Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга

Финкер Курт

Начало перевооружения, введение всеобщей воинской повинности, увеличение армии — всё это полностью отвечало интересам генералитета и скрепило его союз с фашизмом. Один из тех, кому это было хорошо известно, тогдашний германский военный атташе в Германии, а позже генерал-лейтенант Мориц фон Фабер дю Фор (кстати, хорошо знавший Штауффенберга по Штутгарту), следующим образом рисует ситуацию внутри военного руководства ко времени манёвров 1935 г.:

«Это были первые манёвры после введения всеобщей воинской повинности. Генералы сияли, и все, включая Фрича, демонстрировали верноподданность своему верховному полководцу. У меня сложилось впечатление, что всеми ими владела одна лишь мысль: показать себя на деле.

Весь тогдашний Берлин был для меня в новинку. Он здорово изменился под властью своего фюрера. Всё дышало бахвальством, и все думали только

об одном: произвести впечатление. Все считали, что цель Германии — снова стать великой державой — уже достигнута и что она обязана этим одному только фюреру. Хотя в министерстве рейхсвера ещё не знали, следует ли входить с фашистским приветствием или с поклоном, и докладывать о своём прибытии приходилось секретарше в приёмной, никакого ущерба росту власти это не наносило. Теперь мы что-то значим!— это чувствовалось на каждом шагу, в Главном командовании сухопутных войск у Фрича не меньше, чем у Бломберга, Рейхенау и Канариса, которые теперь принадлежали к штабу Верховного главнокомандования вооружённых сил... У меня было такое чувство, что я и сам начинаю держать голову выше, даже не отдавая себе отчёта почему»⁴⁰.

Аналогичное описание положения среди будущих офицеров генерального штаба даёт полковник запаса Бернгард Вацдорф, который тогда проходил генштабистское обучение. Он сообщает, что во время политических споров некоторые офицеры «высказывали те или иные оговорки в отношении нацистской партии или лично Гитлера. Так, капитан Штифф, уже тогда проявлявший ярко выраженный интерес к политическим вопросам и впоследствии принявший участие в заговоре 20 июля 1944 г. против Гитлера, отрицательно относился к фашистским мероприятиям против церкви и к преследованиям евреев. Офицеры из дворян, такие, как фон Кваст, фон Грольман и другие, особенно откровенно заявляли, что, учитывая низкое социальное происхождение Гитлера, не испытывают к нему никакой симпатии и как офицеры лишь поневоле подчиняются бывшему ефрейтору. Но во всех вопросах внешней политики и в военно-политических установление фашистской диктатуры не вызывало у продвигающихся по служебной лестнице офицеров генерального штаба никакой потребности принимать коренное политическое решение. Реваншистская военная программа Гитлера отвечала господствовавшим в рейхсвере взглядам. Поэтому её осуществление приветствовалось и поддерживалось нами. Все оговорки и предубеждения были оттеснены на задний план успехами гитлеровского правительства во внешней политике и в военно-политической области. Особую роль сыграло введение 16 марта 1935 г. всеобщей воинской повинности, с которой перспективы успешной карьеры приняли для нас реальное очертание»⁴¹.

В «приподнятом настроении» пребывали не только офицеры рейхсвера. Офицеры запаса или в отставке в большинстве своём тоже поддерживали нацистский режим: ведь они были составной частью господствующей системы. Значительная часть их была вновь призвана на действительную службу. Позиция этих старых офицеров времён первой мировой войны, естественно, должна была в особенной мере оказать воздействие на молодых офицеров, в значительной степени формируя их политическое лицо.

Крупнейший в Германии Немецкий офицерский союз в 1932 г. призвал 100 тысяч своих членов отдать голоса за НСДАП и партию немецких националистов. Хотя этот союз со времени его основания в 1918 г. декларировал свою верность кайзеру Вильгельму II, он в 1933 г. весьма быстро примирился с «эрзац-кайзером» Гитлером. На съезде союза в конце мая 1933 г. его председатель генерал Хутир выразил благодарность Гинденбургу, а особенно Гитлеру, который, по его словам, «осуществил те высокие цели, к которым стремились и о которых мечтали национальные круги нашего народа. Особенно связывает нас, офицеров старой армии, с личностью канцлера то обстоятельство, что солдатская сущность — это главное. Мы с радостью следуем за ним по указанному им пути»⁴². Направление марша было дано.

Все существовавшие в то время в Германии офицерские союзы были в феврале 1934 г. объединены в Имперский союз немецких офицеров. Председателем его стал пресловутый «балтийский живодёр» генерал граф Рюдигер фон дер Гольц, а его заместителем — полковник Рейхенау, который одновременно имел высокий эсэсовский чин. 16 февраля 1934 г. фон дер Гольц опубликовал обращение, в котором призвал всех бывших офицеров «как верных товарищей служить отечеству плечом к плечу с рейхсвером, СА, «Стальным шлемом», резервами

СА и организациями НСДАП, а также и внутри них»⁴³.

26 апреля 1934 г. Гитлер принял руководителей Имперского союза немецких офицеров: генерал-майора фон дер Гольца, генерала фон Чишвица, полковника Райнгарда, майора фон Визе унд Кайзерсвальдау и майора Шлимана. Гитлер выразил своё удовлетворение по поводу образования союза и готовности старых офицеров к сотрудничеству с фашистским государством. Генерал фон Чишвиц в последующие годы содействовал подготовке агрессивной войны своими военно-теоретическими работами. Офицерам действительной службы Гитлер высказал свою признательность ещё раньше, в своей речи 23 сентября 1933 г.: «Все мы хорошо знаем, что, если бы в дни революции (подразумевается захват власти нацистами. — К. Ф.) армия не была на нашей стороне, сегодня мы не стояли бы здесь»⁴⁴.

Когда некоторые фюреры СА и СС стали упрекать военную касту за её монархическое мировоззрение, кастовый дух и «реакционные умонастроения», усматривая в этом помеху пропагандировавшейся ими «народной общности», генерал фон дер Гольц взял офицеров под свою защиту и заявил, что их «кайзеровский образ мыслей — это дело сердца и порядочности, а не политики... Опасность для государства со стороны «реакции» — злонамеренная выдумка людей, имеющих в виду тех, кто не будет идти вместе со всеми... Опасность представляет собой только большевизм». Гольц заверил: «Из вышесказанного следует, что старый военный командный слой может стать одной из прочнейших опор третьего рейха, если его правильно поймут и умело используют». В заключение он подчеркнул, что «со дня церемонии в потсдамской гарнизонной церкви в марте 1933 г.» все благоразумные и способные к служебному росту офицеры стоят за Адольфа Гитлера⁴⁵.

Если даже не все офицеры разделяли такой взгляд, то подавляющее большинство шло именно по этому пути до тех пор, пока суровая действительность второй мировой войны не заставила их изменить позицию. Военное руководство в целом не стояло вне фашистской системы, а, наоборот, было её неотъемлемой составной частью.

Штауффенберг и фашистский режим

Граф Штауффенберг стал офицером добровольно. Он и после образования гитлеровского правительства видел в лице государства стоящий «над схваткой» институт, которому желал служить, а вопрос о том, какое правительство стоит во главе этого государства, интересовал его лишь во вторую очередь. Так думали многие молодые офицеры, мышление которых было ограничено такими же взглядами.

Активным национал-социалистом граф Штауффенберг не был и не стал, однако национальная и социальная демагогия фашистов оказала своё воздействие и на него. Некоторые программные заявления и обещания нацистов вызывали у него симпатию⁴⁶. Так, он считал справедливыми требования национального равноправия Германии и пересмотра Версальского договора, не видя, что требования эти служили лишь маскировкой и пропагандистским оправданием подготовки войны. Он надеялся, что объявленные нацистами меры в области социальной политики приглушат внутренние противоречия в народе. В одном из свидетельств говорится о воодушевлении Штауффенберга тем фактом, «что народ поднимается против оков Версальского договора и что в результате обеспечения работой ликвидируется бедствие безработицы, а также стремлением властей осуществить и другие меры социального обеспечения трудового народа»⁴⁷.

Бертольд фон Штауффенберг в своих показаниях, данных гестапо после 20 июля 1944 г., говорил, что они с братом по большей части вполне одобряли основные идеи национал-социализма в области внутренней политики, особенно идею об «ответственном только перед самим собою и компетентном руководстве в сочетании с идеей здоровой субординации и народной общности», а также принцип «общественная польза выше личной», «борьба против коррупции», «подчёркивание крестьянского» начала, а также «расовые идеи» и стремление к «новому, определяемому немецким национальным характером правопорядку»⁴⁸. Аристократическое, элитарное мышление, получившее новую питательную почву и ещё более укрепившееся в результате общения со Стефаном Георге, сочеталось с неспособностью распознать за демагогией нацистов их подлые намерения.