Заговор небес
Шрифт:
– Я могу говорить точно, кто знает. Это Мэри Маркелова. Я уверен в этом. И ее сын Борис, наверно, знает…
Да, жаль, что я все ж таки не заказал виски. И плевать на всяких там гаишников.
Кажется, все становилось на свои места. Дело словно высветилось пронзительно-белым, безжалостным, меркантильнейшим светом.
Итак, по порядку.
Мария Маркелова каким-то образом – наверное, в то время, когда она была в Штатах, – прознала об условиях завещания Джейка. Бестолковая, много и сильно пьющая, она в последнее время дружила с Фомичом. Они везде бывали вместе, много совместно выпивали – может, и спали друг с другом, если Фомич еще на это способен… Наверное,
Он принялся одну за другой устранять своих девочек-парашютисток… На вечеринке у Лессингов он подложил яд – а может быть, просто бледную поганку – в тарелку Насти Полевой.
В тот же вечер он, оставшись утешать плачущую хозяйку, Валентину, напоил ее – и, когда она заснула, спустился вниз, в гараж, и перерезал тормозные шланги на обеих машинах, принадлежащих Лессингам…
Ждать аварии пришлось долго – на следующее утро Валентина Лессинг не поехала на своей машине, взяла такси и уехала в аэропорт, а затем в Кельн, к мужу. Но в конце концов его ловушка сработала – Валентина по возвращении села за руль и едва не погибла… Да и сейчас находится между жизнью и смертью, и вполне возможно (дай ей бог здоровья, конечно), исход окажется таким, на который надеялся Фомич…
Для него, видимо, не составило никакого труда вычислить ежедневный маршрут Кати Калашниковой, и вечером шестого января он стрелял на людном перекрестке в Катю… К счастью, покушение не удалось – но ее жизни до сих пор, похоже, угрожает опасность…
И, наконец, вчера ночью Фомич Громыко, наверное, напоив свою собутыльницу (и, возможно, любовницу) Машку до бесчувствия, устроил пожар в ее квартире – мог даже не использовать бензин или там ГСМ – достаточно окурка или спички и вороха газет… Маша Маркелова погибла в огне…
Какая мерзость!
Интересно, ради какой суммы это делалось? Ради какой дозы баксов люди теряют в себе все человеческое и начинают убивать не просто себе подобных – а своих подопечных? Девушек, к которым Фомич когда-то, судя по рассказам Кати, относился с почти отцовской нежностью?
– И последний вопрос, Джейк… – проговорил я. – Какую сумму вы выделили по своему завещанию на всю эту четверку женщин-скайдайверов [39] ?
– Пятьдесят миллионов американских долларов, – печально проговорил О'Гар. – По двенадцать с половина миллиона на каждую.
39
Скайдайвер – парашютист. От английского skydiver.
Я вскочил с кресла.
Домашний адрес Фомича у меня был: город Чехов, улица Пионерская, дом пять, квартира три. Знал я и то, что зачастую он проводит время, в том числе ночи, на работе. Катя говорила, что у Фомича есть резиденция на аэродроме в Колосове. Что ж, надо ехать, тем паче, Колосово и Чехов расположены почти рядом.
Пора было брать гада и раскалывать его.
– Куда вы? – полюбопытствовал америкашка, когда я поднялся.
– К Фомичу.
– Я с вами, – не раздумывая, сказал он. – Хочу смотреть ему глаза.
Мне положительно нравился этот заморский гость.
Я подошел к Кате – она по-прежнему сидела, уставясь в пространство, в каком-то горестном оцепенении. Перед ней стоял нетронутый стакан воды.
Подсев к ней, я по-братски, утишающе, положил руку на плечо. В двух словах обрисовал ситуацию. Кажется, она понимала – и не понимала: слишком много свалилось на нее в последние дни.
В конце я сказал:
– Мы с Джейком едем за Фомичом. Я завезу тебя, – это «тебя» вырвалось непроизвольно: я очень жалел ее, – я завезу тебя домой.
– Нет! – почти испуганно вскрикнула она. – Нет!
– Дьячков здесь ни при чем…
– Нет! – проговорила она и по ее лицу пробежала гримаса отвращения. Она добавила твердо: – Я поеду с тобой! С тобой и Джейком!
Джейк махнул официантке, крикнул:
– Bill, please! [40] – и сделал жест, обозначающий, что он платит за все выпитое нами четверыми, вместе с господином Дьячковым, включая нетронутый Катин стакан минеральной воды.
После ярко освещенной, праздничной, рождественской Москвы Симферопольское шоссе казалось провинциальным трактом. Коварный снег маскировал колдобины. «Восьмерка» то и дело с грохотом проваливалась в ямы, и Паша всякий раз шевелил губами, беззвучно ругаясь. В стылой январской темноте мелькали фары встречных грузовиков. Неуютно, тряско было в машине…
40
Счет, пожалуйста! (Англ., жарг.).
Джейк, который так и не привык к американским горкам русских дорог, сидел, вцепившись в пристяжной ремень. Катя сжалась на заднем сиденье. Она была довольна, что машина шла на большой скорости. Ветер громко бился в обшивку салона и избавлял от необходимости поддерживать разговор.
Да говорить было не о чем. Ей оставалось только признаться в поражении. В поражении «по жизни».
Признаться в том, что ценности, которыми она так дорожила, – и любимое парашютное братство, и любящий муж, – оказались пустышкой. В том, что Фомич, которого она всю жизнь считала настоящим другом и чуть ли не крестным отцом, променял ее доверие (и почти дочернюю любовь) на американские миллионы…
…Но Андрей был самой болезненной, незаживающей раной. Она могла ждать подвоха от кого угодно – но только не от спокойного, домашнего, влюбленного в нее и в науку мужа. Катя и выбрала-то его, в числе прочих его достоинств имея в виду, что такой – никогда не изменит. Будет предан и надежен всю жизнь.
И как безнадежно она, оказывается, ошибалась…
Перед глазами против воли мелькали яркие, праздничные картинки. Вот Андрей будит ее в холодной парижской мансарде. Прижимает к теплым со сна щекам букет хрупких фиалок. Ставит на кровать коробку – из целлофанового окошечка выглядывают ее любимые эклеры…
Вот они с Андреем вместе выбирают мебель для спальни. Для их собственной спальни в московской квартире. По вечерам листают каталоги, а все субботы проводят в магазинах. Азартно спорят о цвете и стиле спальных гарнитуров. В одном из дорогих салонов Андрей озабоченно шепчет ей на ухо: «Бог с ним, со стилем! Главное, чтобы кровать была крепкой… Ты ж понимаешь…»
Катя отгоняла воспоминания. Она пыталась разозлиться. Вспомнить те эпизоды, когда Андрей бывал несправедлив, груб, несносен. Но память ее не слушалась. В голове проносились иные картинки: его теплые объятия ледяными январскими ночами. Его изысканные салаты: из креветок с сырным кремом или мидий с зелеными яблоками. Как по-мальчишески гордо, желая обрадовать ее и удивить, подавал он их к столу… И как азартно разгадывал кроссворды – и был единственным человеком, который знал ответ на любой вопрос… И как он никогда не повторялся в своих изящных комплиментах…