Заговор адмирала
Шрифт:
Шелленберг встал и, заложив руки за спину, прошелся по кабинету:
— Генерал Сомбатхейи отнюдь не кабинетный служака. Он лично участвовал в Восточной кампании. Он командовал Карпатской группой в 1941 году, которая была самым боеспособным подразделением венгерской армии на тот момент. В составе семнадцатой полевой армии вермахта они принимали участие в начальном этапе боевых действий и вышли в результате четырехмесячных боев к излучине Северного Донца. Все это стоило венграм потери восьмидесяти процентов танков, тридцати самолетов и четырех тысяч человек личного состава. Потери произвели на Сомбатхейи большое впечатление. Он составил адмиралу Хорти отчет, и в результате довольно жесткой переписки между Хорти и фюрером Карпатская группа была возвращена на родину. Сомбатхейи был назначен начальником венгерского Генерального штаба. Он выезжал не один раз на фронт с инспекционными поездками венгерских войск, оставленных в германском тылу для охраны коммуникаций. Мне приходилось видеть его служебные записки, где он неоднократно жаловался адмиралу на пренебрежительное отношение немцев к союзникам в том, что касается снабжения и медицинского обеспечения, — Вальтер взглянул на Маренн, и та кивнула. — Он требовал довести это до сведения германского фюрера, что Хорти всегда исправно делал. Ну а потом случился Сталинградский провал.
Вальтер подошел к столу, взял сигарету из пачки, закурил.
— Гитлер все-таки вынудил Хорти направить на Восточный фронт двести пятьдесят тысяч солдат. Это была вторая венгерская армия генерал-полковника Густава Яни. В ходе летнего наступления в составе группы армий «Б» под командованием генерала фон Вейсха, они достигли Дона и заняли оборону на западном берегу реки недалеко от Воронежа. Но опять-таки венгры не получили от наших интендантов должного обеспечения продовольствием и зимней одеждой, так что с началом холодов в войсках начались брожения, имели место случаи перехода на сторону противника, обычное дезертирство. Все это Сомбатхейи лично видел, приезжая в войска, и был возмущен, а дальше случилось для венгров совершенно неожиданное, — Вальтер сделал паузу. — Доктор Геббельс обвинил их в гибели армии генерала Паулюса. В результате контрудара, проведенного русскими под Сталинградом, венгерская армия была полностью окружена и почти уничтожена. Только несколько частей прорвались к немцам, но они были встречены немцами как предатели. Наш Генеральный штаб в лице того же Кейтеля с подачи доктора Геббельса, большого мастера выстраивать пропагандистские версии, не нашел ничего лучше, как свалить всю вину за разгром на низкую боеспособность венгерских и итальянских частей, якобы своей трусостью погубивших армию Паулюса. Спрашивается, для чего их вообще приглашали? Их боеспособность и так была прекрасно известна. Так для чего же было приглашать? — Вальтер насмешливо покачал головой.
Маренн, плохо разбиравшаяся в военной стратегии, молчала, поэтому Шелленберг ответил сам себе:
— Если бы все решал именно фельдмаршал Кейтель, их бы не приглашали, конечно, и обошлись бы германскими силами, но политика как всегда вмешивается в военные дела. Такие как Геббельс очень любят совать свой нос туда, где ничего не понимают, и давать не очень умные советы, — он раздраженно затушил сигарету в пепельнице. — Геббельс не нашел ничего лучше, как объявить о предательстве союзников из стран Оси в войсках. В результате избежавшим окружения венграм запретили пользоваться немецкими дорогами, не давали мест для расквартирования, насильственно забирали у них оставшихся лошадей, все средства передвижения, оскорбляли.
— Да, я помню это, — подтвердила Маренн, потому что те события, о которых сейчас вспоминал Вальтер, затронули и её как главного хирурга СС. — Были случаи, когда госпитали вермахта отказывались принимать венгерских раненых. Нам тогда пришлось добиться разрешения рейхсфюрера, чтобы венграм оказывали помощь в дивизионных госпиталях войск СС и эвакуировали нашими силами. В той напряженной ситуации было невозможно получить от армейских врачей хоть какие-то внятные объяснения, почему они отказывались выполнять свой врачебный долг, когда речь шла о венграх. Все они ссылались на приказ сверху, где якобы кто-то что-то решил, а на самом деле врачи просто боялись взять ответственность. Пришлось нам с де Кринисом брать ответственность на себя. Не могли же мы позволить, чтобы тяжелораненых солдат выбрасывали с руганью с транспорта. Это где угодно, только не в дивизиях СС, которым рейхсфюрер внушает идеи интернационального братства. И не в моей сфере деятельности, не под моим командованием. А в вермахте — да, они слушать ничего не хотели, — Маренн вздохнула. — Ко мне в Шарите привезли венгерского капрала с тяжелым проникающим ранением в голову. Так вот в его карточке главный хирург дивизии СС «Мертвая голова» особо отметил, что с первичными действиями запоздали, так как раненый некоторое время провел в армейском госпитале, где венгра отказывались перевязывать, а те повязки, которые были при поступлении в госпиталь, по необъяснимым причинам вообще сняли. Так что в госпитале дивизии «Мертвая голова» пришлось принимать экстренные меры, чтобы не допустить необратимого развития процесса.
Её возмущение поддержал Вальтер:
— А Кальтенбруннер не придумал ничего лучше, чем воспользоваться тем, что СС, всё-таки помогая венгерским раненым, приобрели у венгров авторитет, и срочно предложил Хорти передать в войска СС всех фольксдойче, состоящих в венгерской армии. Пришлось вмешаться рейхсфюреру и напомнить своему заместителю, что вступление в дивизии СС для иностранцев добровольное и кто желает, конечно, может, но принуждать не будут. Однако тысяч десять венгров, имеющих немецкие корни, вступили. Это был, пожалуй, единственный положительный итог Сталинградской баталии, — Шелленберг усмехнулся, — и то благодаря твоим усилиям и настойчивости де Криниса, засыпавшего рейхсфюрера возмущенными рапортами. Венгры поверили, что СС не бросают раненых на поле боя, а значит — есть гарантии. Что же касается Кейтеля и генерала Сомбатхейи, то между венгерским Генеральным штабом и нашим старые счеты, много взаимных обид, — заметил Шелленберг, — поэтому генерал Сомбатхейи — это самый худший из переговорщиков, кого только можно было пригласить с венгерской стороны, чтобы убедить Хорти и его правительство послать на фронт новые войска и не отказываться от союзнических обязательств. К тому же Кейтель и Сомбатхейи друг друга на дух не переносят. Почему я и говорю, что все это уловка, фикция для отвода глаз. Мол, мы пытались воздействовать всеми возможными методами. А на самом деле только усугубили недопонимание, чего, собственно, и добивались. Полностью дискредитировать переговорный процесс как способ разрешения сложной ситуации — вот тут никто не заменит Кейтеля — в случае с венграми, конечно. Тут он самый необходимый участник. Чтобы поговорить много, и ни о чем не договориться. Да ещё всё свалить на венгров.
— Как ты полагаешь, — осторожно спросила Маренн, — Кальтенбруннер знает о моей встрече с Эстерхази? Ведь Науйокс приезжал во время концерта, что-то ему было нужно.
— Они следят за Эстерхази и, конечно, за невесткой адмирала Хорти, супругой погибшего Иштвана, — ответил Вальтер. — Да и сам Мюллер следит, ему поручено. Кальтенбруннеру важны все контакты венгров, все шаги, которые может предпринять адмирал для достижения договоренностей с союзниками Сталина. Кальтенбруннеру известно, что люди Хорти искали контактов с осевшими в Женеве агентами Даллеса и даже вели переговоры с самим Даллесом, когда он приезжал туда. Возможно, Кальтенбруннер располагает магнитофонными записями этих бесед, а значит, ему известно одно из главных условий возможного сепаратного мира — американцы и англичане выдвигают безусловный уход Хорти со своего поста и его замену на действующего монарха. Наверняка уже поставлены под наблюдение все наследники династии Габсбургов. Кальтенбруннер выискивает, с кем из них адмирал начнёт переговоры. И тебя не исключает, я уверен, — Шелленберг внимательно посмотрел на Маренн, — но полагает, что ты менее всего подпадаешь под подозрения, так как находишься на службе рейха, под полным контролем, — он ободряюще улыбнулся. — Конечно, Кальтенбруннер и Мюллер не бездействуют, это точно. Да, Науйокс приезжал, чтобы выяснить, с кем имел контакты граф Эстерхази в перерыве концерта, хотя в зале и без того присутствовали агенты Мюллера. Генрих был возмущен, что Альфред чуть не поломал им всю игру, но вся эта ситуация лишь говорит о том, что Кальтенбруннер отдаёт себе отчет — такой человек, как шеф гестапо, вполне может вести двойную интригу, а наше противостояние с Кальтенбруннером не только по вопросу Венгрии, но и по многим вопросам известно. Кальтенбруннер не исключает, что Мюллер может сыграть на руку противоположной партии и о чем-то умолчать.
— Но Алик, как я понимаю, тоже умолчал, — предположила Маренн. — Иначе я бы не чувствовала себя сейчас свободно. Они бы поставили меня под наблюдение.
— По моим данным, Кальтенбруннер тебя не подозревает, это хорошо. И о твоей встрече с Эстерхази ему неизвестно. Хочешь знать, почему я так думаю?
Вальтер, расхаживавший по кабинету, приблизился к столу и сел рядом с Маренн на соседний стул.
— Науйокс прекрасно понимает, не хуже прочих, куда все катится и что эскалация вооруженных усилий только усугубит дело. Пока другие пытаются продвинуться по карьерной лестнице, которая вот-вот рухнет, и скинуть своих конкурентов с поезда, который и так летит под откос, — Шелленберг явно имел в виду карьерные устремления Скорцени. — Науйокс поступает умнее и заботится о себе. Он отдает себе отчет, что его-то в начальники никто не выдвинет, а таскать каштаны из огня для других он никогда не был склонен. Науйокс понимает, что при существующем положении дел рейх продержится не слишком долго. Ресурсы пока есть, хотя они тают очень быстро, и если ничего кардинально не предпринять, всё полетит в пропасть в ближайшие месяцы. Пока же всё держится, и пока структура работает, Науйоксу незачем лишний раз вызывать раздражение у Гиммлера своим участием в каких-то делишках, идущих вразрез с желаниями рейхсфюрера, а желания эти, как ты знаешь, состоят в том, чтобы в венгерском вопросе поддерживать мою точку зрения. Нет, Науйоксу лучше не попадаться рейхсфюреру под горячую руку. К тому же Кальтенбруннер не имеет никаких шансов попасть на место Гиммлера. Не для того Гиммлер так настойчиво пытался избавиться от Гейдриха, чтобы поставить на его место очередного будущего соперника. У Кальтенбруннера нет никаких шансов заменить когда-нибудь Гиммлера. Рейхсфюрер слишком крепко держится на своем посту, потому что всё для этого подготовил, когда покончил с Гейдрихом. Но чтобы выглядеть достойно перед фюрером и отвести от себя удар, если вся игра по поводу венгерского вопроса раскроется и фюрер впадет в гнев, Гиммлер, без всякого сомнения, принесет в жертву исполнителей, в том числе и меня, — Вальтер слабо улыбнулся. — И тогда вожделенная для Скорцени должность окажется вакантной. Собственно Скорцени ради этого и подталкивает Кальтенбруннера действовать против линии рейхсфюрера, хотя официально Гиммлер никогда не покажет своей причастности, это ясно. Пусть месяц, два, но Скорцени посидит в этом кабинете, ну а потом сбежит из Берлина под предлогом какой-нибудь пустой и раздутой, как мыльный пузырь, партизанской деятельности, когда русские подойдут к городу. Это, собственно, все, на что они могут рассчитывать. И как ты видишь, Науйокс тут вовсе остается не у дел. Не факт, что его назначат хотя бы заместителем Скорцени, хотя бы на пару недель. Скорее всего, не назначат, ведь Гиммлер останется на своем посту при любом раскладе, и он не утвердит его кандидатуру. Ну и что Науйоксу усердствовать? Ради чего? Он тоже думает о том, что произойдет, когда большевистский каток наедет на Германию и сравняет это место с землёй. Это неизбежно, если не предпринять решительных политический действий. И Алик знает, что если кто-то и предпримет такие действия, то это точно будут не Кальтенбруннер и не Скорцени. Они скорее столкнут рейх в пропасть в угоду своим амбициям. Так что надо вести себя осторожно, чтобы вовремя перепрыгнуть с тонущей лодки на ту, которая остается на плаву. Тем более что ему даже на тонущем судне не предлагают пойти на дно под фанфары.
— Я тоже так подумала, когда Джилл сказала мне, что он приезжал в антракте, — призналась Маренн. — И рада, что ты подтверждаешь мои мысли. Алик не первый раз, действуя исподтишка, как бы ненароком срывает планы Кальтенбруннера. Мне кажется, в глубине души он на нашей стороне.
— Я бы не стал обольщаться на его счет, — Вальтер встал, подошёл к окну. — Он на своей стороне, больше ни на какой. И только. Но он трезво оценивает ситуацию. Ему не позавидуешь — быть начальству вечным напоминанием о неприглядных поступках. Тут есть повод всерьез задуматься о своей шкуре.
— Это верно, — согласилась Маренн.
Кальтенбруннер отпил пиво из кружки, вытер рот салфеткой, бросил её на стол и раздражённо махнул рукой официанту:
— Уберите!
После этого, немного успокоившись, Кальтенбруннер повернулся к Отто Скорцени, сидевшему справа от него, спросил:
— А что этот твой тезка, габсбургский отпрыск эрцгерцог Отто, который был так недоволен аншлюсом Австрии, обзывал нас всех, сторонников объединения с Германией, предателями, строчил письма в разные международные организации? Он вообще способен на то, чтобы влезть во всю эту кашу, занять место Хорти? Способен что-то там блеять на переговорах со Сталиным и противостоять рейху? Как ты считаешь? Не тонка у него кишка? Не струсит? Честно говоря, все эти Габсбурги всегда вызывали у меня раздражение. Надушенные вырожденцы. Они испоганили германскую кровь в Австрии, постоянно мешая её со славянами. Я был рад, когда этому слишком умному и упрямому Отто с его матушкой наши ребята поддали под зад коленом, и они вылетели в Штаты, чтобы не попасть в концлагерь. Пусть ещё радуются. Неужели этот Габсбург способен на то, чтобы влезть на трон Венгрии и испортить нам всё дело, впустив туда американцев?
— У Мюллера нет никаких данных о том, что с эрцгерцогом Отто ведутся переговоры. Никто от венгров на этого человека не выходил, — Скорцени наклонился к столу, закуривая сигарету.
Подождав, пока подошедший кельнер унесет кружки и заменит пепельницу, Отто продолжил:
— По нашим каналам тоже всё спокойно. Что тебя беспокоит?
— Именно то и беспокоит, что никаких сведений нет, — зло отрезал Кальтенбруннер. — А тебя это не тревожит? Ты думаешь, что этот Хорти так глуп, чтобы предлагать Черчиллю в преемники своего премьер-министра или младшего сынка, заранее зная, что такие кандидатуры его не устроят? Нет, они замышляют что-то, — Кальтенбруннер постучал пальцами по столу, невольно привлекая к ним внимание своего собеседника, отметившего, что это пальцы не аристократа.