Заговор генералов

Понизовский Владимир Миронович

На предписание тотчас откликнулся не командующий, а московский городской голова Челноков: "В наших руках Кремль, Арсенал, телефон, телеграф, дом градоначальника. Воинские части не повинуются Мрозовскому. Место коменданта по нашему назначению занял Грузинов. Мро-зовский формально отказывается признать новое правительство без приказа Его Императорского Величества. Необходимо спешить с Высочайшим Указом о признании правительства. Москва с энтузиазмом приветствует Государственную думу. Все обошлось без кровопролития, но надо спешить с формальным окончанием дел".

Превосходно! Городской голова Челноков - кадет, подопечный Милюкова.

С ним можно будет быстро договориться. Следует направить надежного человека опыт последних часов показывает, что нельзя медлить ни минуты. А то и там, чего доброго, чернь додумается до своего Совдепа.

Михаил Владимирович вызвал думца Новикова:

Без промедления поезжайте, уважаемый, в белокаменную. Проинформируйте местных деятелей о здешних событиях, установите связь с городской думой. Именно она должна стать регулирующим центром. Надлежит принять все меры, чтобы Москва не последовала примеру Петрограда. Если революционная анархия распространится на Москву, а потом и на всю Россию, нас ожидают неисчислимые гибельные последствия. И напротив, предотвратив выступления фабричных и солдат в Москве, можно будет опереться на нее для борьбы со смутьянами в Питере. Даю вам широкие полномочия. Держите меня в курсе дел по телефону.

3

Было примерно три часа дня, когда за воротами, за стенами "Бутырок" налился гул толпы, прорезаемый сигналами автомобилей.

Арестанты, работавшие в коридоре, бросили свои машины и припали к окнам. Феликс увидел: двор заполняют фигуры в шинелях, в черных пальто и куртках. А над шинелями и куртками - красное. Флаги!

Тюрьма огласилась радостными криками. Из окон брызнули под ударами стекла. Внизу грохочут двери, шаги.

– Товарищи! Вы свободны!

Но тут, в коридоре, - тюремные надзиратели. Лица белы. Пытаются вдавить свои дюжие фигуры в проемы стен.

– Отдавай ключи!.. Отдавай револьвер!..

И уже все несутся по коридору, крича что-то нечленораздельное. Отворяются одна за другой камеры. На волю! На волю!.. Кто бежит. А кто едва тащится, придерживаясь руками за шероховатую стену. Один ползет, падая на грудь и снова приподнимая тело на бессильных руках. На волю!..

В тюремной кузне выстраивается длинная очередь:

– Расковывай! Скорей!

Кузнец взмок. Непривычная работа. На потном, грязном лице хмельная улыбка. Те, кто не может дождаться, бьют по кандалам чем попало, сбивая цепи, раня ноги.

Феликс пробегает мимо кузни в цейхгауз. Найти свои вещи и переодеться.

Но уже пошла "гулять" уголовная братия: взяли цейхгауз штурмом, набились, рвут друг у друга чье попало, напяливают на себя по десять одежд, тащат узлы... Тьфу, пропади пропадом!

Он направляется к воротам. Посреди центрального двора - того, где еще вчера: "В затылок друг другу! Руки за спину!.." - полыхает костер. Из административного здания тащат охапками папки дел. В костер! В огонь проклятые "статейные списки"!.. Но среди тех, кто бежит с тюремными бумагами к костру, Дзержинский узнает и одного из офицеров администрации. Ишь старается!.. Или... Или концы в воду? Пытаются замести следы: кто был слухачом в общих камерах, какие сведения получены от секретных сотрудников... Надо бы остановить. Да разве затушишь огонь ненависти?.. Там, среди этих тысяч папок, и объемистое его дело. А в нем и письма Зоей, и фотографии Ясика. Но все равно этот костер - торжествующее зарево. Заря свободы! И не письма " фотографии - скоро он увидит своих родных!..

У распахнутых ворот - море людей. Их, каторжников, узнают по одежде по бубновым тузам, нашитым на серые робы.

– Сюда, товарищи!

К ним тянутся руки. Охватывают. Поднимают. Несут. Несколько минут - и Феликс уже в кузове грузового автомобиля, заполненного вооруженными людьми. Не солдаты - рабочие.

– Скажите же, прошу, что произошло?

– Николашку спихнули! Революция!

Машина катит, пробиваясь сквозь толпы. Улицы полны народа. Всюду красное. Всюду - митинги. Кто говорит с балкона, кто - с тумбы объявлений или забравшись на ограду. Автомобиль сворачивает. Феликс ловит табличку: "Лесная". Поворот. "Тверская". Главная улица Москвы. Она тоже запружена людьми. Застряли трамваи. И машина едва движется вниз по Тверской. Они стиснуты в кузове. Рядом с Феликсом изможденный мужчина тоже с "бубновым тузом".

– Политический?

– Да. А вы какой партии?

– Большевик.

– Вот так!..
– протягивает руку.
– Социал-демократия Польши. Феликс Дзержинский.

– Ян Рудзутак.

Какая-то площадь. Посреди нее - скульптура всадника со шпагой. Генерал. К шпаге привязан огромный красный бант. На постаменте, держась за бронзовую шпору, выступает оратор.

– Это - Скобелевская площадь, а вон - дом губернатора. Будете выступать?

– Не останавливай! Едем к Совету! Освобожденных товарищей ждут там!..

Автомобиль спускается к самому истоку Тверской, пересекает широкую, застроенную торговыми рядами Воскресенскую площадь. За нею возвышается Кремль. В просвете между Кремлем и темно-красным, с зеленой крышей зданием проглядывается Красная площадь и купола Василия Блаженного. Феликс узнает.

Машина останавливается у здания. Вход в него похож на боярское крыльцо.

– Приехали, товарищи! Это Московская дума. Сейчас здесь заседает Совет рабочих депутатов. Рабочие хотят, чтобы вы выступили!..

Дзержинского, Рудзутака, других снимают на руках, как детей, с кузова. И вот они идут. Толпа расступается. Лица повернуты к ним. В глазах, обращенных на их полосатые одежды, на их лица, - сострадание и радость.

Широкая лестница. Феликс с трудом, собирая силы, поднимается по ней. Бешено колотится сердце. Он пытается собраться с мыслями. Что он скажет освободившим его людям - им, свершившим революцию?..

Люди словно бы почувствовали их состояние. Снова протягивают руки. Поднимают. Несут.

Вносят в Большой думский зал. Сколько народу! Какие прекрасные, одухотворенные лица!..

Он знает, о чем будет сейчас говорить!..

4

От Могилева до Царского Села по прямой немногим более семисот верст. Генерал-адъютант Иванов рассчитал - с учетом всех возможных по зимнему времени задержек в пути, - что он прибудет на станцию назначения не позднее чем на рассвете первого марта.

Но едва его головной эшелон с георгиевцами одолел первый отрезок пути, до Витебска, как на железной дороге начался полный беспорядок: то не оказывалось воды для заправки паровозного котла, то угля; кто-то неправильно переключил стрелки, и поезд загнали в тупик, а на главный путь выполз товарняк... Пока разбирались, маневрировали, время шло... Утром первого марта Николай Иудович со своим карательным отрядом был еще в двух сотнях верст от Царского, на станции Дно.