нередко называли «мистером».
Он сам не менее других был удивлен тем, что родился таким старым и умудренным опытом. Он попытался найти объяснение этому в медицинском журнале, но выяснил лишь, что науке подобные случаи не известны. По настоянию отца он
Пяти лет от роду его отдали в детский сад, где он приобщился к великому искусству наклеивать зеленые бумажки на оранжевые, плести цветные узоры и изготовлять бесконечные картонные украшения. Случалось, он засыпал, не выполнив урока, - эта привычка сердила и ужасала его юную наставницу. К счастью, она пожаловалась родителям, и его забрали оттуда. Баттоны объяснили своим друзьям, что мальчик, как им кажется, еще не дорос до детского сада.
На двенадцатый год после его рождения родители наконец к нему привыкли. Воистину столь велика сила привычки, что они уже не видели разницы между ним и другими детьми - разве только иногда какая-нибудь его странность напоминала им об этом. Но однажды, вскоре после того, как ему исполнилось двенадцать, Бенджамин взглянул в зеркало и сделал поразительное открытие. Он не поверил своим глазам: неужели пробивавшаяся из-под краски седина на тринадцатом году его жизни приобрела серовато-стальной оттенок? Неужели сеть морщин на его лице словно бы сгладилась? Неужели кожа стала свежей и упругой, а на щеках, словно тронутых зимним морозом, даже заиграл легкий румянец? Его одолевали сомнения. Он замечал, что больше не сутулился и здоровье его заметно окрепло со времен младенчества.
– Возможно ли?… - подумал или, вернее, едва осмелился подумать Бенджамин.
Он пошел к отцу.
– Я вырос, - решительно объявил он.
– Купи мне длинные брюки.
Отец задумался.
– Право, не знаю, - сказал он наконец.
– Длинные брюки обычно носят с четырнадцати лет, а тебе только двенадцать.
– Но ты должен признать, - возразил Бенджамин, - что я довольно крупный ребенок для своих лет.
Отец бросил на него неуверенный взгляд.
– Ну, я этого не нахожу, - сказал он.
– В двенадцать лет я не уступал тебе.
Это была ложь: Роджер Баттон давно вошел в сделку с совестью, молчаливо притворяясь, будто его сын вполне нормальный ребенок.
Наконец был найден компромисс. Бенджамину по-прежнему придется красить волосы. Он будет стараться играть со своими ровесниками. Он обещает не носить очки и не гулять с тростью по улице. В награду за все это ему обещали купить длинные брюки.
4
Я не намерен много распространяться о жизни Бенджамина Баттона от двенадцати до двадцати одного года. Достаточно заметить, что за эти годы он неуклонно молодел. К восемнадцати годам он перестал сутулиться и выглядел пятидесятилетним мужчиной; волосы его стали гуще и слегка потемнели; он ходил твердым шагом, дребезжащий голос превратился в мужественный баритон. И тогда отец послал его в Иельский колледж держать экзамены, которые Бенджамин успешно сдал и был зачислен на первый курс.
Через три дня он получил уведомление от мистера Харта, из канцелярии колледжа; ему предлагали явиться для составления учебного плана. Бенджамин, поглядевшись в зеркало, решил, что волосы надо подкрасить, но, лихорадочно обыскав ящик письменного стола, не обнаружил там склянки с краской. Тут он вспомнил, что еще вчера израсходовал остаток краски и выбросил склянку. Выбора не было. Через пять минут ему предстояло явиться в канцелярию. Ничего не попишешь - придется идти как есть. И он пошел.
– Доброе утро, - любезно встретил его мистер Харт.
– Вы, должно быть, пришли справиться о своем сыне.
– К вашему сведению, моя фамилия Баттон… - начал Бенджамин, но мистер Харт прервал его:
– Очень рад с вами познакомиться, мистер Баттон. Я ожидаю вашего сына с минуты на минуту.
– Да это же я!
– рявкнул Бенджамин.
– Меня зачислили на первый курс.
– Что-о?
– Меня зачислили на первый курс.
– Да вы шутите!
– Нисколько.
Клерк нахмурился и заглянул в карточку, лежавшую перед ним.
– Но у меня здесь значится, что Бенджамину Баттону восемнадцать лет.
– Вот именно, восемнадцать, - подтвердил Бенджамин и слегка покраснел.
Клерк устало взглянул на него.
– Право, мистер Баттон, не думаете же вы, что я вам поверю.
Бенджамин улыбнулся не менее устало.
– Мне восемнадцать, - повторил он.
Клерк решительно указал ему на дверь.
– Уходите, - сказал он.
– Уходите из колледжа и покиньте наш город. Вы опасный маньяк.
– Мне восемнадцать!
Мистер Харт распахнул дверь.
– Подумать только!
– вскричал он.
– В ваши годы пытаться поступить на первый курс! Восемнадцать лет, говорите? Даю вам восемнадцать минут, и чтобы духу вашего в городе не было.
Бенджамин Баттон с достоинством покинул канцелярию, причем с полдюжины старшекурсников, ожидавших в приемной, таращили на него глаза. Отойдя немного, он оглянулся на взбешенного клерка, который все еще стоял в дверях, и твердо повторил:
– Мне восемнадцать лет от роду.
Под дружный хохот старшекурсников Бенджамин удалился.
Но ему не суждено было так легко отделаться. Он печально брел к вокзалу и вдруг обнаружил, что его сопровождает сперва стайка, потом рой, и, наконец, плотная толпа студентов. Весть о том, что какой-то маньяк выдержал вступительные экзамены и пытался выдать себя за восемнадцатилетнего юношу, облетела город. Весь колледж лихорадило. Студенты выбегали на улицу, позабыв в аудитории свои шляпы, футбольная команда прервала тренировку и присоединилась к толпе, профессорши, со съехавшими на одно ухо шляпками, со сбившимися на бок турнюрами, громкими воплями преследовали процессию, а вокруг так и сыпались насмешки, попадавшие в самое уязвимое место Бенджамина Баттона:
– Наверное, это Вечный Жид!
– В его возрасте ему бы быть приготовишкой!
– Только поглядите на этого вундеркинда!
– Он решил, что у нас здесь богадельня!
– Эй, ты, поезжай в Гарвард!
Бенджамин прибавил шагу, потом перешел на рысь. Он им покажет! Да, он поедет в Гарвард, и они еще пожалеют о своих опрометчивых насмешках!
Благополучно укрывшись в вагоне балтиморского поезда, он высунулся из окна.
– Вы еще пожалеете!
– заорал он.
– Ха-ха!
– хохотали студенты.
– Ха-ха-ха!