Заговор, которого не было...

Миронов Георгий Ефимович

Начало биографии

Вот и представьте себе достаточно типичную жертву произвола тех лет, человека с причудливой биографией, в которой отразились странные зигзаги судьбы России кон­ца XIX — начала XX века.

Родился он 25 июля 1869 г. в Санкт-Петербурге, в семье священника 6 Лейб-Драгунского полка, участника войны с Турцией в 1877—1878 гг.

В 1890 г. окончил Санкт-Петербургский практический технологический институт. После окончания с 1890 по 1893 гг. работал лаборантом в экспедиции заготовления го­сударственных бумаг. Получил предложение вернуться в свой институт на преподавательскую работу. С этой целью за счет средств института (что уже говорит о небогатом бюджете будущего «личного дворянина») и для углубления знаний был направлен за границу. По возвращении он с ян­варя 1896 по октябрь 1898 г. работает лаборантом, а затем — преподавателем Технологического института. После двух­летней подготовки к профессорскому званию за грани­цей — также за счет института (все-таки «ужасно» относи­лось царское правительство к талантливым молодым лю­дям из бедных семей) — М. М. Тихвинский с 25 ноября 1900 по 18 апреля 1911 — профессор кафедры химической технологии Киевского Политехнического института.

Все условия были созданы молодому ученому для науч­ных изысканий. Однако честолюбие

бедного поповича или (почему бы и нет) жажда справедливости и социального равенства приводят его в стан социал-демократов.

25 мая 1905 г. М. М. Тихвинский как профессор было произведен в чиновники V класса, что, в соответствии с «Табелем о рангах» давало право на личное дворянство. И в это же время честолюбивый попович участвует в студен­ческих волнениях, в его квартире полиция производит обыск. В декабре 1905 г. полиции становится известно, что молодой профессор скрывает у себя дома руководителя восстания саперов Б. Ждановского! Сей факт докладыва­ется по инстанциям. Поступки дворянина и ученого об­суждаются Министерством внутренних дел, Министер­ством финансов и киевским губернатором. Казалось бы, что тут думать — с точки зрения юриспруденции тех лет, — виновен, во всяком случае, заслуживает удаления с кафед­ры, а, возможно, и лишения личного дворянства. Однако сатрапы «Николая Кровавого» почему-то решают никаких мер против молодого профессора не принимать. Авось одумается, продолжит свои полезные занятия наукой, к коей он явно имел большую склонность.

При этом замечу, корреспондируя сей факт с теми фак­тами, что будут иметь место в творческой биографии уче­ного спустя 15 лет, что в тогдашнем деле Тихвинского было немало убедительных доказательств его вины перед за­коном...

Подпольная кличка «Эллипс»

На это мало кто раньше обращал внимание, но будущий контрреволюционер, между прочим, действительно вошел в историю революционного движения в России. Его упо­минают в своих воспоминаниях многие «старые большеви­ки» — как химика, «спеца» по изготовлению «бомб» для большевиков-боевиков. Упоминают и его подпольный псевдоним «Эллипс», называют его «талантливейшим ин­женером». В 1934 г. издательство «Старый большевик» вы­пустило книгу «Первая боевая организация большевиков» (1905—1907). Поскольку из песен тогда еще слов не выбра­сывали, в том числе и из песен о славном революционном прошлом ВКП(б), то без упоминания активного члена бое­вой технической группы ЦК нельзя было обойтись. Это уже потом, спустя несколько лет, почти не останется тех, кто мог бы что-то вспомнить, а случайно уцелевшие будут в своих мемуарах преподносить уже стерилизованную, пере­писанную (по Оруэллу) историю. В 1934 г. еще помнили. Но уже не могли «помнить» подлинную фамилию расстре­лянного «контрреволюционера». Вот почему в этой книге, давно по ряду причин ставшей библиографической редко­стью, о Тихвинском упоминания присутствуют, но фигу­рирует он в воспоминаниях лишь под подпольными клич­ками — «Эллипс» и «Добрый». Ну, «Эллипс» — скорее от технической специальности, а «Добрый», судя по всему, в какой-то степени отражает характер молодого профессора. Вот почему я склонен верить воспоминаниям тех, кто пи­шет о Тихвинском с симпатией, и не верить или верить с большими оговорками мемуарам, например В. Д. Бонч- Бруевича, писавшего в 40-х гг. о встречах с Тихвинским в Цюрихе, куда приват-доцент Киевского университета при­был для встречи с находившимися в эмиграции руководи­телями российской социал-демократии. Мало того, что молодой ученый предстает в воспоминаниях как крайне неприятный, озлобленный, экстремистски настроенный человек, он еще и весьма подозрителен большевикам- эмигрантам: уж не провокатор ли — высказывали они тогда якобы предположения... Хотя никаких подтверждений этим предположениям не приводится, Бонч-Бруевич выс­казывает даже предположение: не из-за Тихвинского ли провалились мастерские по изготовлению взрывчатых ве­ществ для террора? Столь негативная оценка бывшего то­варища по партии становится понятна, когда читаешь сле­дующий пассаж в мемуарах: «В 1919 (тут Бонч-Бруевичу изменяет память, ибо до ареста в 1921 г. Тихвинский был вне подозрений, спокойно служил советской власти. — Авт.) он оказался одним из вредителей, направив все свое устремление против Советской власти и против диктатуры пролетариата».

И далее: «Он был изобличен в пересылке сведений сво­им бывшим хозяевам-капиталистам о работе нефтяных промыслов и всевозможных иных по советскому строи­тельству, был арестован ВЧК, после доклада этого дела Владимиру Ильичу (!) был приговорен к расстрелу и рас­стрелян как злостный враг диктатуры пролетариата. Так окончилась жизненная карьера этого ненавистника орто­доксальной социал-демократии, который так зло проявил себя еще в Цюрихе в 1900 г.».

Никаких доказательств «провокационной деятельнос­ти» бывшего «товарища по партии» В. Д. Бонч-Бруевич, разумеется, не приводит, как не затрудняли себя доказа­тельствами в 1921 г. петроградские партийцы. Но не будем здесь размышлять над своеобразием человеческой памяти, нашим умением «задним умом» объяснять события и фак­ты прошлого. Не будем иронизировать над признаниями старых большевиков, на протяжении нескольких десяти­летий не раз отказывавшихся от своих товарищей по борь­бе, когда их приговаривали к расстрелу, и вновь вспоми­навших о замечательных человеческих качествах пламен­ных революционеров, когда прокурорскими работниками доказывалась юридическая невиновность погибших в ре­зультате внесудебной расправы. Бог им судья. Поразмыш­ляем над другим. При том, что «Дело Тихвинского М. М.» практически — пустая папка, история сохранила ряд фак­тов, характеризующих этого человека неоднозначно, давая возможность взглянуть на эту неординарную фигуру как бы с разных ракурсов. Итак, вернемся в 1905—1906 гг., ког­да, по позднему убеждению В. Д, Бонч-Бруевича, враг дик­татуры пролетариата и возможный агент охранки Михаил Тихвинский служит вначале приват-доцентом, а затем и профессором в Киевском университете, помогает социал- демократам в изготовлении бомб для их террористической деятельности, укрывает, сильно при этом рискуя, партийцев-подпольщиков.

Подпольная кличка «Добрый»

Попробуем взглянуть на жизнь молодого ученого как бы сквозь факты его «общественной» деятельности. Что это был за человек? Злой или «Добрый» (может, кличку дали от противного?), надежный, порядочный или так себе?

Вот, скажем, факты семейной жизни. Мать его, вдова священника, получала пенсию 28 рублей. Михаил Михай­лович не только постоянно оказывает ей материальную по­мощь, но и фактически «выучивает» брата Всеволода. В де­кабре 1906 г. младший брат, наконец, заканчивает Санкт- Петербургский университет.

А вот другой штрих: 11 января 1911г. Совет министров России издал постановление «О недопущении в стенах высших учебных заведений студенческих собраний и вме­нении в обязанность полицейским чинам применять быст­рые и решительные меры против них».

Посчитав сей факт проявлением политических репрес­сий против российской интеллигенции, считая политику тогдашнего министра просвещения недемократической и «репрессивной», 131 видный представитель передовой рус­ской науки, крупнейшие профессора российских универси­тетов покинули свои должности. Подали в отставку. Среди них был и молодой ученый М. М. Тихвинский. Что, тоже, скажете, полицейская провокация? Хотел тогда еще проник­нуть в сплоченные ряды большевиков, чтобы «заваливать» подпольные мастерские «бомбистов»? А может с дальним прицелом создавал себе репутацию прогрессивного предста­вителя российской интеллигенции, чтобы после 1917 г. про­никнуть на руководящие должности при советской власти и выдавать секреты советской промышленности коварному шведу Нобелю? Не укладываются факты в прокрустово ложе явно заданной концепции мемуариста В. Д. Бонч-Бруевича. Зато они вполне в рамках жизни типичного для начала века, действительно прогрессивного российского интеллигента.

9 марта 1911 г. профессор М. М. Тихвинский подает ректору Киевского политехнического института заявление следующего содержания:

«Увольнение деканов А. Нечаева, С. Тимошенко и К. Шиндлера и невозможность возвращения этих видных профессоров, честных и бескорыстных работников на бла­го института, заставляет меня как одного из их избирателей (не в нынешнем, естественно, значении этого слова; пояс­ним читателям, не знакомым с системой высшего образо­вания в дореволюционной России, что на вакантные долж­ности профессоров избирали, как правило, из числа чита­ющих самостоятельные курсы приват-доцентов, в выборах участвовали преподаватели, уже имеющие профессорское звание; таким образом, Михаил Михайлович счел своим долгом чести вступиться за людей, которых считал компе­тентными специалистами и порядочными людьми и за ко­торых на выборах в свое время отдал свой голос), просить Вас ходатайствовать перед высшим начальством об осво­бождении меня от должности профессора Киевского по­литехнического института, так как происшедшие печаль­ные события расшатали мое здоровье». Напомним, что профессору Тихвинскому было тогда всего 43 года... Для какого-то из читателей сей возраст и покажется преклон­ным, для автора этих строк, давно его, увы, перешагнувше­го, — Михаил Михайлович был просто в расцвете сил.

Чувство собственного достоинства и порядочность все­гда в России дорого стоили. Пришлось молодому профессору, расшатавшему свое здоровье в борьбе с антидемокра­тическими акциями Министерства просвещения, побыть некоторое время без работы...

Только в сентябре 1911 г. «инженер-технолог» М. М. Ти­хвинский проходит по конкурсу на вакантную должность профессора кафедры химической технологии минераль­ных веществ Санкт-Петербургского технологического ин­ститута. Тут следует заметить, что наша своеобразная оте­чественная кадровая политика родилась не после 1917, — в России при приеме на службу всегда обращали внимание на политическую ориентацию сотрудника. И не дай Бог, если сотрудник шагает не в ногу... Уже 16 ноября 1911 г. в Санкт-Петербургском университете (остается удивляться, что так долго раскачивался бюрократический аппарат, обычно мгновенно реагирующий, когда речь идет о прове­дении «кадровой политики») получили депешу от товари­ща (так называлась должность заместителя министра) ми­нистра народного просвещения В. Шевякова, в которой он информировал подведомственное учреждение, что ми­нистр Л . А. Кассо, за выступление против действий кото­рого в марте Тихвинский был уволен из Киевского поли­технического, «не признает возможным удовлетворить хо­датайство о назначении бывшего профессора Киевского политехнического института инженер-технолога Тихвин­ского профессором Санкт-Петербургского технологичес­кого института имени Его императорского Величества Ни­колая I по кафедре химической технологии».

И вновь без работы. Надо думать, не стремление запо­лучить «тридцать сребренников» в охранке привели Тих­винского к большевикам, а свойственная его натуре жажда справедливости. Но факт остается фактом. М. М. Тихвинс­кий, по признанию ряда мемуаристов, был «одним из глав­нейших большевистских «спецов» по вопросу о бомбах». Он даже сопровождал Л. Б. Красина в Гельсингфорс — специально для демонстрирования перед финскими «ак­тивистами» новых бомбовых устройств. «Эллипс», по вос­поминаниям таких известных большевиков, как Л. Б. Кра­син, В. Богомолов (кличка «Черт»), Ю. А. Грожан (кличка «Дмитрий Сергеевич»), Л. Пескова (кличка «Альфа»), был не только великолепным специалистом, но и прекрасным товарищем, талантливейшим инженером и химиком, изобретателем ( Л. Б. Красин вспоминал, что особенно его восхищала простота изготовления изобретенного М. Тих­винским «панкластика», из которого «спецы» делали бомбы для террористов). Это сегодня террористическая дея­тельность большевиков мало у кого вызывает романти­ческое сочувствие. Но вспомните, еще недавно большевик-подполыцик, пламенный революционер, изготов­ляющий бомбы для борьбы с кровавыми царскими сатрапами, считался в нашем Отечестве просто нацио­нальным героем! Тем более он был таковым для большеви­ков 1921 г.!

«Он не мог оставаться в партии...»

В чем причина привлечения еще в 1921 г. (значительно раньше репрессий против старых большевиков, не шагав­ших в ногу со Сталиным и помнивших, кто действительно создавал партию и руководил ею в подполье) к делу «анти­советчика» Таганцева бывшего большевика М. М. Тихвин­ского? Ведь теперь мы хорошо знаем, что «обязательных» людей в «деле» не было — все случайные, и без любого могли бы обойтись. Могли бы спокойно оправдать поэта Н. Гумилева, если бы хоть немного понимали его истинное значение и место в русской культуре, могли бы не подво­дить под расстрел милую молодую дворяночку Ниночку Скарятину — ясно же было, что никакая она не шпионка, могли бы не арестовать и профессора М. Тихвинского — никаких обвинений, подтвержденных фактами, в деле нет... Но Н. Гумилев — дворянин и офицер, Ниночка Скарятина — дворянка. А недоверие к Тихвинскому, вероятно, из-за личного дворянства поповича? Неужели нельзя было простить этот недостаток биографии старому большевику? Парадокс, однако ж, в том, что к моменту ареста Михаил Михайлович уже не был большевиком. В противовес наду­манной концепции В. Д. Бонч-Бруевича, не строил Миха­ил Тихвинский свою биографию во имя карьеры, напро­тив — постоянно жертвовал карьерой во имя чистой био­графии, своих, иногда и ошибочных (не вызывает сегодня восторга его участие в подготовке терактов в годы револю­ции 1905—1907 гг.), но всегда искренних взглядов, воззре­ний. Свет на ситуацию проливают воспоминания генерал- лейтенанта русской армии, профессора Артиллерийской академии, академика с 1916 по 1936 г., «невозвращенца» В. Н. Ипатьева (в звании академика АН СССР он был вос­становлен в 1990 г.). Вот что пишет этот человек необычай­но странной судьбы: