Заговор, которого не было...

Миронов Георгий Ефимович

Ну, да это потом...

А пока, уже не думая ни об убитом Кордине, ни об уми­рающем где-то под кустами Лебедеве, почувствовав уже радостную эйфорию, делили трофеи.

На троих вышло немало за один заход.

Потом все эти вещи следователи прокуратуры найдут, обнаружат в домах бандитов, у их родственников и друзей, во время обысков (никто не поспешил сдать подаренные краденые вещи), так что можно теперь точно сказать, во что оценили бандиты убитых ими людей:

— магнитофон «Соната» — 85 р.

— кассеты к нему — 65 р.

—деньги — 120 р.

—джинсовая куртка — 160

р.

— часы марки «Слава» — 60 р.

— флакон одеколона «Цветочный» — 20 р.

— карманные часы «Молния» — 20 р.

— магнитофонная кассета — 4 р.

— бумажник — 3 р.

Они ласково трогали вещи, добытые в «бою», спорили, кому что останется, по-шакальи грызлись между собой, стремясь преувеличить свою роль в банде, в убийстве, доказывая, что именно ему должна принадлежать та или иная вещь.

Когда еще продадут они машину в азербайджанском ауле, когда получат поделенные за нее деньги, — а тут вот — свеженькое, только что отнятое добро. Им так при­ятно обладать: было не твое, а вот уже твое. И надо-то толь­ко и всего — сдавить удавку, ударить ножом, заточкой, пнуть...

Пройдет время, и жадность подведет бандитов. Все эти вещи найдут. И будут они свидетельствовать против трех нелюдей на людском суде. Опознанные родными и друзья­ми Кордина и Лебедева, эти вещи будут свидетельствовать против убийц тогда, когда сами они этого никак ожидать не будут.

Если бы я писал роман, а не строго документальную повесть, то, скорее всего, не решился бы дать этот эпизод. Критики порой и так называют некоторые мои романы, написанные на основе конкретных уголовных дел, крими­нальной фантастикой — уж больно неожиданны и нере­альны некоторые детективные их обстоятельства. Что было бы, если бы в романе я написал, что изрезанный бан­дитами, избитый, истекающий кровью Лебедев выжил?

В первых эпизодах этой повести чудом выжил астрахан­ский милиционер Ильдар, теперь вот Лебедев... Ну, одно чудо, это понятно, а два? Это уже писательская фантазия. Но материалы уголовного дела 21/3027 — вещь совершен­но реальная, не придуманная. И факт сей легко проверить. Все обстоятельства дела, детали, вешдоки, даже обрывки фраз, сказанных тем или иным участником драмы и сохра­ненные протоколами допросов, все говорит о реальности происходящего. Изменены только фамилии и некоторые обстоятельства жизни героев до начала «боевых действий» банды Ахтаевых... Так что читателю придется поверить: Лебедев тоже остался жив.

Тяжело раненый, — медики потом насчитают множе­ство ранений, от которых он по всем показаниям должен был умереть, — он остался жив.

Он останется жив и выступит на процессе свидетелем обвинения.

Самые обыкновенные, казалось бы, люди — и Ильдар, и Лебедев. Не герои. И выжили они не во имя какой-то высо­кой цели. Просто мы и сами не всегда знаем, какой огром­ной силой, жаждой жизни обладает человеческий орга­низм.

Обычные люди. Обычная жажда жизни. И стремление вернуться к своим женам, детям, родителям. Извечные ин­стинкты человеческие. Какая в них сила... Поразительно. Судите сами:

«В теле Лебедева обнаружена колото-резаная рана жи­вота с повреждениями печени, ранение квалифицируется как опасное для жизни. Обнаружена также колото-резаная рана грудной клетки справа в области 7-го ребра непрони­кающего характера. Все тело покрыто многочисленными ссадинами, ушибами, синее от гематом...»

Ему б умирать, а он жил.

Где прошел, где прополз несколько километров по лесу, добрался до деревни, постучал в ближайшее окно.

К окошку прильнуло бородатое лицо мужика средних лет.

— Тебе чего, парень? Поздновато уж в гости ходить.

— Помоги, слышь, друг. Порезали меня сильно. Вот-вот отключусь, а сознание потеряю, весь кровью изойду. Меня б перевязать, да «скорую» вызвать.

— Ишь ты, и впрямь весь в крови, — распахнул, не бо­ясь, в холодную октябрьскую ночь окно селянин. — Стой там, сейчас выйду.

Помог взобраться по ступенькам, уложил на постель, наскоро перевязал раны живота и груди, дал напиться. Но лишь глоток. Не знал, какая рана, а от отца, ветерана, слы­хал, что при ранениях живота пить нельзя давать. Да хоро­шо, раненый сознание потерял, ничего уж не просил. Но жил. Так что не похоронную команду вызывать надо было, а врача. Рана в груди пугала больше — кто ее знает, что за­дела. Может, и сердце или кровеносные важные сосуды. Но, судя по тому, что кровь, а ее, должно быть, за время пути, где на карачках, где ползком, потеряно немало, зна­чит, либо лишь вяло текла, — ранения не так серьезны, как казалось, либо уж вся кровь вышла. Кто судьей возьмется быть? Ясно, что не бригадир полеводческой бригады. Вра­ча надо, врача.

Оставив притихшего Лебедева, селянин бросился в кол­хозное правление — это тоже бежать в темноте с километр. Там телефон, на счастье, был. Оттуда он «скорую» из горо­да и вызвал.

— Свидетель Абрамкин, расскажите суду обстоятель­ства интересующего нас дела. Итак, что произошло в ночь на 28 октября?

— В ночь на 28 октября я спал, жена уехала к матери в соседнее село, с ребятишками. Я был в избе один. Может, если б семья, и побоялся бы открыть, а так — рисковал со­бой. А мужик я крепкий.

— Свидетель, вы не о себе, а об обстоятельствах дела.

— Так я и говорю об обстоятельствах. А обстоятельства были такие. Покурил я и прилег: темно уж на дворе. Слы­шу, будто кто скребется в стекло.

— Ставни были открыты?

— Ставни? Конечно. А окна были закрыты. Холодно уж. Октябрь. Я к окну. А там за окном — человеческое лицо ок­ровавленное.

—Дальше? Каковы были ваши действия?

— А какие тут могут быть действия, гражданин судья? Человек помирает, помогать надо.

— Что он вам сказал, когда увидел?

— Да что-то вроде «пусти, меня зарезали, умираю, за­мерзаю, спаси Христа ради», — вот так вот, вроде этого.

— И что вы сделали?

— Я вышел на улицу. А он уж лежит. Сознание потерял.

— И что дальше?

— Дальше я его поднял, на себе в избу втащил, уложил, а сам побежал в колхозное правление.

— Зачем?

— Так «скорую» вызвать... Телефон только там и есть.

— «Скорая» когда пришла?

—Я так полагаю, через час; да тут быстрее и не добрать­ся. Тем более, немного поплутали они, не сразу нашли, где к нашей деревне сворачивать с шоссе.