Заговор генералов
Шрифт:
Санитар издал всем нутром звук, который, вырвавшись из горла, напомнил бы любителю экзотики нечто среднее между голодным рыком льва и прощальным криком умирающего хищного кондора. Воробьев отступил на шаг, Василий приподнялся со ступеньки. Воробьев махнул бутылкой и медленно пошел за угол дома, в темноту, куда не достигал рассеянный свет фонаря. Василий верно поплелся за ним. Логика была уже бессильна. Воробьев достал из кармана и натянул на руки перчатки, затем носовым платком быстро и тщательно вытер бутылку и взял ее за горлышко. А когда из-за угла показалась качающаяся голова санитара, со страшной силой ударил
Воробьев подождал, прислушался. Нагнулся и вынул из сжатого кулака скомканный листок бумаги. Приблизил к самым глазам и различил цифры – номер своего телефона. Спрятав его, снова присел. Снял перчатку и профессионально взялся за пульс. Покой. Проверил на шее, возле сонной артерии, – то же самое. Значит, дело сделано. Пробку от разбитой бутылки он бросил на землю, а само горлышко сунул в карман, поднялся и неслышным, скользящим шагом ушел в полную уже тьму. Пусть догадаются: испуганный убийца унес с собой орудие убийства…
Утром разъяренному главврачу доложили, что санитара с размозженной головой нашел дворник, подметавший у морга. По всему видать, что Василий распивал с кем-то очередную бутылку, а потом «дружки» поссорились – и вот результат.
Главный врач, уже давно уставший от бесчисленных жалоб на санитара, теряющего разум при виде спиртного, не то чтобы облегченно вздохнул, покончив с проблемой, но подумал, что доморощенные следователи, возможно, правы. В милицию-то все равно придется сообщать. А с уже готовой версией им и самим будет легче работать. Ну нельзя же в самом деле рассматривать эту смерть как месть родственников за похищенный труп…
Кстати о трупе. Совсем темная история. Впрочем, насколько он был уже наслышан, в Москве далеко не первая. А что сказали бы криминалисты? Нет трупа – нет и доказательств. Ведь нельзя же исключить, что эта чудовищная история, происшедшая в больнице, является отголоском какой-нибудь очередной криминальной, как у них говорят, «разборки»? И если даже, не дай Бог, так, то лучше быть от всего этого подальше… Поэтому не надо заострять внимание, не надо!
И еще одно событие, возможно не имеющее самого прямого отношения к вышеозначенным происшествиям, случилось в этот вечер.
Из высокого гранитного подъезда шестиэтажного серого дома на Старой площади выскочила миловидная и стройная, модно одетая девушка: светлая дубленая куртка, дорогие черные джинсы, обтягивающие бедра, и того же цвета высокие сапоги с кавалергардскими раструбами. Русые волосы густым потоком скатывались по спине. Появившийся следом мужчина средних лет услужливо протянул ей забытую сумочку на длинном ремне. Девушка рывком выхватила ее из рук провожающего, резким движением ладони отстранила его приглашающий жест в сторону замершего на противоположной стороне проезжей части, у бордюра, черного «мерседеса» и быстрым шагом направилась, почти побежала, к подземному переходу, ведущему в метро и на сквер, к памятнику героям Плевны.
Провожающий не пошел следом за девушкой, он лишь проследил взглядом, как она нырнула в переход и полминуты спустя появилась в сквере: ее светлые куртка и волосы были достаточно заметным ориентиром.
Сама чугунная часовня была обнесена строительным забором, обшита листами фанеры и затянута зеленой сеткой: уже не первый месяц шла реставрация памятника.
Справа от памятника, возле куртины зеленых елей, стояла одинокая скамейка. С нее навстречу девушке поднялся высокий молодой человек в длинном темном пальто, взял ее под руку, и они присели на скамейку.
Провожающий укоризненно покачал головой, сел за руль «мерседеса» и поднял телефонную трубку…
А на сквере между тем шел бурный, похожий на ссору диалог.
– Он не имеет никакого права приказывать мне! – почти плача, настаивала девушка. – Я не хочу, чтоб мной руководили! Я давно самостоятельный человек, а не сопливая девчонка!
– Разумеется, не сопливая, – улыбался молодой человек, подавая ей носовой платок. – Оля, я прошу тебя еще раз: пойми, не мы с тобой тому причина. Неужели тебе до сих пор неясно? – Он старался говорить мягко, но от этого сам раздражался, мрачнел.
– А я не желаю ничего знать! Их дела – это всего лишь их дела, под которые они оба охотно подкладывают «благо России»! Да, подкладывают, как какую-нибудь проститутку! И если твой папаша с моим готовы сожрать друг друга, то почему я лично должна быть при этом страдающей стороной?! Плевала я на их дерьмовую политику, без которой они жить не могут! А если и ты, Стаська, будешь глядеть им в рот, я и тебя пошлю однажды!…
– Ольга! – теряя терпение, воскликнул молодой человек.
– Молчи! Не возражай! Я сейчас в таком состоянии, что могу наворотить столько ошибок, за которые ты потом сам будешь казнить себя!
– Молчу… – огорченно выдохнул он.
– Вот и молчи.
– Ну хорошо, я замолчал, но ты мне можешь объяснить, что у тебя произошло? С чего сыр-бор? И в чем тебя обвиняет Геннадий Алексеевич?
– В том, что мы с тобой любим друг друга!… Не знаю, но я чувствую, что отец нам готовит какую-то подлянку. Он так кричал на меня, будто мы совершили ужасное преступление… Ну, во-первых, мы больше не должны встречаться! Категорически! Этого мало?!
– Ну… – попробовал хмуро улыбнуться Стас. – Может, я тебе и вправду неподходящая пара? Мезальянс, так сказать… Вы – Чулановы, княжеская кровь! – Он криво усмехнулся.
– Перестань паясничать! – вспылила Ольга. – Ему наш брак мешает! Он вдруг заявил мне сегодня, что с таким трудом добился отставки Андрея Васильевича, ну а твой отец, естественно, теперь спит и во сне видит, как бы убрать его – убить, зарезать, киллеров подослать, тоже выгнать в отставку. Но мой, пока жив, не допустит, как он говорит, чтобы генерал Коновалов вернулся к власти, что это будет конец всему – демократии, России и вообще черт знает чему! Они оба, наши родители, посходили с ума от этой проклятой власти! Но ответь мне, почему мы должны быть принесены в жертву их амбициям? Только честно: а твой тебе еще не заявлял ничего по этому поводу? Жди – заявит!