Заговор генералов

Незнанский Фридрих Евсеевич

– Вот именно. Скажите, Алексей Андреевич, а что это я вас ни разу в нашем салоне в качестве гостя не видел?

– Так ведь э-э… приглашения особые наверх передаем-с!

– Быть того не может! Ай-я-яй, какая ошибка! Ну простите, ради Бога, нынче же исправлюсь. А вот, к слову, не желаете хоть и сегодня навестить? Адрес, надеюсь, известен, при входе прикажу вас встретить, поглядите, познакомитесь с интересными людьми, а после фуршет, как положено. Если нет возражений, жду. Форма, как говорится, – засмеялся он, – повседневная. Кстати, и презентик тут у меня небольшой вас дожидается. Приезжайте, буду рад.

И – отбой.

Приятная оказалась беседа. С перспективой. Надо ехать, решил Сиротин…

Глава 15.

Турецкий сидел теперь

в собственном кабинете и читал протокол допроса сержанта Криворучко. Читал и злился, хотя давно уже знал, что в его деле не может быть места никаким эмоциям. По материалам, доставленным с помощью Грязнова из Управления кадров министерства, Александру уже были ясны, так сказать, «портреты» подозреваемых в убийстве Комарова. Прослеживались и руки покровителей, и пока главный из них – Николай Нефедович Шумилов, первый заместитель министра внутренних дел. Но, по сведениям из того же источника, этот самый Шумилов волею растерянного до крайности министра, которого стало модно «употреблять» по поводу и без повода что в средствах массовой информации, что в придворных президентских кругах, со дня на день должен вылететь из первых в последние. А замена ему, как понимал Турецкий, уже готова: скорее всего, новым первым замом станет все тот же Кашинцев. Среди прочих претендентов у него было одно, сильно перевешивающее другие, качество: происходил из тех же краев, что и Президент. Ну а Сам, как всем хорошо известно, всегда оставался неравнодушным к землякам: тянул за собой, облекал высоким доверием, возводил в должности, а после легко расставался, как бы отбрасывал за ненадобностью. Именно поэтому у многих из его соратников «звездный час» так и не состоялся, хотя были близки к нему. К часу, разумеется.

Но тогда прослеживается любопытная тропка, размышлял Турецкий. Отставка Шумилова, возможно, каким-то образом связана с падением Коновалова. Если Воробьев – продукт, скажем так, тщеславия заместителя министра, а тот связан с Коноваловым, то все эти ночные угрозы по телефону, слежение через спутник из подземного, строго засекреченного спецобъекта за такой ничтожной пылинкой, как следователь Турецкий, которого легче убрать, чем купить – и это тоже всем известно, – наконец, вполне профессиональные «хвосты» и прочая, и прочая шобла, следящая, стреляющая, уголовная, – все, вместе взятое, вытекает из одного источника. Активно действующего и столь же активно смердящего.

В общем, картинка вырисовывалась – хуже не придумаешь. И что самое печальное – Турецкий отчетливо представлял, исходя из опыта прежних дел: та стена, перед которой в данный момент стоит следствие, практически непробиваема. Это в том случае, если его догадка верна. Можно, конечно, сконцентрировав все усилия на одном каком-нибудь участке, расшатать ее, даже выломать одну-другую глыбу, но стена устоит. Ибо в ее разрушении, кажется, никто уже и не заинтересован. Но… это все – политика. А надо заниматься конкретным делом, которое, имея политическую какую-нибудь подоплеку, все же квалифицируется как уголовное.

Справа, на углу стола, лежали уже изученные материалы, слева – те, что в некоторой степени обобщены, отмечены закладками Игоря Парфенова и его коллег – Артюши и Грекова. Постарались ребята, ишь, целую гору навалили! Пахать теперь – не перепахать…

Так, с этим Криворучкой картина ясна. Интересно будет устроить ему очную ставку с Воробьевым. Которого, правда, надо еще поймать. В чем совсем не был уверен Александр Борисович. Скорее всего, капитан сейчас уже далеко. Все ж было разыграно как по нотам – ни минуты потерянного времени. Значит, там уже все знали наперед. Вот разве что профукали оперативность Славки Грязнова, не приняли во внимание, что он может оказаться проворнее их. Потому и получился у них такой непростительный прокол с сержантом, который не преминул тут же заложить своего непосредственного начальника. Правда, уже зная, что тот в бегах и являться к следователю никак не намерен. Ну что ж, тут тоже есть своя логика: капитан приказал, капитан сам бил задержанного, а он, сержант, он – ничего, он за рулем. Водитель он. Одним словом, безответная овца. А вот, кстати, ведь и в случае с убийством Голубева было зафиксировано, что стрелял капитан, а Криворучко был как бы на подхвате – очередь из автомата в черное небо выпустил

только, да и то от растерянности. А Славка говорит: мордоворот, побывавший в горячих точках. Липа все это, конечно. Он его в изоляторе внутренней тюрьмы на Петровке оставил до утра. Чтоб завтра начать по новой. Правильно, тут все-таки свои кругом, а в той же «Матросской тишине», не говоря уже о Бутырке, до утра б не дотянул как пить дать, свои бы и прикончили. Ладно, вздохнул Турецкий откладывая «дело» вправо, завтра познакомимся…

Он взглянул на часы и удивился, что еще так рано. Только восемь. А думал, что уже завтра наступило: насыщенным оказался денечек. Но раз еще не поздно, продолжим наши игры. Кто на очереди? Он взял очередную папку из левой стопки. Но ознакомиться не успел, потому что дверь без стука и привычного: «К вам можно?» – отворилась и захлопнулась. Щелкнул дверной замок.

Турецкий быстрым движением повернул абажур настольной лампы в сторону двери и… засмеялся. Там стояла, прикрывая ладонью глаза от яркого света, Клавдия Сергеевна.

– Фу! Напугала! – воскликнул Александр. – А я уж думал, что меня мои дорогие уголовнички кончать явились! Ты чего, Клавдия? – Он опустил горячий колпак лампы снова на стол, к документам. И поднялся навстречу вошедшей. Он с улыбкой наблюдал за ней – такой торжественной, будто она пришла с чем-то поздравить его, и потому лицо ее заранее рдело от предвкушения.

– Константин Дмитриевич уехал в администрацию, – сообщила она, – и сегодня вряд ли вернется.

– Ты только это пришла сказать мне, Клавдия? – задал строгий вопрос Турецкий и потянулся к ее локтю: чтобы проявить некоторую вежливость, все-таки дама вошла, и не просто со стороны, а та дама, с которой он, да вот хоть и… позавчера, провел некоторое время в постели. В ее постели, разумеется. Поэтому требовалось проявить в некотором роде такт. Ну а во-вторых, Саше очень как-то не понравился сухой щелчок дверного замка. Правда, бывали случаи, когда он срабатывал сам, подводила какая-то пружинка. Но сейчас дело было явно не в ослабевшей пружинке. Он и собирался, взяв великолепную Клавдию под локоток, ненавязчиво проводить ее к выходу и выставить за дверь. Но чтоб безо всяких обид с ее стороны.

– Я бы рад с тобой немножко поболтать, дать мозгам передышку, девушка дорогая, но, к сожалению, много срочной работы. Да ты и сама видишь, – показал он на гору папок на столе.

Придерживая ее горячий локоть, Саша понимал, какие неожиданные мысли и желания подвигли Клавдию на приход к нему. В связи, конечно, с внезапным отъездом Кости Меркулова. Куда она сказала? В администрацию? Ах, к Президенту! Ну тогда он действительно сегодня на службу уже не вернется: там не любят и не умеют, кстати, говорить быстро и только по делу. Там сидят философы-экономисты! Там делается политика! Как же можно… быстро?!

– Послушай, дорогая, – продолжал между тем Саша, голос его стал нежен и тих, – то, что наконец-то произошло между нами, то, к чему мы, оказывается, оба так безудержно и давно стремились, лично для меня – огромный праздник. Праздник всего: души, тела там, – заторопился Турецкий, расценив очередное движение к нему как попытку заставить его капитулировать перед спонтанно родившимся натиском, – ну, ты меня хорошо понимаешь… Но жизнь, Клавдия, состоит в основном из скучных серых будней. Так уж придумали люди, что без конца праздновать нельзя, понимаешь? Это просто неприлично! Я ведь прав, дорогая, не так ли? И еще скажу…

– А я-то, – активно перебила его Клавдия, – дура старая, нафантазировала себе, что вот приду к нему, такому хорошему и ласковому, и он, который так соскучился по домашнему теплу и нежности, благодарно обнимет меня, и мы уедем ко мне, и я отдамся ему со всею страстью!…

– Батюшки, Клава! – восхитился Турецкий. – Что случилось? Ты заговорила высоким слогом башкирской писательницы Бетси Холидей! Да ты ли это вообще?! Или я ослышался, черт меня побери!

– Ты, конечно, можешь ругаться, как хочешь, но решения я не изменю. Ты устал, и тебе нужен отдых. Можешь убирать свои бумаги, ко всем чертям, и собирайся – едем! – с непонятным пафосом заявила она и, решительно сдвинув в сторону кипу документов, присела на край письменного стола. – Ну, чего ты ждешь? – Она требовательно протянула к нему руки и губы в ожидании немедленных объятий и поцелуев.