Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли? (сборник)
Шрифт:
– В конце концов, в этом городе кроме нас еще двадцать тысяч статистов, – заметил я. – Не может всем все время везти.
– Просто жизнь стала невыносима, тебе не кажется? – Она взглянула на меня и медленно покачала головой.
– А мне она кажется сказочной, – заявил я. – Пройдет немного времени, мы оглянемся назад и скажем: «Эх, золотые были денечки!» Когда мы станем звездами, наша нынешняя жизнь будет отличным материалом для писак, что трудятся в журналах для фанатов, – и я свернул с Бродвея на Сансет, в сторону Голливуда…
4
Я был на кухне, варил утренний кофе, когда пришла Мона. В руке у нее была газета.
– Ты уже читал?
– Еще нет.
– Ну тогда посмотри. Здесь. – И она развернула газету так, чтобы я видел. Показала заметку на первой странице приложения:
Мона Метьюз, двадцатишестилетняя киностатистка, которую судья Эмиль Баджес вчера приговорил к шестидесяти дням тюремного заключения за неуважение к суду, сегодня рано утром была отпущена на свободу, проведя в тюрьме только двенадцать часов. Речь идет о девушке, вызвавшей вчера переполох в зале суда после того, как Дороти Троттер, также киностатистка, была приговорена к трем годам лишения свободы: суд признал ее виновной в серии серьезных краж. Упомянутая Мона Метьюз осыпала судью Баджеса нецензурными словами за приговор, вынесенный ее приятельнице.
Мисс Метьюз была освобождена после принесения судье Баджесу письменных извинений.
– Что касается меня, дело этим исчерпано, – заявил судья Баджес. – Я не собираюсь держать девушку в тюрьме ради самого наказания. Я сознаю, что оскорбления были высказаны ею в состоянии аффекта и в приступе гнева и не заслуживают столь жестокого решения с моей стороны. Но я не мог поступить иначе, не отстояв честь и достоинство всех судей.
Этим заявлением судья Баджес в очередной раз подтвердил правоту своих коллег, давно уже давших ему дружеское прозвище „Великий гуманист"».
Дочитав статью, я взглянул на Мону.
– Мне казалось, ты посетил его дома и поговорил с ним. Чья это была идея – письмо с извинениями?
– Послушай, Мона…
– Фокус с письмом придумал он, да?
– Но послушай…
– Я прекрасно знаю, что он. «Великий гуманист»! Ха!
– Ты к нему несправедлива, – укорил ее я.
– Черта с два несправедлива! Ты же не думаешь, что он это сделал просто так? Ему нужно, чтобы его снова избрали, а эта статейка добавит ему голоса избирателей. Дурачье, читающее подобные газетенки, поверит, что у парня и в самом деле есть совесть. Н-да, и впрямь «Великий гуманист».
– Но тебе-то что до этого, если тебя выпустили? – спросил я.
– Я предпочла бы и дальше торчать за решеткой, чем помогать такому мерзавцу переизбраться! Господи Иисусе! – Она взглянула на меня и покачала головой. – Мне бы твой характер, чтобы так всему верить!
– Есть тут кто? – послышалось из гостиной, и в следующий миг в кухню вошел какой-то парень примерно моих лет. Я видел его впервые в жизни.
– Ну я и рад! – воскликнул он, увидев Мону. – С возвращением! Как там, за решеткой?
– Сэм! – вскрикнула Мона и бросилась ему в объятия. Они обнялись крепко, но без поцелуев, а потом оба отступили на шаг и оглядели друг друга.
– Ну, вижу, ты пошел в гору, – протянула Мона, потрогала его пиджак и даже попробовала ткань на ощупь.
– А ты что думала, – осклабился Сэм. – Помнишь, что я тебе говорил год назад? Что еще немного, и я стану самым процветающим парнем в этом городе.
– Тебе повезло, – признала Мона, – выглядишь великолепно.
– Спасибо, но должен сказать, что ты выглядишь не менее великолепно, особенно если еще учесть, что ты только что смотрела на мир из-за решетки, – продолжал подшучивать Сэм, сияя улыбкой.
Мона взглянула вначале на меня, потом на Сэма.
– Это Ральф Карстон, – представила она. – Сэм Лалли. Познакомьтесь.
Мы пожали друг другу руки. Я нутром чувствовал, что что-то в нем не так, что-то мне не нравится.
«Вот так и бывает, если человек вечно оставляет двери настежь», – подумал я.
– Привет, Ральф. – Он держал себя подчеркнуто дружелюбно. – Я тут раньше занимался тем же самым.
– Чем?
– Тем, чем теперь занимаешься ты. Выполнял у Моны функции шеф-повара и мыл бокалы. Он тоже спит на диване? – спросил он Мону.
Та кивнула и подмигнула мне.
– Удивительно, как Мона умеет подбирать парней, которые совсем на дне, – продолжал Сэм. – Она всегда…
– Пойдем, пойдем лучше в комнату… – Она повисла на его руке, уводя его с кухни.
Я возился с кофе, пока не услышал, как закрылась дверь комнаты, и тут до меня дошло, что Мона, бог весть почему, чувствует себя виноватой, иначе бы она так не сделала.
«Черт бы ее побрал», – подумал я, выключил газ под кофейником и через черный ход убрался вон, на рынок за углом…
Когда я вернулся, Лалли уже не было, а Мона ждала на кухне.
– Не стоит обращать внимания на Сэма, – сказала она.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я. – Я его просто не заметил. Не имею привычки замечать людей, которые мне не нравятся.
– Ладно, кончай! Я знала, что ты надулся. По тебе было видно.
– И тебе это странно? Какой приятный сюрприз – познакомиться с парнем, который спал в твоей постели! – взорвался я. – Когда это вообще между вами было?
– Полгода назад. И ничего между нами не было. Не больше, чем сейчас у нас с тобой. Просто я ему немного помогла.
– Ясно, оно и видно, что ему это пошло на пользу. Его костюмчик стоит не меньше ста долларов.
– Сто пятьдесят. И знаешь, чем он занимается?
– Имя мне откуда-то знакомо, но оно меня никогда особенно не интересовало.
– Он с миссис Смитерс. О миссис Смитерс, ты, разумеется, слышал.
О миссис Смитерс я слышал, разумеется. Ее имя каждый день появлялось в колонках газет, посвященных кино. Муж ее умер, оставив ей гору денег, и вот она приехала в Голливуд и быстро стала фигурировать в списке самых отборных сливок общества.
– Ну да, – кивнул я.
– Ну, так она и есть работа Сэма. Он с ней живет. И от нее он получил все свои тряпки.
Теперь я вспомнил. Сэм Лалли. В газетах никогда не встречалось ее имя, чтобы заодно не было упоминания о нем.
– Я не знал, что он с ней живет.
– Ну разумеется, как бы иначе он добился своего? Уже полгода она помыкает им, как хочет. Она же нимфоманка, понимаешь?
– Она что?
– Нимфоманка. Ей всегда мало.
Я взял из тостера гренок.
– Нынче вечером ты с ней познакомишься.