Заговор Англии против России. От Маркса до Обамы
Шрифт:
В 1810-м году Барклая назначили военным министром.
Барклай де Толли остро чувствовал приближение войны с Наполеоном. Как пишет Е. В. Тарле, в дипломатических кругах того времени вовсю говорили о вторжении французов на русские территории. Наполеон ускорял политику «движущейся границы», декретами присоединял к своей империи новые и новые страны, приближался к территории России. Времени оставалось немного, и Барклай начал преобразовывать армию. Он велел строить оборонительные сооружения на западных рубежах России, передислоцировал войска, набирал новых солдат – армия выросла почти вдвое. Военное министерство тоже было реорганизовано. За свои заслуги Барклай в сентябре 1811-го года был награждён орденом Святого равноапостольного князя Владимира 1-й степени.
Целых два великих русских стратега – Кутузов и Барклай де Толли – начали побеждать Наполеона задолго до того, как он вторгся в Россию.
Екатерина Великая, значительно превосходившая
Александр, естественно, не любил Кутузова и за точность его предсказания хода Аустерлицкого сражения (где Кутузов оказался вынужден следовать прямым приказам императора, и приказы оказались проигрышными), и за его популярность в войсках и народе. Но ему пришлось использовать талант Кутузова на юге: там Прозоровский и затем Каменский вели очередную войну с Турцией так бездарно, что могли вовсе проиграть. Между тем вторжение Наполеона уже назрело и могло произойти со дня на день. Нужно было срочно высвободить дунайскую армию России. Вдобавок Наполеон вёл с турками переговоры о коалиции. Был возможен двойной удар: турки – с юга, французы – с запада. Кутузов должен был принудить агрессора к миру так быстро и убедительно, чтобы исключить всякое желание реванша. Вдобавок и Турция в целом, и молдавский театр боевых действий были насыщены французскими шпионами. Наполеон располагал громадным потоком сведений – но Кутузов из сравнительно скромного потока своих данных извлекал куда больше Наполеона. Заодно он обеспечил сохранение живой силы – например, проигнорировал начисто оторванный от реальности рескрипт Александра об одновременном ударе по Царьграду с моря и суши. Зато тактические поражения туркам он наносил непрерывно – одновременно с переговорами. В конце концов он убедил турок: если они не подпишут мирный договор, то Россия всё равно будет бить их параллельно с возможным вторжением Наполеона; если даже Наполеон разгромит Россию, то дальнейшая экспансия вынудит его самого бить турок; если же Александр и Наполеон договорятся, Турция и подавно будет принесена в жертву. Убедившись в отсутствии выигрышных для себя вариантов, турки заключили мир и в ходе наполеоновского вторжения остались нейтральны.
Многие в России ожидали много более выгодных для России условий мира с турками. Кутузов выжал из турок далеко не всё. Но выжимать пришлось бы долго, упорно, и не исключено, что боевые действия могли бы ещё и возобновиться; русские победили бы, но растратили бы драгоценные силы и время. А столкновение с Наполеоном неумолимо приближалось. Поэтому Кутузов делал ставку на максимально скорое выключение потенциального союзника французов в будущей войне.
Это и есть стратегия, где Михаил Илларионович двумя руками – военной и дипломатической – начал ковать победу над Наполеоном ещё до начала войны с ним. Барклай же исключил из будущей войны Швецию и Финляндию. Два великих стратега выключали фланговые угрозы потенциальных союзников Наполеона. В итоге Наполеону пришлось двигаться по самому предсказуемому и давно уже самому защищённому пути. Стратегически сам выбор маршрута был заведомо худшим, но единственно возможным.
Между делом заметим: все российские пространства делали с завоевателем то же, что и многолюдность Китая. Последний переваривал противника своей численностью, а Россия – пространствами.
Именно Барклай определил основную стратегическую идею борьбы с Наполеоном. Он считал: когда французы перейдут границу, русским следует уклоняться от генерального приграничного сражения. А вместо этого истощать силы французов короткими стычками с лёгкими войсками; перерезать линии снабжения войск противника, растягивая его коммуникации; активно отступать, пока не прибудут резервы, способные резко изменить расстановку сил.
Так скифы измотали персидского царя Дария I, выступившего против них в 513-м году. Современник Барклая и других героев войны 1812-го года, князь Голицын Николай Сергеевич (1809–1892), крупный военный историк, генерал от инфантерии, в своём труде [16] так описывал ход войны скифов и персов: [17]
«Геродот изображает скифов «народом диким и свирепым», а все прочие древние писатели – народом многочисленным, воинственным, отменно храбрым, славившимся искусством в наездничестве и меткою стрельбою из луков. Войска их состояли почти исключительно из конницы, лёгкой,
16
Всеобщая военная история древних времён, «Поход Дария Гистаспа против скифов (513 г.)».
17
А нам интересно прежде всего понимание современниками аналогичных действий Барклая.
18
В смысле «рассеивать и отвлекать».
Следствием такого рода действий их было то, что Дарий никогда не мог настигнуть их, не знал, где находятся главные их силы, и тщетно надеялся принудить их к бою, а войско его утомилось, терпело крайний недостаток в продовольствии, понесло большой урон, и наконец Дарий был принуждён искать спасения в отступлении к Истру. Тогда скифы окружили его войско, начали его тревожить беспрестанными и сильными нападениями со всех сторон и едва не отрезали ему отступления чрез Истр.
Пробыв в скифской пустыне более 70 дней, Дарий потерял в продолжение этого времени до 80 000 человек.
Поход против скифов едва не кончился совершенною гибелью персидского войска, во-первых, потому, что Дарий предпринял его, не зная ни скифов, ни страны их, и не разведав о них заблаговременно, и не принял необходимых мер предосторожности касательно продовольствования своего войска и обеспечения его сообщений, а в особенности – вследствие искусных действий скифов, действительно заслуживающих особенного внимания».
Именно скифам наследуют Барклай и Кутузов.
В марте 1812-го года Барклаю приказали сдать Военное министерство своему заместителю Алексею Ивановичу Горчакову и возглавить 1-ю Западную армию – крупнейшее из русских военных подразделений.
Известный русский историк, политик и исследователь Сергей Петрович Мельгунов говорит о русском обществе того времени вещи страшные и беспощадные: «прежде всего было забыто мудрое правило, что «войну надо начинать с брюха». Престарелый фельдмаршал Каменский, не найдя «ни боевых, ни съестных припасов, ни госпиталей», в отчаянии даже покинул армию – таким безотрадным казалось ему положение вещей. Интендантские хищения, о которых рассказывает декабрист князь С[ергей] Григорьевич] Волконский, сам участник многих боевых действий, приводили к тому, что в армии отсутствовало продовольствие, люди ходили босыми». Но солдаты оставались мужественными бойцами даже в таких условиях.
«Русская армия с самого начала войны с Наполеоном была центром бесконечных интриг, соперничества, зависти и борьбы оскорблённого самолюбия. В этом, кажется, нет сомнений; это единодушное показание всех современников», – пишет Мельгунов. Вот что он говорит о главнокомандующем:
«Барклай был человеком дела. Он не разделял ни придворных вкусов, ни интересов тогдашней военщины. Образованный сам, он старался внушить подчиненным офицерам, что военное искусство – это не только «изучение одного фронтового мастерства». Он боролся против господствовавшей тенденции «всю науку, дисциплину и воинский порядок основывать на телесном и жестоком наказании» (знаменитый циркуляр военного министра 1810 г.). И этим страшно злил Аракчеева, который укорял Барклая в малейших его погрешностях. Неожиданному возвышению Барклая завидовали, а он, «холодный в обращении», замкнутый в себе, «неловкий у двора», не думал снискивать к себе расположения «людей близких государю». Барклай не был царедворцем и по внешности. Вот как рисует его Фонвизин: «со своей холодной и скромной наружностью (Барклай), был невзрачный немец с перебитыми в сражениях рукой и ногой, что придавало его движениям какую-то неловкость и принуждённость…»