Загадочные женщины XIX века
Шрифт:
Однажды он вогнал императрицу в краску историей приключений бесшабашного капитана по имени Дюваль.
Этот капитан был приглашен одной весьма знатной дамой, у которой давно уже текли слюнки при виде его. Перед тем как отправиться к ней, он рассказал о приглашении товарищам, которые, конечно же, не могли удержаться от напутствий.
— Тот, кто направляется к мадам Пютифар, должен быть готов к тому, что он выйдет от нее, как Иосиф, — крикнул один из них.
— Не беспокойтесь, — ответил Дюваль, — вряд ли ей удастся соблазнить меня. Она толста, как кит, и у меня
На следующий день товарищи спросили его:
— Ну как? Чувствуешь ли ты себя Иосифом?
Дюваль потупился:
— Нет… Скорее Ионой, побывавшим во чреве кита.
Но императрица смутилась еще больше, когда Наполеон III поведал ей о злоключениях одного из придворных.
Этот человек — виконт Аженор де В. — в силу некоторого сексуального расстройства испытывал удовлетворение, только занимаясь любовью с девственницами. Незрелым девицам, соглашавшимся, чтобы цветок был сорван им, он платил огромные деньги. Одной хорошенькой куртизанке, кутившей со многими офицерами, пришло в голову, что можно извлечь выгоду из его пристрастия к невинным чистым созданиям. Она отыскала старую сводню, у которой была мазь, позволявшая женщине вновь обрести невинность, и купила огромную склянку этого средства, выложив за нее круглую сумму.
На протяжении нескольких дней она старательно накладывала чудодейственную мазь, а потом нашла способ встретиться с виконтом, который поверил в то, что она девственница, и был вне себя от радости.
На следующее утро неотразимый Аженор, войдя в туалетную комнату своей новой возлюбленной, заметил склянку с мазью. У него были трещинки на губах, доставлявшие ему массу неприятностей, и он решил, что слой жирного крема облегчит его страдания. Увы! Как свидетельствует один его современник, оставивший мемуары, «к его великому изумлению, губы слиплись, и в узкую щелочку, возникшую на месте рта, он не мог просунуть даже пальца…»
Эта история вызвала особое негодование Евгении.
В марте 1853 года во дворце в Тюильри состоялся большой костюмированный бал. Император сквозь щелки, оставленные для глаз, умильно рассматривал дам, и выглядел, «словно лис, притаившийся возле курятника».
Внезапно глаза его загорелись. Он увидел молодую женщину в странном костюме. Благодаря огромному декольте взгляду была доступна самая восхитительная грудь в мире.
Император принялся нервно теребить усы. Императрица не разделяла его восторга. Она была возмущена.
— Никому не возбраняется демонстрировать свои плечи, — прошептала она, — но не до пупка же!
В этот момент дама обратилась к распорядителю бала, Дюпэну, который уже некоторое время не сводил взгляда с чарующего декольте:
— Почему вы так смотрите на меня, мсье? Месье Дюпэн достойно вышел из положения, ответив комплиментом:
— Мадам, я залюбовался вашим костюмом. Кто вы?
— Я Амфитрита, богиня моря…
Месье Дюпэн улыбнулся:
— Амфитрита! А! Да… Должно быть, в период отлива…
Покраснев от смущения, дама отошла. Императрица слышала этот диалог. Но он ее совсем не позабавил, она нашла шутку слишком грубой и на протяжении нескольких месяцев не принимала месье Дюпэна.
Евгения, несмотря на бурное отрочество, сохранила глубокое целомудрие. Она нетерпимо относилась к фривольностям и презирала любовные игры. Несчастная императрица была начисто лишена чувственности, и все попытки заигрывания со стороны своего супруга расценивала как «гнусности».
По поводу непреклонности императрицы по отношению к удачному словцу или игривому жесту ходило множество анекдотов. Однажды Проспер Мериме, сопровождавший ее во время визита в аббатство Клюни, шепнул ей на ухо:
— Здесь я запрещаю вам смотреть наверх! — Евгения вспыхнула.
— Ни один человек на свете не смеет запрещать мне что бы то ни было! — сказала она.
Она запрокинула голову и увидела прямо над собой картину — нечто вроде сливной ямы, куда стекались веселое лукавство и символизм художников XIII века, — монах, весьма фамильярно обращавшийся с толстой свиньей…
Побледнев от гнева, Евгения ударила Мериме зонтиком по руке.
— Вы хотели быть инспектором исторических памятников для того, чтобы показывать мне эту мерзость? Поздравляю вас!
И она тут же увезла автора «Коломба» в Тюильри.
Подобная стыдливость естественным образом сопровождалась некоторым простодушием. Весь двор убедился в этом, когда однажды императрица посетила одну из выставок. Остановившись перед статуей, изображавшей целомудрие, она заметила:
— У нее слишком узкие плечи. Это некрасиво.
Ньеверкерк, сопровождавший императрицу, обратил ее внимание на то, что еще не сформировавшаяся девушка обладает иными пропорциями тела, чем зрелая женщина, и что такой облик лучше всего соответствует представлению о целомудрии. Со свойственной ей живостью императрица парировала, не подозревая о том, какой смысл можно вложить при желании в ее слова:
— Можно хранить целомудрие, не обладая узкими плечами. Не вижу в этом необходимости.
Присутствующие едва удержались от смеха.
Придворные дамы не разделяли суровости Евгении, ее безразличия к разного рода увеселениям. В Тюильри царили разброд, роскошь, красота, нетерпение и сладострастие.
Вот какую картину рисует очевидец, граф Гораций де Вьель-Кастель:
«Что же касается добродетельности женщин, то всем, кто заинтересуется этим вопросом, могу сказать одно: их поведение сильно смахивает на управление театральным занавесом — юбки приподнимаются каждый вечер не менее трех раз.
Женщинам уже не достаточно внимания мужчин, процветает лесбиянство.
В наше время чувства управляют людьми, готовыми потакать любому их капризу.
Гомосексуализм перестал быть позором; маркиз де Кюстин считается приятным и любезным собеседником.
Стоит только закрыть глаза на пороки соседа, и он будет с уважением относиться к вашим слабостям.
Свободомыслие маскируется светскими разговорами: дамы без ума от бесед весьма игривого и опасного содержания, но облеченных в добродетельные одежды слов, принятых в так называемом «хорошем обществе».