Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга
Шрифт:
Преследование Коммунистической партии Германии и других рабочих организаций, ликвидация вызывавшего всеобщую ненависть в офицерской среде парламентаризма и усиление государственной центральной власти — всё это (хотя мы и не располагаем непосредственными свидетельствами), очевидно, не вызывало возражений молодых офицеров.
Штауффенберга очень интересовал вопрос, каким образом Гитлеру удалось за весьма короткое время подняться из мрака неизвестности до главы сильного политического движения, а в конце концов — Германии. По сообщению Рудольфа Фарнера, он пришёл к следующему объяснению: Гитлер сумел свалить демократию кажущимися на вид демократическими средствами. «Перед таким методом оказался слаб весь аппарат государственного управления и вся система партий в Германии». Вину за взлёт Гитлера, говорил он, несли и западные державы.
Таким образом, приход Гитлера к власти казался Штауффенбергу обусловленным прежде всего тактико-политическими, внешнеполитическими и психологическими факторами. Эти его наблюдения и рассуждения частично были весьма верны, но оставляли вне поля зрения социально-экономическую базу происходивших событий. Вопрос о классовом характере фашизма субъективно для Штауффенберга не существовал.
Однако известно, что у Штауффенберга вызывали отвращение различные внешние формы проявления нацистского режима. В 1934 г. он и его бамбергские друзья демонстративно покинули нацистский митинг, ибо оратор — Юлиус Штрейхер — разразился площадной бранью по адресу евреев и при этом, несмотря на присутствие девушек из нацистского Союза германских девушек, перешёл на отвратительный сексуальный жаргон50.
В той же плоскости рассказывает о своей встрече со Штауффенбергом бывший капитан Эрнст Хадерман: «Вместе со своим Кассельским полком я в период 1935—1938 гг. находился на стрельбах в Ордурфе. Однажды воскресным вечером мы сидели за рюмкой в саду перед офицерским казино — с нами был и граф Штауффенберг. Разговор зашёл о греческом эросе, восхваляемом Платоном, и его «Симпозиоце» и «Фандросе». Штауффенберг решился защищать этот эрос и даже превозносить его — в духе Платона и Стефана Георге, причём со столь великолепным знанием вопроса, что с ним согласились все образованные офицеры. Это был явный афронт порядкам и мероприятиям нацистского правительства. Я, будучи не только знатоком, но и поклонником Платона, поддержал его... Потом мы продолжали разговор уже вдвоём, беседуя весьма сдержанно и с почитанием о «мастере», то есть о Георге»51.
Ещё больше усомнился Штауффенберг в моральной безупречности нацистского режима в связи с событиями «Хрустальной ночи» в ноябре 1938 г. [17] . Как свидетельствует один его знакомый, Штауффенберг резко осуждал эти террористические акты, «указывая на тот ущерб, который они нанесут нашему отечеству в глазах всего мира. В период после ноября 1938 г. Штауффенберг критиковал руководящих лиц и организации НСДАП, которые, учитывая их характер и поведение, были для него бельмом на глазу».
17
Ночь 9 ноября 1938 г., когда по всей Германии были проведены массовые еврейские погромы.
Критика Штауффенбергом руководящих лиц и злоупотреблений нацистской системы не являлась, однако, выражением прочного антифашистского мировоззрения. Он критиковал не систему, а частные явления, да и это делал лишь с позиции гуманистически мыслящего образованного человека, у которого всё вульгарное и примитивное вызывало отвращение.
Несмотря на это, следует отметить, что частичное симпатизирование фашистской программе в первые после 1933 г. годы превратилось у Штауффенберга в 1938 г. в растущее разочарование, отрезвление и усиливающееся отмежевание. Мы можем поверить свидетельству Бертольда фон Штауффенберга в 1944 г., согласно которому он и Клаус пришли к мнению, что поначалу одобрявшиеся ими основные идеи национал-социализма «в процессе осуществления их режимом почти все были превращены в свою противоположность»53. Клаус фон Штауффенберг начал осознавать, что действительность отнюдь не совпадает с лозунгами и обещаниями нацистских главарей. Однако это возникавшее понимание первоначально затуманивалось необходимостью — как считал Штауффенберг —
Генштабистская подготовка и первое назначение
В 1934 г. Штауффенберг был вторично направлен в кавалерийское училище в Ганновере, где сдал экзамены по программе военного округа и получил диплом военного переводчика английского языка.
Окружные экзамены являлись одной из созданных в веймарской Германии форм замаскированного обучения офицеров службы генерального штаба, которое осуществлялось под наименованием «подготовка помощников командиров»54. Эти экзамены должны были сдаваться офицерами каждого военного округа по истечении определённого срока службы и включали примерно такие дисциплины, как тактика (до полкового масштаба), теория оружия и его материальная часть, иностранные языки (причём наряду с английским и французским особое предпочтение отдавалось русскому), история, математика и физика. Наиболее пригодные офицеры из числа выдержавших окружные экзамены предназначались для генштабистской подготовки в узком смысле слова, в то время как меньшая часть этой отобранной группы получала подготовку в области управления войсками в масштабах крупных частей и соединений.
До осени 1932 г. это обучение проходило под вывеской «подготовки помощников командиров» в военных округах и длилось свыше трёх лет; при этом изучались задачи в рамках от полка до армии. 3 октября 1932 г. в берлинском районе Моабит в присутствии президента Германии фон Гинденбурга, начальника Управления сухопутных войск генерала фон Гаммерштейн-Экворда и начальника Общевойскового управления генерал-майора Адама была вновь открыта Военная академия, однако (поскольку по условиям Версальского договора это запрещалось) она возобновила свою деятельность под маскировочным названием «Берлинские офицерские курсы». Обучение её первого выпуска длилось с 1932 до 1935 г.55.
В октябре 1935 г. наименование «Военная академия» было уже введено официально. Для молодых офицеров рейхсвера не составляло никакой тайны, что здесь шло хорошо продуманное и интенсивное обучение офицеров службы генерального штаба. Штауффенберг, способности которого значительно превышали средний уровень других офицеров, тоже пожелал стать генштабистом. Он выдержал необходимые для этого окружные экзамены с весьма хорошими оценками, причём ему позволили не держать экзамен по иностранному языку, а представить диплом о присвоении звания военного переводчика английского языка.
Как и раньше, Штауффенберг проявлял многообразные интересы: к истории, политике, литературе, философии, искусству. Играл на виолончели, бывал в концертах, вёл активную светскую жизнь, встречаясь с друзьями и знакомыми. Но на первом плане у него по-прежнему стояло выполнение своего военного долга в том смысле, как он его понимал. Он стремился всеми силами отвечать предъявлявшимся к нему требованиям. По свидетельству, относящемуся к вторичному пребыванию Штауффенберга в Ганновере, «его отличал дар совершенно непринуждённого и сердечного товарища. Это было тем примечательнее, что все вокруг признавали его неординарные духовные способности. Любая беседа, в которой он принимал участие, приобретала благодаря ему более высокий уровень; особенно любил он оживлённые споры, вспыхивавшие и разгоравшиеся благодаря его весёлому и живому темпераменту. Штауффенберг всё делал по-научному. Ему было мало простой информации, он докапывался до сути всех вещей. Во время обучения конному делу он поражал нас всех своими знаниями верховой езды и методами выездки лошадей»56.
Командир эскадрона в служебной характеристике, относящейся к октябрю 1933 г., называл Штауффенберга человеком с «надёжным и самостоятельным характером» и выделял его «незаурядное тактическое и техническое мастерство», подчёркивал его интерес к социальным, историческим и религиозным взаимосвязям явлений. Начальник Штауффенберга отмечал, однако, и некоторые «недостатки» в его поведении: «Сознавая своё военное мастерство и духовное превосходство, он порой склонён проявлять в отношении товарищей по службе высокомерие, выражающееся в лёгкой насмешке, но никогда не являющееся оскорбительным. Если бы не некоторая небрежность в выправке и одежде, внешний вид молодого офицера мог бы быть более бравым и энергичным»57.