Заговор головоногих. Мессианские рассказы
Шрифт:
4. На пороге стояло существо – небольшого роста, тоненькое, в пиджаке и штанах.
Но лицо существа не было человеческим, а скорее звериным и каким-то нарисованным: острая мордочка с длинной красной линией рта, пуговкой-носом и двумя большими круглыми глазами, глядящими мимо меня.
Эти глаза с длинными девичьими ресницами казались одновременно наивными и много повидавшими – странное впечатление.
Кожа существа была сплошь покрыта веснушками.
На голове – копна рыжих спутанных волос.
Я
На вид ей было лет двадцать пять.
Тут пришелец заговорил по-английски тихим сладким голосом:
– Извините меня, пожалуйста, за внезапное вторжение, но я проходила мимо вашего дома и вдруг почувствовала неотвратимое желание подняться наверх и посмотреть на окрестности. Знаете, иногда у меня возникает такое ощущение, что мне обязательно нужно увидеть мир с высоты. Поэтому я осмелюсь попросить вас об одолжении: могу я выйти на ваш балкон и оглядеться вокруг?
Закончив эту речь, существо улыбнулось – нежно и доверчиво.
Я был тронут просьбой и сказал:
– Конечно, заходите, прошу.
– Спасибо, – прошептало существо бархатным голосом.
В прихожей оно огляделось:
– У вас хорошо.
В этот момент я заметил, что гость держит в руке какой-то предмет.
Это была палочка – вроде тех, которыми едят в китайских ресторанах, только подлинней.
Этакая зелёная палочка, как будто её натёрли травой.
О, какие длинные, бледные, острые пальцы держали эту палочку!
Существо уловило мой взгляд и промолвило:
– Это мой талисман, я всегда ношу его с собой. Это моя волшебная палочка. Но если вы хотите, то можете подержать её, а я пока выйду на балкон.
Мы уже стояли перед открытой балконной дверью, и нас обдувал ветерок.
– Может, вы хотите чего-нибудь? Яблоко или стакан воды? – спросил я.
– Нет-нет, – поспешило отказаться существо. – Благодарю вас. Я хочу на балкон.
С этими словами оно протянуло мне палочку, и я её взял.
На ощупь палочка была шероховатая.
Существо проскользнуло на балкон.
– Спасибо большое, – сказало оно.
Чтобы не смущать гостя, я тут же ушёл в спальную комнату.
Там я провёл, наверное, минут пять, разглядывая зелёную палочку.
Потом вернулся назад.
Моего гостя нигде не было.
Я подошёл к балконной двери и посмотрел.
Никого.
Я вышел на балкон.
Вокруг только небо – высокое, безоблачное.
И тут я схватился за перила и поглядел вниз – с нашего неописуемо высокого двадцать четвертого этажа.
Ох!
Там, на земле, виднелся газон с зелёной травой, и на нём что-то лежало – совсем маленькое.
Крошечная фигурка, словно муравей или кузнечик, только человеческий.
А рядом с фигуркой уже суетились махонькие людишки: размахивали руками, приседали, что-то кричали, бегали.
Тут-то до меня и дошло: лежащий кузнечик – мой веснушчатый гость, сломанный.
Ах, как мне стало не по себе!
Ой!
6. Вернулась с хлебом Варвара – бледная, взбудораженная.
– Кто-то упал или прыгнул с балкона, – сказала она. – Внизу лежит.
Я сидел на диване и смотрел на зелёную палочку.
Я положил её рядом с собой, но почему-то не смел к ней притронуться.
Существо сказало: палочка волшебная.
Но я не мог вспомнить: как воспользоваться волшебной палочкой?
Роберто Боланьо – это я
Но идентификация – это когда кажущееся чем-то этим и оказывается, а при этом казавшаяся базовой и фундаментальной «реальность» оказывается фиктивной, фикцией.
1. Есть один писатель, которому я страшно завидую.
Впрочем, я завидую многим писателям.
Например, Сэмюэлю Беккету, – я завидую не только его несравненным произведениям, но и его атлетическому телосложению (когда-то в Париже в книжном магазине я видел фото Беккета с обнажённым торсом и чуть не умер от зависти).
Ещё я завидую Пушкину, потому что его можно читать в любом возрасте и в любом настроении, и он всегда возвращает тебя в исконный возраст и в искомое настроение.
Ещё я завидую Фолкнеру – ведь у него была его Йокнапатофа, в которой он мог делать всё что ему необходимо.
Настоящий писатель делает только то, что необходимо, а вовсе не всё, что пожелает.
Также я завидую Шахерезаде с её сказками и ещё Шарлю Перро, братьям Гримм, А. Н. Афанасьеву, Карло Коллоди, Хансу Кристиану Андерсену, Вильгельму Гауфу и вообще всем сказочникам, потому что считаю сказку наивысшим словесным жанром, но больше всего я завидую анонимным народным сказочникам, ибо они не нуждались ни в публикаторах, ни в бумаге, ни в ручке, а только в чьём-нибудь доброжелательном ухе, готовом услаждаться их потешными и страшными историями.
Честно говоря, я завидую всем писателям, которые не заботились о публикации своих опусов.
И, конечно, я завидую Юрию Олеше: завидую его повести «Зависть», написанной им в молодости, после чего он уже ничего не мог написать, потому что оказался беззащитен перед всё более наглеющей властью, которая зажала его, как и всех остальных писателей, в своём удушающем кулаке, хотя Олеша всё же изловчился, на минутку высвободился и написал сказку «Три толстяка», которая очень мне нравилась в детстве, а потом снова ничего не писал, а просто сидел и пил водку в ресторане гостиницы «Метрополь» и отпускал язвительные замечания в адрес других писателей, но в то же время писал свою книгу «Ни дня без строчки», – вернее, не книгу, а гнигу: что-то вроде дневника, вроде воспоминаний, наблюдений и размышлений, ведь он прекрасно понимал, что никакая книга уже невозможна, что время книги прошло и наступило время жизни и смерти.