Заговор, которого не было...
Шрифт:
И далее — интересная для историка ремарка:
«Следствием по делу Таганцева руководил бывший особоуполномоченный ВЧК Агранов, который в 1938 г. Военной Коллегией Верховного Суда СССР осужден к ВМН (высшей мере наказания. — Авт.) за фальсификацию находившихся в его производстве следственных дел и другие нарушения законности».
Парадокс же в том, что в 1938 г. другие «особоуполномоченные» такими же средствами выбивали показания из арестованных, фальсифицировали находившиеся в их производстве следственные дела. Но это уже никого не интересовало. Потому что судили и расстреляли печально известного Якова Сауловича Агранова, по сути дела, не за фальсификацию дела Таганцева, а просто подошло время для расстрела первого эшелона чекистов, так жестко шла смена поколений у обладателей щита и меча.
Недаром
«Уголовное дело на Таганцева В. Н. не пересматривалось».
А ведь казалось бы, логично было сделать именно так: коли следователь Агранов осужден, коли доказано в ходе следствия по его делу, что фальсифицировал он материалы «заговора Таганцева», — пересмотреть и дело Таганцева! И оправдать, тогда же, в 1938!
Предложение, естественно, такое же фантастическое, как и само дело.
Реабилитирован Владимир Николаевич был лишь в 1992 г. Как и его несчастные «подельники», люди, привлеченные чекистом-«фантастом» Аграновым по «делу» о «Заговоре Таганцева» в 1921 г.
Но о их судьбе в следующих главах...
VI. «Профессорская группа» «Петроградской боевой организации»
В конце августа 1929 г., вскоре после расстрела большинства участников «Заговора Таганцева», советские газеты широко публиковали материалы о законченном «деле», в частности, официальную информацию «О раскрытом в Петрограде заговоре против Советской власти (От Всероссийской Чрезвычайной комиссии)» — своего рода пресс- релиз тогдашнего Пресс-центра ВЧК. Многословные и на 99 % фантастические пассажи заканчивались типичным для тех лет образным выражением: «Они уже мечтали о близкой кровавой расправе с русскими рабочими и крестьянами. Но тяжелая рука пролетарской диктатуры вовремя разрушила их черные планы».
В публиковавшихся в те дни в петроградских газетах материалах о заседании Пленума Петросовета приводились слова председателя Губчека Семенова: «Общее число членов раскрытой организации превышает 200 чел. Что касается социального состава, то 90 % участников составляют потомственные дворяне, князья, графы, бароны, почетные граждане, духовенство и бывшие жандармы».
Типичный пример не столько даже классового подхода, сколько фальсификации в угоду мифу о классовой борьбе. То есть борьба, конечно, имела место. И гражданская война была. И антисоветские настроения были распространены среди «поверженных классов». Не было только широкого, тем более вооруженного сопротивления новой власти со стороны представителей этих классов. По целому ряду причин они оказались не готовы к этой борьбе. И очень многие заговоры, раскрытые чекистами, были сфальсифицированы или спровоцированы. «Заговор Таганцева» в этом плане особенно характерен. Во-первых, потому что никакого отношения к террору, к вооруженному сопротивлению проходившие по делу люди не имели. Во-вторых, подавляющее большинство этих людей были не «князья, графы и бароны», а те самые рабочие и крестьяне, которых защищали от происков контрреволюционеров чекисты, имевшие «чистые руки и холодные сердца». Действительно, только обладая холодным сердцем, можно было приговаривать к расстрелу бывших кронштадтских моряков, финских крестьян, петроградских домохозяек, не имея никаких свидетельств их вины перед народом и государством.
Впрочем, были и князья, подобно скульптору Ухтомскому, были и бывшие дворяне, ученые, моряки и офицеры.
Их, чтоб не путаться, чекисты распределили на три основные группы. В «пресс-релизе» Петрогубчека так сказано: «Петроградская боевая организация («П. Б. О.») состояла из нескольких групп: а) офицерской организации, б) группы профессоров, в) объединенной организации кронморяков».
Странно даже, что не придумали в Петрогубчека группы баронов, группы князей, группы жандармов... Может, потому что не набрали нужного количества? Ведь можно обвинить в шпионаже в пользу финской разведки финского крестьянина, в пользу польской — случайную знакомую человека, родившегося в Варшаве 54 года назад, но обвинить в княжеском происхождении, скажем, потомственного калужского крестьянина или сына витебского портного — это было бы уж слишком.
Так родилась «профессорская группа». Правда, не всех профессоров из проходивших по делу в нее почему-то собрали. Так, по другому делу был расстрелян профессор Г. Г. Максимов, по другой группе проходил носивший профессорское звание В. Н. Таганцев, но в основном в «группу» отобрали заметных профессоров Петрограда, которых удалось чекистам как-то пристегнуть к «делу Таганцева». Действительно, читаешь основные списки расстрелянных, — то и дело мелькает: домохозяйка, сестра милосердия, минный специалист, практикант на подводной лодке, курсистка, электрик корабля, матрос корабля, статист, делопроизводитель, старший кочегар яхты, рабочий-пекарь, слесарь 2 разряда, матрос берегового отряда и т. д.
Такие вот «бароны». Никак они в профессора не годились...
Годились же в группу профессоров, придуманную товарищем Аграновым Я. С. из Петроградской ЧК, два человека, в конечном итоге ее и составившие. Профессор Лазаревский и профессор Тихвинский. Более разных людей просто придумать трудно. А соединить их вместе могла только горячечная фантазия Якова Агранова (трудно сказать, почему он выбрал себе именно этот псевдоним, но «гранил» он свои фальшивые «брильянты» — фальсифицируемые им дела контрреволюционеров, явно бездарно). О профессоре Лазаревском мы писали в первой части нашей печальной повести. Напомним лишь, что (цитируем официальную справку, опубликованную в августе 1921 г. в советских газетах в связи с его расстрелом) «Лазаревский Николай Николаевич, 53 лет, бывший дворянин, профессор-юрисконсульт, по убеждениям сторонник демократического строя, бывший сенатор, профессор Петроградского университета, женат, активный участник Петроградской боевой организации, подготавливал к моменту свержения Советской власти проекты по целому ряду вопросов...» и т. д. Проекты, судя по всему, были очень грамотные, профессиональные, свидетельствовавшие о широко известной юридической компетентности петроградского профессора. Жаль только, что в 1921 г. факт «свержения Советской власти» имел место лишь в бумагах Петрочека, а то бы, кто знает, в какое действительно счастливое будущее могла бы привести реализация проектов профессора Лазаревского. Вовремя его товарищ Агранов остановил. Впрочем, как уже говорилось, этот печальный сюжет приоткрыт в первой части повести. Сейчас же хотелось бы подробнее остановиться на весьма противоречивой и колоритной фигуре другого участника группы — профессора Тихвинского.
Вновь процитируем «объективку» из газеты августа «незабываемого 1921»:
«Тихвинский Михаил Михайлович, 53 лет, бывший личный дворянин, профессор и инженер по обработке нефти, женат, бывший социал-демократ группы «Освобождение труда», профессор и управляющий лабораториями Отдела Главного Нефтяного Комитета». Ну, а дальше, как водится, «активный член Петроградской боевой организации». И т. д. А в этом «т. д.», между прочим, суровые, «расстрельные» обвинения в связях с иностранными спецслужбами.
Профессор М. М. Тихвинский был арестован 22 июля 1921 г. Вскоре был вызван на допрос, где чистосердечно и наивно отвечая на «хитрые» наводящие вопросы следователя, рассказал, что действительно получил от профессора Таганцева 100000 рублей (сумма по курсу того времени ничтожная, только на прокорм, и то полуголодный) — для передачи одному из особо нуждающихся петроградских ученых профессору Селиванову... Ох, уж эта российская интеллигенция, его еще и не прижали как следует, а он уже «колется». Тут грех не инкриминировать арестованному получение крупных сумм денег от иностранных разведок на сбор шпионской информации (где он там работает? В Нефтекомитете?) о состоянии нефтепромыслов в Советской России.
Казалось бы, дело и вовсе простое. М. М. Тихвинский, как и Лазаревский, — бывший личный дворянин (напомним читателям, что это означает вовсе не княжеское происхождение, а лишь то, что дворянского звания удостоен по тогдашним законам России, после получения высшего образования и занятия профессорской кафедры, при этом такой «бывший личный дворянин» мог быть по происхождению и «из крестьян», и «из рабочих», выучившихся «на медные гроши»). Правда, происхождение у профессора все-таки «подгуляло», ибо был он из семьи священника, что с точки зрения следователей уже достаточно подозрительно. Судили же его не за происхождение, а за достаточно случайное знакомство с попавшим под каток Петрогубчека профессором Таганцевым. Но судьба этого человека столь необычна, что рассказ о нем требуется более подробный.