Загадочные края
Шрифт:
Она почти изнемогла. Запавшие щёки и тени под глазами говорили, что если она и спала последние дни, то совсем немного. Её мало кормили и почти не давали отдыха, вполне резонно надеясь, что это окажется непосильным для изнеженной благородной девушки. Это и в самом деле оказалось бы непосильно, будь она с самого начала избалованной дамой. Но она знавала и другую жизнь. Конечно за последний год успела привыкнуть к хорошему, но опереться ей было на что.
Скиольд подошёл и слегка пошевелил её ногой. Она уже почти не отреагировала, потому что привыкла к подобному обращению. Она вообще быстро ко всему привыкала. Кроме того, пинок был не сильный и почти не отдался в измученном теле. Он не попал по больному боку. В смысле, наверное просто и не целил.
Ингрид трудно было понять, сколько прошло времени. Может, пара недель, может, месяц. Может, год. Нет, для года слишком мало происшествий. За это время ей пришлось посидеть в мокрой холодной камере – образце подобных заведений в лучшем виде – терпеть побои и издевательства, голод, жажду и даже бессонницу, но недолго, кажется, всего пару суток. Скиольд определённо не представлял, на что способна продолжительная бессонница, и за это Ингрид благодарила бога всякий раз, как вспоминала об этом. Обычную боль не так уж сложно терпеть. Главное всегда помнить, что сильная боль не может быть продолжительной, что рано или поздно наступает бесчувствие, надо только чуть-чуть потерпеть. Гораздо тяжелее вынести тонко рассчитанные издевательства в сочетании с голодом и равнодушием мучителей, которые не испытывают к тебе ненависти, просто у них работа такая.
Скиольд умел куражиться над пленными, у него явно был богатый опыт такого рода занятий, но пока Ингрид удавалось сносить всё это почти без ущерба для своего разума. Она стала более безучастной, уже не мечтала о том, чтоб вымыться, как следует поесть и согреться. Её тело потеряло часть своей уязвимости, но всё равно оставалось обузой.
Она ещё верила в то, что её спасут, хотя Скиольд и говорил, что никто не узнает о похищении, что решат, будто она бежала. Постепенно доходило, что найти её в этом мире не так-то и легко. Но даже если её найдут, не случится ли это слишком поздно? Если Скиольд будет продвигаться вперёд такими темпами, от неё скоро ничего не останется.
Скиольд протянул руку и неторопливо распутал верёвку. Ингрид тяжело повалилась на пол.
– Что с тобой? – притворно удивился он. – Никак плохо себя чувствуешь?
– Ты плохо на меня действуешь.
Пинок. Посильнее прежнего, кроме того, не по ноге, а в живот, она даже задохнулась и несколько минут пыталась продышаться.
– Испытываешь моё терпение, девочка.
– Я тебе не девочка.
– Ага, знаю. – Он грубо усмехнулся. Ингрид лишь устало прикрыла глаза. – Давай, поднимайся. Не верю, что ты такая уж обессиленная. Раз можешь дерзить, значит, сил хватает. Встала, я сказал! – Она лишь слабо шевельнула руками. – Нарываешься.
– Мне всё равно, что ты думаешь.
Он подхватил её с пола и опрокинул на кровать. От удара о вроде бы мягкий тюфяк она застонала. Больно. Похоже, в одном из рёбер трещина. Переломов-то она не смогла найти, но слишком было тяжко. И дышать трудно.
– Я узнал, что ты, оказывается, была рабыней. – Он вырос над ней, как конник над пехотинцем, и пленница зажмурилась. – И долго. Ну надо же! И что же хозяева тебя не научили, как следует себя вести?
– Тяжело им пришлось, – выдохнула девушка. – Как и тебе.
Скиольд расхохотался.
– Тяжело? Ты шутишь. Я ещё за тебя и не брался. Зачем? Торопиться нам некуда, времени полно. Мне даже интересно, надолго ли хватит твоей дурости. По моему опыту девицы при должном обращении быстро умнеют.
– Твоё понимание ума не делает тебе чести.
– Что ты несёшь? Болтаешь, словно что-то разбираешься в жизни, а на деле на твоём месте любая деревенская баба уже давно бы замолчала в тряпку. Догадалась бы, что не стоит напрашиваться на порку… А? Как насчёт хорошей порки? А потом тебя поставят к столбу до вечера. Сразу желание болтать пропадёт… Что, задумалась? И правильно. С рабынями, да ещё вздорными, только так и следует обходиться.
– Я не рабыня. – Она нервно облизала губы.
– А захочу, так будешь. Думаешь, так уж сложно – надеть на тебя ошейник? А потом продать. Правда, дорого за тебя не дадут. Теперь уже ты стоишь сущую ерунду.
– А твой поступок – он того стоит? Что ты получишь, забив меня до смерти? Сейчас ты покуражишься, потом придётся отвечать. Это разве того стоит?
Скиольд дёрнул её к себе и пальцами сжал её щёки, будто хотел смять её лицо наподобие куска влажной глины. Ингрид попыталась сопротивляться, но какое там. У неё и раньше-то не хватало сил отбиться от него, а сейчас остатки того, что было, её покинули, а тело стало слишком уязвимым. Всякая мысль о сопротивлении из её головы улетучилась.
– Знаешь, мне сперва было жаль твоего тела, – сказал он. – Восхитительная кожа, прекрасные округлости где надо. Конечно, будь ты полнее, выглядело бы лучше, но и так сойдёт. И всё же я добьюсь своего, даже если придётся разрезать тебя на кусочки. Поняла? Ты и в самом деле хочешь, чтоб тебя пытали? – Она замотала головой. – Ну вот. Я хочу, чтоб ты осознала: или будет по-моему, или никак. Давай, начни вести себя прилично. Ты ведь любишь меня, девочка?
– Ты просто ублюдок.
Пинок. Сильный. Больно. Очень больно. Даже перед глазами потемнело.
– Давай поговорим о происхождении каждого из нас, давай. И о твоём в особенности.
Тут он ослабил хватку.
Ингрид не знала, зачем она вообще пошевелилась. Может быть, чтоб улечься поудобней, найти положение, в котором не будет болеть проклятое ребро. Может быть, затем, чтоб попытаться уползти. Она уже плохо соображала, что и зачем делает. Но в итоге получилось так, что, собравшись и поджав ноги, она с силой распрямила их и попала Скиольду прямо в пах.
Этого он не ожидал. Он согнулся, уткнулся головой в край кровати, и потому вой получился приглушённым. Ингрид попыталась скатиться с постели, но лихое движение не получилось, и на пол она перебиралась с грацией беременной бегемотихи, едва шевелясь, чтоб не разбередить слишком сильно ушибы и раны и не отключиться. Обошла кровать, прицелилась, попыталась посильнее пнуть Скиольда в шею, чтоб наверняка, но он, воин до мозга костей, даже корчась от боли, сумел так прикрыть уязвимые точки тела, что вряд ли у неё получилось бы хоть что-то путное. Даже если б повезло. Она попыталась ещё и ещё раз, но удобный момент был упущен, и её пленитель, взяв себя в руки, хоть и с трудом, но приподнялся.
Он схватил её за ногу, дёрнул, и молодая женщина полетела на пол. Удар вышиб дыхание и обжёг тело болью изнутри. Ингрид свернулась клубочком, и очень своевременно, поскольку на неё обрушились удары. Кривясь от боли, пригибаясь, Скиольд принялся избивать её, и даже умудрялся делать это так, чтоб ненароком не пришибить пленницу вовсе.
Ингрид едва стонала, тесно прижималась к полу; ярл наконец успокоился и встал над нею, тяжело дыша.
– Тварь. Грязная шлюха. Ладно. – Он выдохнул. – Зачем тебя жалеть. Вообразила себя невесть какой ценностью, и только потому, что решила, будто моя мать на самом деле тебя любит? За одно это я тебя сотру в мелкий песок. С огромной радостью. – Он ещё раз пнул названную сестру. – Никто и никогда не оспорит её любовь ко мне, ясно? – Выглянув из комнаты, Сорглан позвал одного из тех пожилых воинов, которые раньше ходили с ним в походы, а теперь присматривали за хозяйством. – Возьми её. Во двор и в колодки.