Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга

Финкер Курт

Жизненный путь Штауффенберга побуждает поставить вопрос о твёрдых этических нормах и силе их воздействия на политические решения. Восходящие к христианству жизненные принципы, противоречия, своеобразно «очеловеченная» интерпретация элитарного мышления Стефана Георге, всё ещё поверхностное соприкосновение с миром идей социализма и, наконец, постепенное восприятие и внутреннее осмысление окружавших его военно-политических реальностей — всё это позволило Штауффенбергу преодолеть традиции и предрассудки собственного классового происхождения и встать на сторону борцов против варварства и бесчеловечности.

Такое явление не ново в истории классовой борьбы. Возникновение левого, прогрессивного крыла заговора лишь вновь подтверждает слова Карла Маркса и Фридриха Энгельса, констатировавших в «Манифесте Коммунистической партии»: «...В те периоды, когда классовая борьба приближается к развязке, процесс разложения внутри господствующего

класса, внутри всего старого общества принимает такой бурный, такой резкий характер, что небольшая часть господствующего класса отрекается от него и примыкает к революционному классу, к тому классу, которому принадлежит будущее»³.

Штауффенберг не смог завершить своё дело до конца, ибо пал жертвой могущественного аппарата вражеской власти, а также и потому, что ещё многими крепкими нитями оставался связан со своим классом. Он воплощал тем не менее ту часть этого класса, которая шла навстречу силам, олицетворяющим будущее.

Таким образом, Штауффенберг выступает в качестве ключевой фигуры того прогрессивного меньшинства заговора 20 июля 1944 г., которое обращало свой взор в будущее, к новой, демократической Германии и уже видело очертания новой исторической перспективы для немецкого народа, — правда, при этом гораздо больше догадываясь и предчувствуя, нежели зная и сознавая.

Детально описывая путь полковника Штауффенберга и его друзей, мы стремились поставить в центр внимания те проблемы, которые сохранили свою актуальность и в наши дни. Тем самым мы хотели ясно показать, что позиция Штауффенберга не только формально противостояла позиции группы Гёрделера, но и открывала возможность сотрудничества непролетарских антифашистов с рабочим классом во имя свержения Гитлера, то есть несла в себе элементы концепции Народного фронта. Наверняка не случайно, что установление контакта группы Штауффенберга — Лебера с руководителями КПГ в Берлине, а также внимательное ознакомление представителей этой группы с деятельностью НКСГ имели место как раз в то время, когда немецкое движение антифашистского Сопротивления достигло своего широчайшего размаха и действенности, когда оперативное руководство КПГ могло опираться на более чем десять тысяч активных борцов, когда к НКСГ и Союзу немецких офицеров в Советском Союзе примкнул ещё ряд крупных групп генералов, офицеров и солдат. Взгляды прогрессивного крыла заговорщиков были настолько аналогичны взглядам офицеров и солдат, группировавшихся вокруг Национального комитета «Свободная Германия», что в одном гестаповском донесении даже говорилось о тождестве мировоззрения и образа мыслей по обе стороны Восточного фронта⁴.

Это признание, вышедшее из-под пера врага, ещё раз подтверждает один из важнейших выводов данного исследования: Штауффенберг и его друзья принадлежат к антифашистско-демократическому Сопротивлению, к той борьбе, которую самоотверженно вели лучшие сыны и дочери немецкого народа. Штауффенберг предчувствовал, в каком направлении пойдёт будущая Германия, на какие силы она должна опереться, чтобы навсегда исключить повторение такой катастрофы, как фашизм. Штауффенберг приветствовал такой ход развития. В ряде случаев он выходил за рамки одного лишь предчувствия и приходил к примечательным выводам и заключениям. Концепция группы Штауффенберга содержит широкий спектр возможностей подхода к гуманизму, демократии и социальной реформе, ко всему тому, что осуществлено в Германской Демократической Республике в процессе антифашистско-демократической революции.

Необходимо поставить 20 июля и его резонанс во взаимосвязь с общественным развитием Германии после её освобождения от фашизма. При этом можно оттолкнуться от характерного события недавнего прошлого.

В связи с 25-летием 20 июля представители западногерманской общественности опубликовали обращение, представляющее интерес не столько своим содержанием (забота о пропаганде связанных с заговором представлений), сколько подписями тех, кто теперь «примкнул» в этом обращении к 20 июля⁵. Здесь мы встречаем имена таких влиятельных представителей финансового капитала, как Герман Йозеф Абс, X. Трёгер и Курт Бирренбах, таких ведущих политиков ХДС/ХСС, как Эрнст Бенда и Эрик Блюменфельд, барон фон Гуттенберг, Эрнст Леммер, Эрнст Майоника, Герман Пюндер и барон Рихард фон Вайцзеккер. Среди социал-демократов, подписавших обращение, наряду с Вилли Брандтом и Гербертом Бенером мы находим также профессора доктора Вилли Брундерта, который в период после 1945 г. проводил в провинции Саксония-Ангальт политику, угодную концернам, бывшего советника военно-административного суда Карло Шмида, а также Эмиля Хенка, о котором уже говорилось выше. В числе подписавшихся и священнослужители бундесвера: епископ Лилье, епископ Шарф и «способный к изменениям» Генрих Грюбер. В списке подписавшихся не обошлось

и без кардинала Дёпфнера, покровителя Дефреггера — убийцы Филетто. Нет только подписи Ойгена Герстенмайера, зато он представлен своим доверенным лицом Кольмером — руководителем «Благотворительной помощи» евангелической церкви ФРГ.

Весьма печально видеть в подобном обществе таких людей, как Эберхард Бетге, Генрих Бёлль, Гельмут Гольвицер и Роберт Шолль. Имя Бёлля стоит рядом с Майоникой, которого несколько лет назад писатель назвал «самым большим скалозубом» в западногерманском ХДС. В отношении Бёлля можно ещё добавить, что его подпись под обращением воспринимается ещё более странно, если вспомнить, что в своей книге «Письмо молодому католику» он в 1958 г. предостерегающе писал: «Стало уже обычным каждый раз, как только ставят под сомнение позицию официальной католической церкви в Германии в период нацизма, упоминать имена тех мужчин и женщин, которые страдали в концентрационных лагерях и тюрьмах или же были казнены. Но эти люди, такие, как прелат Лихтенберг, отец Дельп и многие другие, действовали отнюдь не по приказу церкви — им приказала другая инстанция, само имя которой вызывает сегодня подозрения: совесть»⁶.

В этой связи Бёлль говорит и о людях 20 июля. И если он ставит в пример молодому, ищущему совета военнослужащему бундесвера графа Шверина фон Шваненфельда, соратника Клауса фон Штауффенберга, то даваемая писателем характеристика в конечном счёте относится и к самому Штауффенбергу. Слова Бёлля, обращённые к «молодому католику», лишь ещё резче подчёркивают тот фактический путь, который проделан в ФРГ со времени «Письма»:

«Это был христианин и офицер, вступивший в союз с людьми, совершенно чуждыми ему по происхождению и своей политической традиции — с марксистами и профсоюзными функционерами. Дух этого братства, этого союза не сохранился, не стал определять послевоенную политику. Мы могли бы иметь традицию — именно такую, но создаётся впечатление, что внести этот дух в современную политику было бы невозможно: арену ныне занимают примитивные тактики, люди, лишённые памяти, жизнерадостные, здоровые, которые «не глядят назад» и не отдают дани тому преданному анафеме бремени, которое зовётся размышлением и которое они, называя его «болезненным состоянием», третируют как своего рода яд для так называемых интеллигентов...»⁷

Таким образом, недифференцированный подход к Сопротивлению в целом и к 20 июля в частности приносит весьма сомнительные плоды; путаница по этому комплексу вопросов даже в гуманистических западногерманских слоях чрезвычайно велика.

Следует более тщательно проанализировать список подписавших обращение и обратить внимание на имена, кажущиеся с первого взгляда менее известными. К примеру, на профессора д-ра Э. Вёрмана из Гёттингена. Биографические сведения его prima vista [37] дают немного: экономист-аграрник, родился в 1899 г., в 1930 г. — доцент в Данциге, в 1933 г. — профессор по вопросам сельскохозяйственного производства в Университете Галле, с 1948 г. — профессор в Гёттингене⁸. Но многое становится яснее, когда узнаешь, что он принадлежал в Галле к кружку заговорщиков, группировавшемуся вокруг крупного помещика Венцеля-Тойченталя, казнённого после 20 июля⁹. Вёрман уцелел и во время борьбы за осуществление демократической земельной реформы отстаивал в тогдашней советской оккупационной зоне интересы крупного помещичьего землевладения. В документе, озаглавленном «Точка зрения ХДС провинции Саксония-Ангальт по вопросу о земельной реформе», говорится:

37

На первый взгляд (лат.).

«30 августа всем членам правления союза был разослан и в тот же день обсуждён ими на расширенных заседаниях проект КПГ по вопросу о земельной реформе. На это заседание правления был приглашён от сельскохозяйственной палаты также г-н профессор д-р Вёрман (беспартийный, крупнейший специалист в провинции и всей Германии по вопросам сельского хозяйства). Последний сделал подробное сообщение относительно экономических последствий принятия предложения КПГ. Он заявил... что реформа ляжет на сельское хозяйство неоправданным бременем. Она — можно уже сейчас с большой уверенностью сказать — привела бы к возникновению голода. Правление присоединилось к этой точке зрения и высказало в отношении проекта КПГ точку зрения, оформленную в виде документа от 31 августа»¹⁰. Документ подписан д-ром Хервегеном — именно тем самым Хервегеном, который вместе с ранее названным профессором Брундертом был осуждён в 1950 г. Верховным судом ГДР за экономические преступления. Итак, круг замкнулся¹¹.