Загадочная Шмыга
Шрифт:
А однажды он сам забыл текст. Во втором акте, когда Лефевр выходит от Наполеона. Она сидела на авансцене и, не услышав привычного текста, обернулась. Лицо испуганное, а то, что он пытался произнести, было весьма далеко от либретто. Настал ее черед выручать партнера.
После спектакля она услышит за кулисами: «Бить будете, Татьяна Ивановна?» — «За что?» — Одна из бровей удивленно приподнялась. Затем раздался заразительный хохот. Теперь пришел черед удивляться Шумейко. Оказывается, он не первый из Лефевров, кто забывает текст, и именно в этой сцене.
В тот день Фуше играл Александр Маркелов, а Лефевра — Валерий Барынин.
Они с Маркеловым
— Саша!!! — раздается вновь.
Маркелов изумленно смотрит на Барынина.
Надо было такому случиться, что именно на этом спектакле решили опробовать так называемые лягушки. Акустика в театре и так хорошая, а тут еще и усилители. Малейший шорох — и все становится слышно от первого ряда партера до самого последнего на балконе второго яруса.
— Саш, — шепот продолжается. — Что мы играем?
От растерянности Маркелов сразу и не сообразил, что Валерий имеет в виду, какую сцену, и ответил так же шепотом:
— «Катрин».
Пауза.
Она понимает, что за ее спиной что-то происходит, музыканты в оркестровой яме еще чуть-чуть — и начнут хохотать в голос.
И вдруг слышит:
— А что я должен говорить?
— А я откуда знаю. Это же не моя роль.
И она якобы по мизансцене начинает искать Фуше. Пока крутила головой в разные стороны, краем глаза заметила, где находятся ее партнеры. Встала, обернулась, и поняв, что оба они в растерянности, пошла к ним, протягивая руки, и чуть ли не вытолкнула их на ту точку, где все они должны стоять в следующей сцене.
— Ну что? — она слегка пнула своего Лефевра. — Что сказал император?
— Что сказал император? — партнер ничего не может понять.
— Ну да. Что ТЕБЕ сказал император?
— А… — наконец-то включился Барынин. — Император сказал, что не будет ни военного суда, ни суда вообще.
И дальше все пошло так, как и было написано авторами. Ее счастье, что она не слышала первоначальных реплик, иначе раскололась бы первой — такая уж она смешливая — и пришлось бы давать занавес. А так каждый из них, отыграв свою сцену, отходил вглубь и хохотал, что называется «без звука» — лишь самые внимательные зрители могли обратить внимание на содрогающиеся плечи актеров. Хорошо, что они не видели музыкантов — у них от смеха тряслись не только плечи, но и руки, как они вообще смогли играть, она так и не поняла. На поклонах все хохотали в открытую: и зрители, и актеры. Они долго не могли уйти за кулисы — овация длилась несколько минут и публика никак не хотела их отпускать.
…На репетицию дуэта Сильвы и Эдвина у них был всего один день.
— Благодарю вас, графиня, за честь, которую вы оказали мне своим присутствием…
Как только он это произнес, она интуитивно поняла, что все у них получится.
— Дима, — сказала она на следующий день перед выходом, — я очень тебя прошу — пой чуть тише, а то меня «забьешь».
— Вас? Как можно, Татьяна Ивановна…
Он прекрасно понимал, что она волнуется. Как знал и то, что, несмотря ни на что, по-прежнему считает свой голос не таким уж сильным. Понимал он и другое — есть в зале несколько человек, которые специально пришли посмотреть на провал Шмыги — Шумейко. Что ж, не дождутся!
В один из дней декабря 2010 года, уже будучи в палате Боткинской
— Мы еще встретимся, Татьяна Ивановна!
— Да, Дима, да!
А что еще она могла ему ответить…
Если бы были на свете волшебники, единственное, что она попросила бы, это сделать так, чтобы в ее жизни не было ни этого чудовищного диагноза, ни последних операций — уж сколько их она перенесла за свою жизнь…
Однажды в детстве, тяжело заболев, она получила осложнение на сердце. Лежала на кровати и даже пошевельнуться не могла. Не было сил. Неизвестно, как бы дальше сложилась ее судьба и смогла бы она вообще встать на ноги, если бы не их семейный доктор, которая на протяжении трех месяцев лечила ее кагором и шоколадом. У них с братом и так слабые сердечки были, этим они пошли в маму, а тут еще такое осложнение. Только выкарабкалась из этой болячки, снова заболела — на сей раз дифтеритом. И опять ее спасла Надежда Яковлевна Сендульская — их ангел-хранитель, семейный доктор. Благодаря ей маленькую девочку не отправили в больницу — оттуда она бы точно не вышла. Ее отвезли к маминой крестной в Черкизово — тогда это был пригород Москвы, и Надежда Яковлевна регулярно приезжала к ней. Однажды пришла глубокой ночью, и вовремя — она уже начинала задыхаться, а врач, которого вызвала мамина крестная, все не приезжал. Так интуиция семейного доктора вновь спасла маленькой девочке жизнь.
Неудачная операция по удалению аппендицита и, как следствие, — перитонит. Два месяца в больнице, первые две недели из которых врачи ничего не могли сказать ее родителям — она балансировала между жизнью и смертью.
На пике ее популярности в театре по Москве пронесся слух: «Шмыга слепнет!» У нее начались проблемы с глазами — резко упало зрение и, готовя новую роль, она вплоть до генеральной репетиции была на сцене в очках. На ощупь же, как про нее говорили, на сцену она, конечно, не выходила, но некоторые очертания были размыты. Спасало ее только то, что она прекрасно знала сцену и великолепно на ней ориентировалась. В течение нескольких лет она перенесла не одну операцию на глазах. Кудесникам врачам на время удалось вернуть ей зрение до единицы.
Было достаточно операций. Даже, может, и многовато для одного человека. Хотя одну из них она сама себе устроила. Решила убрать морщинки, и мимические — в первую очередь. Она же постоянно хохочет, а их от этого только больше становится.
Врач, который оперировал не одну актрису советского театра и кинематографа, к тому времени переехал в Свердловск. Она его разыскала и отправилась на операцию. Она ему верила, потому что знала — одну из актрис, которая к нему пришла уже не в первый раз, он отказался оперировать, мотивировав свой отказ тем, что «больше уже нельзя, потому что может быть хуже».
Он и ее вначале попытался отговорить — мол, зачем вам это надо, нет у вас таких уж морщин, от которых настало время избавляться, а те, которые есть, придают лицу свой шарм и пикантность. Но женщина есть женщина — если уж что задумала, отговорить ее от этого практически невозможно. На всякий случай врач предупредил:
— Татьяна Ивановна! Уберу только морщинки, больше ничего делать не буду и не просите. И к другим не советую обращаться. У вас лицо молодой, а не вашего возраста, уж простите меня за прямоту, женщины. Так что не будем гневить Всевышнего. Обещаете?