Загадочная пленница Карибов
Шрифт:
Она громко всхлипнула. Все это было слишком! Все, что свалилось на нее в последние дни и с чем ей приходилось справляться самой… Это она оказалась самой сильной, это она взвалила на себя ношу власти, она давала мужчинам утешение и надежду… А теперь ей самой нужно было утешение, и не было никого, кто мог бы прижать ее к своей груди. Только О’Могрейн, а он уже почти распрощался с жизнью… Она ласкала его и гладила по волосам, мокрым от лихорадочного пота и ее слез… И снова ласкала и горевала… Целую вечность. А потом подумала, что остался еще Бентри, которому тоже нужна ее помощь… потому что она в ответе за каждого…
— Надо жить дальше! — прошептала она, оторвала штурмана от своей груди, бережно положила на дно лодки.
А потом, не удержавшись, жарко поцеловала его в губы.
ВЫЖИВШИЙ БЕНТРИ
Спи спокойно, птенец желторотый, и лучше вечным сном, потому что, если ты будешь еще жив, когда я управлюсь, придется распороть тебе ножичком брюхо.
Бентри съежился на корме «Альбатроса», в полушаге от Хьюитта, который держал и румпель, и шкот. Он был страшно доволен собой, потому что уже два дня как чувствовал, что силы возвращаются к нему. Сначала он ощутил силу в ногах, потом в руках, а теперь и в пальцах. У него были сильные, цепкие пальцы, которые раз что-то ухватив, уже не выпускали. Столько дней его трясла лихорадка, а теперь она отступила, как море отступает во время отлива. И его голова снова прояснилась. Раньше, чем у других, что он с удовлетворением отметил. Раньше, чем у этого выскочки Витуса из Камподиоса, и это было на руку, потому что их планы резко расходились.
Вчера, когда Феба, вся в слезах, качала умирающего О’Могрейна, он был еще слишком слаб, чтобы осуществить свои намерения, поэтому и притворялся, что все еще без сознания. А ему нравилось чувствовать щекой ее упругую полную грудь, он даже представил себе, как будет их тискать, как будет мять окрепшими пальцами ее соски. Но пока с этим надо обождать. Всему свое время, сказал он себе. А сегодня время пришло. Он был уверен, что добьется своего, надо только набраться терпения. Да, быть терпеливым и хитрым.
Первым делом он подумал о погоде. Она ухудшилась, но опасности это не представляло. Ветер усилился и дул порывами. Море покрылось рябью, тут и там набегали белые барашки. За ночь собрались тучи, которые разметались по небу, как тяжелые черные подушки. Когда их прорвет, можно будет набрать пресной воды, а с водой можно и супчик спроворить: Хьюитт, этот птенец желторотый, поймал вчера на удочку парочку жирных тунцов.
Следующей его заботой стали остальные больные. Этим ничтожествам, похоже, по-прежнему плохо. Большинство из них спали или метались в бреду. И прекрасно! Так они не смогут помешать его плану.
А третье, чему он уделил внимание, была Феба, которая раздавала остатки размазни. Напрасный труд! Скоро, скоро она будет давать суп только ему. Что делать с ее подружкой, этой худосочной мышкой, он еще не придумал. На худой конец она тоже баба, и можно оставить ее для разнообразия, когда поднадоест Феба. К тому же она тоже шлюха, а уж шлюхи-то обучены доставлять наслаждение мужчине! Что касается этих двоих, штурмана и плотника, то О’Могрейн отдал концы еще ночью, а Брайд на рассвете откинул копыта. А заметил это пока только он! Бентри довольно хрюкнул: и славненько — двумя ртами меньше. Как бы обернуть это в свою пользу? Он начал прикидывать, и тут застучали первые капли дождя. Дождь!
— Дождь! — воскликнула Феба, остановившись с кормлением. — Простите, парни, придется вам подождать, но Феба обязательно вас покормит, обязательно! — она посмотрела на небо. — Уй, здорово обложило! Будет ливень, хороший ливень. Посмотрим, сколько водички сумеем наловить, а Филлис?
— Да, да, наловить.
— А знаешь что, наш тент здорово натянут, только давай-ка спустим его так, чтоб он провис, понимаешь, Филлис, чтоб набрал воду. Давай развяжем узлы по углам, Филлис, помоги мне! Аай? Черт возьми, ноготь сломала! Получается, Филлис? Нет? И у меня никак, чума его забери!
— Ослабьте шкаторину.
— Что? Кто это сказал? Ты, Хьюитт? Слушай-ка, если лучше знаешь, так сделай сам! Да пошевели задницей, дождь ждать не будет!
Хьюитт, который всю ночь провел у румпеля и теперь прикорнул возле Бентри, встрепенулся.
— Что? Ты мне, Феба?
— Говорю, лучше иди сделай сам, чем советовать!
— О чем ты? Я ничего не советовал, Феба.
— Да я это был, я. Говорю же, ослабьте сначала узлы, — невозмутимо сказал Бентри.
Феба разинула рот, но не могла вымолвить ни слова — редкий для нее случай. Наконец она успокоилась, и дар речи вернулся к ней:
— Ты-ы-ы? Ты, Бентри? А я-то думала, мне мерещится! Так ты оправился? Другие еще в лежку, а ты уже и говоришь нормально.
— Ага. — Голос Бентри звучал абсолютно спокойно, словно иначе и быть не могло.
Он был в возрасте сорока четырех лет, старше всех остальных, и тем не менее именно он первым справился с лихорадкой. Его это не удивляло: выкарабкивался и не из таких передряг. Трижды он переживал кораблекрушения, два из них в Карибских водах, где он долгие годы ходил с пиратами, и на его совести было немало мертвецов. Anno 1571 он сражался в битве при Лепанто. Служил наемником в испанских Нидерландах, целый год провел во французских застенках… Да было чего и похлеще! Но он всегда выходил сухим из воды. Брал хитростью, подлостью, но главное — беспощадностью. Если надо было, он шагал по трупам…
А Феба тем временем ликовала:
— Слышь, Филлис, эй, Хьюитт, ну что скажете? Бентри справился, он справился!
Двое других тоже были рады.
Ливень уже хлестал как из ведра, порывы ветра опрокидывали на шлюпку ушаты воды. «Альбатрос» напрягал все свои силы, а у Хьюитта был полон рот забот, чтобы удерживать его на правильном курсе.
— Увались под ветер на юг, — приказал Бентри. — Он пойдет ровнее.
Хьюитт тут же послушался. Крен «Альбатроса» резко уменьшился. Бентри довольно хмыкнул. Его устраивал и ветер, и южный курс, потому что ему не светило показываться на Карибских островах, где его знала каждая собака, а кое-где он даже был объявлен в розыск. Он был намерен покинуть Антильское течение, которое неизбежно вынесет «Альбатрос» куда не надо. Нет, он поймает Северное пассатное и пристанет к берегам Южной Америки, может, даже Картахены — большого испанскиого города, где можно затеряться.
— Держи этот курс, парень! — сказал он Хьюитту. — А вы там кончайте с узлами!
Короткими скупыми распоряжениями он помогал Фебе и Филлис превратить навес от солнца в ловушку для дождя. А пока девушки еще сражались с тентом, снова обратился к Хьюитту:
— Закрепи румпель и шкот и приляг, парень. Я послежу за курсом.
Благодарный Хьюитт заснул в мгновение ока, а Бентри пополз к мертвецам, мимо кирургика, этого задавалы, который, к счастью, крепко спал. Бросив взгляд на буг, он убедился, что девчонки все еще заняты: они как раз пытались слить воду с тента в бадью. Бентри подтянулся к О’Могрейну и привычным жестом обыскал его карманы. Ничего. Нет, постой! Вот! Что-то есть. Он нащупал маленькую перламутровую коробочку и с трясущимися от жадности руками открыл ее. На донышке лежал крохотный серебряный трилистник. И больше ничего? Ни серебряных, ни золотых монет? Разочарованный, он снова закрыл ее и сунул за пазуху. На шее штурмана обнаружился золотой крест на золотой цепочке. Уже лучше! Бентри бесцеремонно сорвал его.