Заговор бумаг
Шрифт:
— Отец знал, что стоимость упадет? Дядя пожал плечами:
— Кто может знать что-то наверняка, Бенджамин, когда речь идет о ценных бумагах? Тебе это известно. Но у него были подозрения.
— И за это Блотвейт возненавидел моего отца?
— Да. Блотвейту потребовалось несколько лет, чтобы оправиться от потерь, но он оправился и стал еще богаче. А забыть про твоего отца никак не мог. Он регулярно появлялся в кофейне «У Джонатана», смотрел на него с грозным видом, посылал ему загадочные угрожающие записки. Он справлялся о Самуэле, посылал ему приветы через дальних знакомых. Блотвейт хотел, чтобы у отца сложилось
Не могу сказать, что я поверил в это. Можно сказать, я не поверил. Ненависть не проходит так легко, тем более такая ненависть, какую испытывал Блотвейт.
Взгляд дяди блуждал по комнате. Он больше не хотел говорить на эту тему.
— Оставь себе это, — сказал он, пододвинув ко мне папку. — Ты должен прочитать, что написал твой отец.
Я кивнул:
— Наверное, не стоит это печатать.
— Никто не знает, что текст у нас. И мы не должны никому говорить. Это обеспечит нам безопасность.
Я согласился, но подумал, что мы можем продолжать расследование, как раньше. Я спросил, у кого мой отец печатался ранее, и дядя назван имя Наума Брайса с Муэр-лейн. Я вспомнил, что именно он значился издателем брошюры, которую я читал в кофейне «У Джонатана».
— Мне пора идти, — сказал дядя и медленно встал, бросив взгляд на папку, будто боялся оставлять ее у меня.
Я тоже встал.
— Я позабочусь о его бумагах,
— Это слова твоего отца из могилы, и я надеюсь, он скажет нам — может быть, непрямо, — кто это сделал.
А потом дядя вдруг взял и обнял меня. Он обхватил меня и прижал к себе, и я, к своему изумлению, почувствовал на щеке его слезы. Он отпустил руки, как раз когда я тоже хотел его обнять.
— Ты хороший человек, Бенджамин. Я рад, что ты вернулся. — Затем он отворил дверь и стал с удивительной живостью спускаться по крутой лестнице.
Я заперся и вновь налил себе кларета. Понимая, что меня ждет много дел, я зажег сальную свечу и сел за стол, намереваясь углубиться в чтение, но не мог сосредоточиться. Я был взволнован расставанием с дядей, но это не помешало мне понять, что он не хотел, чтобы я встречался с Персивалем Блотвейтом, человеком, который стал заклятым врагом моего отца. Возможно, дядя верил, что вражда между ними давно прошла. Возможно, конфликт имел громадный масштаб только в детском воображении, но я сомневался, что такая вражда могла исчезнуть.
Было бы хорошо, если бы твердая решимость приносила покой, но такое случается редко. Я не мог решить, как быть с этим человеком. В прошлом мне приходилось иметь дело с людьми столь же влиятельными, как Блотвейт, но всякий раз они обращались ко мне сами. Прежде мне никогда не приходилось стучаться в дверь к джентльмену, чтобы требовать от него ответов на мои вопросы. Прежде в своих расследованиях я двигался сверху вниз. Теперь же я был внизу и, глядя наверх, мучительно размышлял, какие средства есть в моем распоряжении для получения нужных сведений. Вероятно, член совета директоров Банка Англии сочтет
Глава 16
Я провел вечер, бродя по тавернам и пивным в надежде узнать что-нибудь о Берти Фенне — кучере, сбившем моего отца. Никто из моих знакомых не смог мне сказать ничего полезного. Большинство никогда о нем не слышало. Некоторые слышали, но почти никто не знал о его связи с загадочным Рочестером. Никто не знал, где его можно было найти, но я распространил слух, что готов щедро заплатить за любые сведения. Я отдавал себе отчет в том, что человек, которого я ищу, может узнать об этом. Он либо спрячется еще надежнее, либо начнет сам искать встречи со мной.
Потеряв надежду узнать что-либо, я устроился с кружкой пива в таверне «Бедфорд-армз» на Литтл-Плаза в Ковент-Гардене. Эта сырая крошечная дыра была прибежищем местных шлюх и бандитов, многие из которых промышляли воровством. Поэтому когда я в одиночестве сел за столик в углу со своей кружкой, они не спускали с меня глаз. Иногда в подобных местах я натыкался на знакомых и бывал не прочь составить им компанию, но на этот раз у меня не было настроения общаться с приятелями. Меня беспокоило слишком много загадок, которые я тщетно пытался разрешить.
Главной из них была рукопись моего отца и то, что из нее следовало. Неужели философские рассуждения Элиаса оказались правдой? Неужели «Компания южных морей» — уважаемое, имеющее правительственную концессию предприятие — действительно могла пойти на убийство, чтобы продолжать свою коммерческую деятельность? Я по-прежнему считал это малореальным, но не мог полностью отбросить подозрения Элиаса, особенно в свете утверждений, прозвучавших в «Заговоре бумаг». Впрочем, объяснений в рукописи было мало, и гораздо больше возникало новых вопросов. Даже если отец нажил смертельного врага в «Компании южных морей», мне было необходимо выяснить, как со всем этим связан старший Бальфур. А для этого я должен был понять, какая связь существует между Берти Фенном, который сбил моего отца, и его новым хозяином Мартином Рочестером.
Другим обстоятельством, занимавшим мои мысли, была черноглазая красотка, только что вошедшая в таверну с явным желанием подцепить мужчину, который угостит ее вином. Не хотелось бы, чтобы мои читатели думали, будто при виде этой девушки я забыл о Мириам. Это совсем не так. Скорее наоборот, я думал о доступных радостях, зная, что чары Мириам недостижимы. Двадцать пять фунтов, которые я послал своей кузине, могли купить мне немного благодарности, в то время как за несколько шиллингов, потраченных здесь, я мог получить гораздо больше благодарности, причем гораздо быстрее.
Я хотел было поднять бокал в честь этой чаровницы, но в тот же миг дверь распахнулась и в таверну ворвалось полдюжины вооруженных пистолетами мужчин. Я инстинктивно схватился за рукоять шпаги, но понял, что мне ничего не угрожает, поскольку во главе шайки был не кто иной, как Джонатан Уайльд. Его подручный Абрахам Мендес осмотрел зал и указал на жалкого типа, который сидел с парой шлюх в задней части таверны. Если Мендес и заметил меня, то не подал виду. Он отшвырнул несколько стульев, преграждавших ему путь, и направился к своей добыче.