Заговор, которого не было...
Шрифт:
И о чем это, кроме жестокости убийц, говорит? А ни о чем...
Что говорят врачи о ранениях Лебедева? А говорят они, что эти ранения и те, от которых умер Кордин, совершены, скорее всего, одними и теми же людьми. Эксперты проанализировали и характер ранения, наклон, скажем, ножа в момент удара, специфические раны от заточек — под каким углом, на какой высоте.
Это уже кое-что. Можно предполагать, что один из трех преступников повыше и покрупнее, двое примерно одного роста и сложения, одной физической силы. А еще можно отметить предположительно, что удары, нанесенные
Это уже горячее.
Что имеем еще... Вещи... Часть вещей, похищенных из машины по заявлению родственников Кордина, кое-что из личных вещей Лебедева, по его, путаным пока что показаниям, начали искать по «черным рынкам», — в подворотнях, бомжатниках, на окраинах рынков, «втихую — в толпе».
Магнитофон «Соната» взяли на вещевом рынке, кассеты на 65 р. — во дворе школы № 22, часы «Слава» с характерными царапинами на оборотной стороне принес в милицию один водитель, купивший их у пацаненка за 10 р. (а стоимость их — 60 р.). Заподозрив неладное и узнав о страшной смерти двух горожан, сам принес их в милицию. Родные убитого их опознали, да только пацана того найти не удалось, как ни искали.
Более тщательно искали джинсовую куртку. Потому что под ней, курткой убитого, мог оказаться убийца. И хотя был у нее характерный признак — споротая нашивка, вернее, более темное место, где ранее была нашивка «ВВС
США» на английском языке, которую патриот Кордин спорол сразу после покупки куртки в Москве в магазине «Олимп», но ни саму куртку, ни человека в такой куртке найти не удавалось.
— Есть соблазн, — потянулся Коржев, — выставить постоянный наряд в квартире убитого Кордина...
...Расчет какой? После убийства они нашли у него очень их заинтересовавший документ — разрешение на право ношения и хранения оружия. То, что оружие им нужно, коли встали на «тропу войны» с обществом, тут и Шерлоком Холмсом не надо быть, чтоб догадаться.
Нетрудно предположить, что захотят они этим оружием воспользоваться. А сделать вывод, что у человека, имевшего в кармане такой документ, дома есть сам ствол, тоже не надо быть семи пядей во лбу.
— Теперь вопрос: что окажется сильнее — желание завладеть стволом или страх попасть в руки милиции или прокуратуры.
Коржев пришел к выводу, что страх пересилит.
Убийцы теряли рассудок, когда убивали. Только сумасшедшие, опьяненные кровью и властью над беззащитными людьми отморозки могли лишать людей жизни так жестоко, причиняя им неимоверные страдания.
Но в остальном, в момент выслеживания своих жертв, после убийства, когда заметали следы, бандиты действовали вполне осмысленно и логически.
— Как правило, особо жестокие люди трусливы. И жестокость эта своеобразное проявление трусости, комплекса неполноценности, — бормотал Михаил. — Значит, страх... Страх сидит в них... Не пойдут они за ружьем!
Конечно, некоторые меры предосторожности предпринять надо.
Родным убитого Кордина предложили некоторое время пожить в деревне у родственников; была оговорена система оповещения. Но выставлять наряд в квартире посчитали нецелесообразным. Сил у правоохранительных органов города мало, а преступлений много. Такие дела...
Так что дальше? Ну, оклемается Лебедев, еще разочек допросим, может, что еще и вспомнит, характерное для бандитов. А пока, — сегодня Михаил звонил в больницу, — врачи говорят, что наибольшее опасение внушает ранение печени в результате колото-резаной раны живота. Но есть надежда, что постепенно печень регенерируется. Переливания крови помогают. Что касается колото-резаной раны справа в области седьмого ребра, то она оказалась хотя и проникающей, но не опасной — ни один жизненно важный орган не задет.
Свидетель! Свидетель важный, но он в большой степени помог восстановить обстоятельства фантастического появления тяжело раненного Лебедева в деревне, отстоявшей от места нападения банды на Кордина и Лебедева на несколько километров чащобного леса.
— Что вы, Иван Трофимович, можете показать по сути заданного вам вопроса?
— А что могу, то и покажу. У нас секретов от власти нету. Уж спал я. Время позднее. А чего в деревне делать, если телевизор не работает, или его, к примеру, нету? А тут стук в окно. Выглянул я в окно. Дверь-то сразу открывать не стал, дом на отшибе стоит, а люди нынче разные бывают. Гляжу — человек под окном стоит. Качается: думал, пьяный, хотел матюгнуться, грешным делом...
— Вы узнали его?
— Никак нет. Потому как он мне показался незнакомым. Тут знакомому-то пьянице дверь лишний раз не откроешь. Нет, я и сам выпиваю, что тут скрывать. Но в меру. А этот — лыка не вязал. Что-то мычал.
— Почему же вы открыли ему дверь?
— Так я пригляделся, вижу, в кровище он весь. Пожалел.
— Так, значит, вы, пожалев, открыли незнакомому человеку дверь и впустили его в избу?
—Так точно. Не зверь какой. Вижу, истекает он кровью.
— Он что-то говорил? Рассказывал?
— Рассказывать у него сил не оставалось, а говорить — говорил.
— Что же? Постарайтесь вспомнить, что он сказал.
— А и вспоминать нечего. Всего несколько слов. Пусти, ради бога, меня в избу, помираю я, значит. Меня зарезали. И я замерзаю.
— Еще что-нибудь говорил?
— «Спаси» — говорил.
— Вы заметили что-нибудь странное?
— Вообще говоря, что человек в деревне, где народ тихий, а до города ехать и ехать, а шума машины я не слыхал, и весь окровавленный, — так уже это странно.
— Согласен. Что еще?
— А то, что сильно от него бензином пахло. Это я сразу заметил. Это странным показалось. То есть не то, чтоб чуть-чуть, как от шоферов многих пахнет, а сильно.
— И что вы сделали?
— Перво-наперво, переодел его в сухое, одежду, бензином пропитанную, снял. Но, опережаю ваш вопрос, не выбросил, а сохранил. И потом передал участковому, когда он приходил меня опрашивать, как было дело.
—Это хорошо, спасибо. Признаете ли вы в этой одежде, которая вам сейчас предъявлена, ту самую, которую вы помогли снять с себя раненому Лебедеву?