Заговор адмирала

Гавен Михель

— Мне надо ехать в Венгрию, Вальтер, — настойчиво повторила Маренн. — Кто бы ни был назначен исполнять приказы фюрера в Будапеште, пусть это будет обергруппенфюрер СС фон Бах-Зелевский, сам он ничего не будет делать. Во всяком случае, в том, что касается лично Хорти и его семейства. Он все поручит Скорцени. И тот сделает. Кто сделает лучше его?

— Ты хочешь помешать Скорцени? — Вальтер спросил с недоумением.

— Я не смогу ему помешать, — ответила Маренн спокойно. — Я это понимаю. Как? Какое бы значение я ни имела в его собственной жизни, у него приказ, и Отто его исполнит. Я смогу лишь задержать Отто и, возможно, тем самым спасти жизнь старика Хорти и его внуков. Я уже говорила, что в марте, когда я гостила в замке Гёдёллё, Хорти просил меня позаботиться о его внуках, о женщинах в его семье, которые беззащитны, то есть о его супруге Магде и невестках. Но особенно о детях. Разве я могу позволить, чтобы их отправили в лагерь? А тем более просто убили на месте? Я знаю, что ярость фюрера велика. Возможно, он отдал именно такой приказ — убить на месте. Это не исключается. Но могу ли я оставаться в покое здесь, когда в Венгрии происходит подобное? Пусть

у меня не будет полномочий. Мне не нужны полномочия. Я не боюсь. Венгры не причинят мне зла. А немцы? — она пожала плечами. — Я служила Германии честно все эти семь лет, поставила на ноги не одну сотню тяжелораненых солдат и офицеров, вернув сыновей матерям, а отцов — их детям. Я работала не потому, что боялась или хотела спасти своих собственных детей, ведь своего сына я не спасла, — её голос предательски дрогнул. — Он погиб на фронте за Германию. Все это я делала потому, что однажды поклялась бороться за жизнь против смерти, и не отступила от своей клятвы. Я всё делала это для того, чтобы эти люди, которых я лечила, просто жили. Жили дальше. Не для фюрера, не для рейха — для своих близких. Для тех, кто любит их и ждет. Чтобы их матери и вдовы не плакали по ночам, как я, вспоминая о Штефане. Чтобы они жили тогда, когда уже, возможно, не будет фюрера, да и рейха не будет, а начнется какая-то другая, лучшая жизнь. И сейчас я тоже хочу отправиться в Венгрию ради жизни — ради жизни графини Илоны, её маленького Иштвана, старой баронессы Хорти. И не только потому, что адмирал верой и правдой много лет служил моему прадеду, да и ко мне отнёсся очень тепло. Я просто не могу отступиться. Не имею права. Да, я не смогу помешать Скорцени сместить Хорти с его поста, ведь это под силу только рейхсфюреру, но я могу помешать убить старика, если Отто получил такой приказ. Есть вероятность, что меня Скорцени не убьет даже в том случае, если ради этого придётся нарушить приказ фюрера, — произнесла Маренн решительно. — А это значит, Отто, возможно, не убьет и тех, кого я закрою своей спиной. В прямом смысле этого слова. А дальше — пусть действует рейхсфюрер. Тебе и ему — карты в руки. Живой адмирал Хорти — это ещё одна возможность перетянуть ситуацию, переработать её в свою пользу. Мертвый адмирал Хорти — это окончательное торжество Салаши и крах всех наших планов. Никто уже не сможет служить ему альтернативой. Игра будет проиграна. Но это даже не самое ужасное. Уже немолодой человек, бесстрашный флотоводец, участник Первой мировой войны, флигель-адъютант моего прадеда императора Франца Иосифа, человек, олицетворяющий собой не только Венгрию, но и Австрию тоже, её вековую культуру, её блестящие победы, её славную тысячелетнюю историю, будет застрелен в своих апартаментах, не имея никакой возможности защититься. Фон Бах-Зелевский может сделать это. Именно так он поступал в Польше. Это палач. Ты знаешь это ничуть не хуже, чем я. Он залил кровью Варшаву и так же зальет кровью Будапешт. Если я смогу спасти адмирала, я смогу остановить фон Бах-Зелевского. При живом Хорти он не сможет столь уж откровенно приняться за дело. Сначала придется потрудиться его руководителям здесь, в Берлине, и лишить Хорти не жизни, а власти каким-то путем, но им может в этом воспрепятствовать рейхсфюрер. Всё вернется в прежнее русло, но если даже не вернется и ситуация окажется необратимой, наш долг обеспечить адмиралу достойные условия жизни в Германии. Он не должен приехать сюда пленником.

— Я уже думаю об этом, — кивнул Шелленберг. — Если не удастся сохранить регентство Хорти, то его с семьей можно переправить в Португалию или Испанию. Там его примут — я смогу договориться об этом. Но для этого, ты права, надо, чтобы он хотя бы остался жив. Ты смелая женщина, — Вальтер подошел к любимой женщине, взял за плечи, с нежностью притянув к себе, а Маренн подняла голову, глядя ему в лицо. — Я всегда восхищался этой твоей способностью встать наравне с мужчинами и действовать так же отважно ради дела, которое ты считаешь важным, ни в чем им не уступая. Хорошо, поезжай в Венгрию, — согласился он. — Я позвоню Гербхардту, чтобы он оформил тебе все документы, но я не отпущу тебя одну. С тобой поедет Фелькерзам, — решил он.

— Ральф ещё не полностью отправился после ранения, — возразила Маренн.

— Достаточно оправился, — ответил Вальтер, возвращаясь к столу. — Во всяком случае, это единственный человек, которому я доверяю полностью, настолько, что я могу доверить ему самое дорогое, твою жизнь, — взгляд его светлых глаз пронизал Маренн насквозь, заставив её сердце учащённо биться от сознания того, как сильно Вальтер её любит.

— Я знаю, Ральф не отступится, — меж тем говорил он, — Ральф скорее погибнет сам, чем позволит хотя бы волосу упасть с твоей головы. Больше я ни на кого не могу так надеяться, хотя для прикрытия ещё остается Хеттль. Он тоже поддержит вас там, в Будапеште, я дам такое указание. У него есть люди. Конечно, в Хеттле я не могу быть уверенным так, как в Ральфе, но до сих пор у меня к нему не было претензий. Думаю, на него тоже можно положиться. Если Ральф и Хеттль будут с тобой, мне будет спокойнее, — твёрдо произнёс Вальтер, видя, что Маренн хочет возразить. — Обстановка в Будапеште сейчас накалилась до предела, достаточно чиркнуть спичкой, чтобы всё вспыхнуло. Конечно, ты сможешь остановить Скорцени, я в этом не сомневаюсь, — Вальтер опустил голову, и Маренн понимала, что ему неприятно говорить об этом. — Закрыть собой адмирала. Это красиво. Это в стиле твоего деда кронпринца Рудольфа фон Габсбурга, — он снова взглянул на нее, но в его взгляде не было и намёка на насмешку, — а ещё кто-то говорил, что фон Габсбурги были сухарями, им была не свойственна романтика. Но только не забывай, что Скорцени не один в Венгрии. С ним там Науйокс. И ещё не известно, кому из них непосредственно отдан приказ убрать Хорти и его семью. Для этого и нужны Ральф, Хеттль и его солдаты. Кто-то должен держать под контролем Науйокса, пока ты будешь спасать адмирала от Скорцени. Мне в данный момент Науйокс представляется много опасней, чем Отто. Алик понимает, что его ждет, когда раскроется, что он не выполнил приказ рейхсфюрера и не уничтожил свидетеля покушения на Гейдриха в сорок втором году. Ему сейчас нужен подвиг, надо выслужиться не перед рейхсфюрером, а перед фюрером, чтобы Гиммлер вынужден был отступиться, опять оставил его в покое. Не исключаю, что Кальтенбруннер и не посылал Науйокса в Венгрию, и Алик отправился туда по собственной инициативе, под предлогом расправиться с агентом в Сегеде, ведь Кальтенбруннер как огня боится, что рейхсфюрер узнает об этом свидетеле. Однако я думаю, у Алика есть и собственная цель — он постарается выиграть что-то лично для себя от всей этой ситуации с Хорти. Не исключено, что если Скорцени промедлит, только промедлит, — Шелленберг подчеркнул это, сделав паузу, — с выполнением приказа, Науйокс нанесет удар неожиданно, чтобы перехватить лавры. Его не остановят ни дружба с Отто, ни то, что ты много лет лечишь его жену фрау Ирму, и она искренне тебя любит. Это сантименты, которые в подобной ситуации не играют роли. Сейчас речь пойдет о собственной жизни Алика, он не упустит свой шанс, за ним он туда и поехал. Ральф должен будет ему воспрепятствовать. Ральф, Хеттль, его подчиненные. Они получат от меня такое указание.

Отвернувшись на мгновение, Шелленберг снял телефонную трубку:

— Ральф, зайдите ко мне, — приказал адъютанту, а затем повторил, обращаясь к Маренн: — В том, что ты можешь справиться со Скорцени, я не сомневаюсь.

* * *

В просторной квартире, снятой заранее через посредника на подставное лицо, на самом верхнем этаже старинного дома в стиле барокко на Большом бульваре в центре Будапешта, недалеко от здания Парламента, напротив построенного инженером Эйфелем вокзала Нюгати, Отто Скорцени расстелил на столе карту Буды и несколько мгновений смотрел на нее, задумавшись:

— Вам известно, что фюрер предоставил нам особые полномочия, мы действуем во исполнение его личного, строго секретного приказа особой важности. Мы никого не должны ставить в известность о наших задачах, но всем военным и государственным органам предписано оказывать нам всяческое содействие. Мы даже можем не докладывать о своей деятельности главе местной немецкой администрации бригадефюреру Вейзенмайеру, не говоря уже о низших чинах. Такой приказ я получил из рук личного адъютанта фюрера Линге в его канцелярии с распоряжением вскрыть по прибытии. И теперь сообщаю вам его содержание.

Альфред Науйокс и ещё несколько подчиненных стояли полукругом, ожидая, что оберштурмбаннфюрер скажет дальше.

— Однако все наши полномочия не отменяют секретности миссии, — продолжил Скорцени через мгновение. — Это значит, никакой помпы до поры до времени. Необходимо соблюдать осторожность, чтобы не привлекать излишнего внимания. Действовать очень осмотрительно, никаких лишних контактов, везде появляться только в штатском. Вам известно, что мне поручено разработать план операции по отстранению от власти нынешнего правителя Венгрии, адмирала Хорти, барона фон Надьбаньай.

Скорцени снова сделал паузу и, чуть наклонив голову, закурил сигарету. Солнечный блик сверкнул на полированной серебряной зажигалке, украшенной имперским орлом. В окно было видно, как красный полукруг заходящего солнца поблескивает над коньком крыши вокзала Нюгати, увенчанный королевской короной Венгрии. Розоватые лучи солнца озаряли стеклянный фасад, сверкали на позолоченных стрелках часов. Легкая дымка вечернего тумана, как часто бывает осенью, когда вечером холодает, охватывала этот великолепный памятник эпохи императора Франца Иосифа, напоминая о почти мифических временах, когда вокзал считался произведением искусства, а не просто зданием в пункте пассажирских перевозок путей сообщения, как неуклюже выражаются словари.

— Ознакомившись с обстановкой на месте, я пришел к выводу, что план, разработанный нами в марте, вполне уместен, и нет необходимости тратить время на разработку нового, — продолжил Скорцени. — Надо принимать во внимание тот факт, что адмирал Хорти всё ещё пользуется большой популярностью в стране и грубое его свержение вызовет ненужное брожение умов, всплеск протестной активности населения, что сейчас, когда армии большевиков стоят на границе с Венгрией, только усложнило бы обстановку. Поэтому полагаю, что сначала необходимо предпринять действия, которые дадут понять адмиралу, что от него требуется большая лояльность или же добровольный, без всякого насилия с нашей стороны уход в отставку, что и предполагал мартовский план.

Скорцени снова взглянул на карту. Все молчали. В тишине было слышно, как внизу, позвякивая колокольчиком, проехал по Большому бульвару трамвай.

— В первую очередь необходимо нейтрализовать людей, которым адмирал доверяет, на которых он опирается, — продолжил оберштурмбаннфюрер. — То есть фактически оставить регента в изоляции, чтобы некому было исполнять его приказы. По нашим данным ближайший круг верных людей Хорти — это генерал Бакаи, комендант Будапешта, он предан Хорти стопроцентно, адмирал Коломан Харди, командующий Дунайской флотилией, и Миклош Хорти-младший, его сын и наследник. Есть ещё граф Эстерхази, но он скорее исполняет обязанности секретаря, от него мало что зависит. Изоляция указанных трех лиц приведет к тому, что деятельность адмирала Хорти будет парализована. У ехидны будут вырваны зубы, так что ртом она хлопать может, но кусаться — уже вряд ли, — Скорцени криво усмехнулся. — Что по Бакаи, какие предложения? — он обвел взглядом офицеров.

— Ну, с ним проще всего, — первым откликнулся Науйокс. — Всегда приятно иметь дело с людьми, которые не прочь погулять от жены на стороне и любят хорошеньких женщин. Это ещё доказал наш доктор Геббельс, когда гестапо прихватило его с неполноценной красоткой Бааровой, когда совершенно полноценная арийка Магда сидела дома и сгорала от ревности.

— У Бакаи есть любовница? Кто? — резко спросил Скорцени, давая понять, что шутки неуместны.

— Да, некая Магдалена Ковач, — ответил Науйокс уже серьезно. — Он снимает ей апартаменты в Гунделе и навещает время от времени, когда устает от благополучной семейной жизни.