Загадочная пленница Карибов
Шрифт:
Он ожидал, что Арлетта станет возражать, но она не стала. Это несколько обеспокоило его.
Вечером легкое недомогание вылилось в сильный жар. Обеспокоенный Витус сидел на краешке широкой кровати под пологом, на которой лежала Арлетта, и прощупывал ее пульс. Пульс был частый и неровный. Как и днем, она попыталась вырвать свою руку:
— Оставь, дорогой, чуть поднялась температура, что с того? — она старалась улыбнуться, но это ей плохо удавалось.
— Повышенная температура может иметь множество причин, — размышлял Витус вслух. — Надеюсь, ближайшие часы покажут, в чем причина у нас.
— В ближайшие часы я хочу поспать. Может быть, завтра я встану совершенно здоровой, — она беспокойно поворочалась. — У меня так болит голова! И свет слишком яркий!
Витус отослал Хартфорда за кастрюлей воды, чтобы поставить ей холодный компресс на лоб. Свет в спальне вовсе не был ярким, но, тем не менее, он потушил все керосиновые лампы, кроме двух, слева и справа от кровати. Когда вошел Хартфорд с кастрюлей и Витус повернулся к нему, позади него раздался клацающий звук. Это Арлетта стучала зубами. Ее знобило. Она стонала, но пыталась при этом улыбнуться.
Витус отставил кастрюлю и ободряюще сказал:
— Кажется, жар никак не решит, что ему делать: то ли напасть на тебя, то ли отпустить. Но я-то тебя отпускать не собираюсь. Я с тобой. Навсегда! — Он наклонился и поцеловал ее в ледяные губы. — Давай-ка накроем тебя еще одним одеялом. Оно из лисьей шкуры и согреет тебя, как печка. — Он укрыл ее.
— Спасибо, любимый. Я причиняю тебе столько хлопот!
— Чепуха! У каждого может случиться жар. Я сам перенес лихорадку, и, можешь мне поверить, куда более сильную. — Он вспомнил о черной рвоте, которую смогли превозмочь он, и Магистр, и другие его друзья… — Что тебе сейчас требуется, так это хороший сон. Я дам тебе валериановые капли и отвар из ивовой коры против головной боли.
Вскоре Арлетта задремала. Витус провел всю ночь у постели невесты. Ее то знобило, то бросало в жар. И в зависимости от этого, он то согревал ее, то охлаждал ее лоб. Наконец к утру он забылся беспокойным сном. Его последней мыслью была надежда, что утром жар спадет.
Его разбудил грохот. Он открыл глаза и увидел Арлетту, которая лежала на полу в нескольких шагах от него.
— Боже милостивый, любимая! — Он молниеносно вскочил и помог ей подняться на ноги. — В чем дело? — Он хотел отнести ее обратно на кровать, но она упиралась.
— Прошу тебя, пожалуйста, оставь меня ненадолго.
— В чем дело?
Она глянула на него горящими от лихорадки глазами:
— Прошу тебя!
Когда несколько минут спустя он вернулся в спальню, ему в нос сразу ударил невыносимый запах. Пахло фекалиями, и фекалиями, типичными для жидкого стула. Он вынул из-под кровати ночной горшок, снял крышку и увидел, что его опасения подтвердились: диарея! Арлетта лежала на постели спиной к нему и жалобно всхлипывала.
Витус сцепил зубы и, чтобы не подать виду, сказал притворно бодрым тоном:
— Доброе утро, любимая. Ты беспокойно спала и, похоже, у тебя понос. Но в этом нет ничего необычного при лихорадке. Сейчас позовем Хартфорда, пусть вынесет ночную посудину.
Когда слуга вышел, Витус снова присел на краешек кровати и взял ее за руку:
— Не надо отчаиваться, Все будет хорошо, обещаю. Давай-ка я тебя осмотрю.
— Ну… не знаю. Мне так плохо.
— Хуже, чем вчера вечером?
Арлетта понимала, что он надеется услышать утешительный ответ, но не смогла солгать:
— Может, чуточку хуже.
— Ну трудно было ожидать, что жар за одну ночь спадет. А голова все еще болит?
— Да. И все тело.
— Моя бедняжка! — Он хотел ее поцеловать, но она отвернулась.
— Не надо, любимый. Я чувствую себя такой… такой нечистой.
— Ты можешь с ног до головы покрыться коростой, но я буду любить тебя не меньше, чем люблю сейчас.
Арлетта тихо засмеялась и на минуту стала прежней Арлеттой. От любви и жалости у него на глазах выступили слезы.
— Давай выпьем отвара ивовой коры, прямо сейчас. Он снимет головную боль и понизит температуру. А потом я дам тебе лекарство от поноса. Оно общеукрепляющее, и диарея больше не будет мучить тебя. Это напиток из черники, шалфея и лапчатки гусиной, смешанных с угольным порошком. А если и он не поможет, попробуем белую глину. И нарушения в кишечнике будут устранены.
— Как хорошо быть невестой врача! — Арлетта погладила его руку. — И все-таки мне неспокойно. Я чувствую себя совершенно разбитой, и такая слабость… Мне хочется встать и в то же время оставаться в постели.
— Все образуется, — успокоил Витус, хотя сам страшился проявившихся симптомов. — А теперь давай я тебя посмотрю.
Ее пульс все еще был учащенным, а глаза лихорадочно блестели. Конъюнктива была воспалена и покраснела. Он прописал ей коллириум, который тут же сам приготовил и применил. На языке был темный налет с неприятным запахом, слава Богу, без примеси запаха свежеразделанной печени — верного признака черной рвоты. И цвет кожи тоже не свидетельствовал о ней: желтушности не было и следа. Но увеличились лимфатические узлы на шее, что, в общем-то, не было удивительно. При любой лихорадке это естественно. Витус вспомнил о Хайме, которого подняли на ноги кантаридин и иглица, но пока что решил повременить с этими средствами. В медицине, как в поварском искусстве: переложишь трав — и уничтожишь изначальные приметы.
— Ну и каков диагноз, господин кирургик? — слабо пролепетала Арлетта.
— Пока не установлен, — улыбнулся Витус и осторожно продолжал пальпировать. Все казалось в норме, даже печень, что говорило против черной рвоты. Он нажал на область желудка, потом кишечника:
— Больно?
— Нет. Да. Внизу. Что-то…
— Дай-ка посмотрю… — он поднял ночную рубашку и остолбенел.
В паху висели гроздья бубонов. Они были мутные и выглядели злокачественными. Витус постарался отбросить страшную догадку, пронзившую его.