Заговор обезьян
Шрифт:
В бане стояли полные баки с водой, тут же будто для него было приготовлено красное мыло, и он, ёжась, вымылся прохладной водой. А тут новая радость: обнаружились стиранные, но так и оставшиеся скрученными на лавке, а потому не совсем просохшие носки и трусы. Всё-таки он тогда ещё что-то соображал, а теперь как это всё пригодилось!
Из всей одежды только спортивные брюки имели более-менее приличный вид. А то, что и брюки, и тенниска влажные — так это ерунда, высохнут на нем. Жаль, всё было не совсем свежим, но всё остальное ещё хуже. Натянув собственные вещички и сунув ноги в шлёпанцы, он несколько приободрился и, обнаружив в предбаннике осколок зеркальца, не утерпел
Хорошо бы горячей воды, распарить лицо, но зачем лишний раз тревожить Анну Яковлевну. Обойдётся! Пена была, бритва включилась — надо же, аккумулятор вполне жив — и жужжала громко, как сенокосилка. И, уже начав бриться, решил, что оставит усы, они должны ещё больше изменить лицо. Он медленно и осторожно водил бритвой, но полоска над верхней губой всё равно получилась неровной. Зато получилось новое лицо, и он в первый раз увидел себя с чёрно-белыми усами. А тут ещё волосы высохли и оказались совсем белыми, только торчали как-то легкомысленно. Ну, что — полюбовался? Теперь надо заняться сумкой. Эти мелкие хлопоты так отвлекают, и самому себе кажется, что если не оборачиваться, если не задумываться, то ничего такого и не случилось… Он как нормальный человек, побрился, сейчас приведёт в порядок сумку, вот только отдохнёт, только посидит на лавочке, а то отдельные органы снова забастовали… И не успел он вытащить на поленницу на ветерок и солнце тряпочки и отмытые кроссовки, как за спиной услышал голосок Анны Яковлевны:
— Вотона ты игде! А я думаю, куды это квартирант наш подевалси, никак всё в будке сидит, можа, думаю, понос какой напал. А ты тут! Хозяйствуешь? Хозяйствуй, хозяйствуй! А я чего-й пришла-то? Дорка куды-то запропастилась, так я чего подумала: соберу-ка на стол, покормлю Николая. Ты ж голодный, небось? Голодный, голодный, да и то сказать, время обедешнее, а ты и чаю с утра не пивши.
— Анна Яковлевна, я могу постирать? Немного… Джинсы, футболку, — попросил квартирант. До него дошло, что вода в разнообразных емкостях была набрана не для него, а он истратил на свои гигиенические процедуры целых полбочки, теперь вот нужно получить дополнительное разрешение.
— Да почему не можно? Можно, токо… — замялась старушка. — Это ж воду греть надо…
— Да нет, нет, я могу и холодной…
— Ну, тода чё же, то да стирай. Корыто там, на поленнице. Токо ты воду в катках особо не разливай. Ты сперва замочи барахлишко, нехай отмокнет… И досочку бери, на ней сподручнее будет, — показала Анна Яковлевна на стиральную доску. — Я тебе, батюшко, и сама его пошоркала, да руки совсем негодящие, — извинялась старушка. — А ты как, стирать могёшь, нет ли? Ну, пожамкаешь как-небуть.
И, потоптавшись, пошла по дорожке к дому, но, вспомнив, зачем приходила, обернулась и крикнула:
— Так я соберу на стол, а ты скоренько, а то он враз охолонет…
А он принялся хозяйствовать и отложил куртку — стирать незачем, свитер — тоже, только отряхнуть и разложить на этих дровишках — пусть высохнут, не будет стирать он и те джинсы, что зачем-то сменил там, у автобуса, а всё остальное — в корыто.
Тут следует заметить, что слухи о рабочей юности беглеца в московских кругах были сильно преувеличены. Нет, совсем уж беспомощным человеком в быту он не был, но решиться на стирку в корыте, да холодной водой
А может, и правда, пойти в дом, поесть супа? — метнулись мысли в другую сторону, а то совершенно сил нет. И пошёл, и ещё издали почувствовал такой сытный дух, что заныло пустое брюхо. Анна же Яковлевна, завидев на пороге квартиранта, первым делом решила приободрить:
— Ну, от теперича другое дело, и усы, и одёжа, а то… Ты сидай к столу, сюды на канапель, — показала старушка на деревянный диванчик. — Я тебя, Коля, сперва за пожилого приняла, а ты, оказывасса, парняга-то и не особо старый. Давай, не чинись, похлебай горяченького.
И, заметив его нерешительность, поняла её по своему:
— А ты, инженер, никак нашей стряпней моргу ешь? Пришлось инженеру уверять: нет, нет, что вы!
— Так сидай, да ешь, другого всё одно, батюшко, нету.
— А вы? — мялся он: было неловко есть одному, да ещё когда кто-то рассматривает. По известным причинам это напрягало больше обычного. Ведь его принимают не за того, кто он есть, а тому, кто есть, супа не положено. Хорошо, рассматривать будет не внучка Дора.
— Так мы уж давно отобедали. Бери ложку, хлебай, суп добрый… И грибки попробуй соленые, и постряпушки ещё гожие, — придвигала к постояльцу тарелки с едой Анна Яковлевна. Он с трудом проглотил первую ложку, но суп и в самом деле оказался вкусным, были там рис, тушёнка, а ещё картошка и какая-то пахучая травка.
— Ты не думай, Коля, Дорка только на вид такая халда, а дека она захватучая, всё в руках горит. Сама уже год живет, лонись мужик ейный на машине разбился. Всё, гуторит, переезжай, баушка, в город, да переезжай.
— Она что же, хочет забрать вас к себе?
— К себе, к себе. Тяжело старой-то одной жить, так она в Читу и забирает.
И ложка квартиранта сама застыла в воздухе: в Читу? Вот новость!
— А чем она занимается там, в Чите? — как можно безразличнее спросил он.
— Работа у ей хорошая, чистая, у тепле. Заве… заведуеть она, во как! Садиком заведуеть, куды детишков-то приводят. После школы долго училась… Работящая дека, чё зря гуторить, работящая. И в доме порядок, и сына взростила, нонесь в армию забрали…
— И как служба? Всё нормально у парня?
— А что ему там будет, под присмотром? Там не забалуешь! Денег вот токо просит часто, почитай кажную неделю, и Дорка шлёт, а куды ж денесси… А ты хлебай, хлебай, — всё угощала хозяйка.
И на столе появилась новая еда: нарезанное крупными кусками сало, пряники, вареные яйца, соленые огурцы, варенье и что-то ещё, неопределённое. Но угощаемый точно знал: ничего этого он есть не будет, но обижать хозяйку нельзя, и пришлось попросить добавки. Анна Яковлевна отчего-то обрадовалась и, неся тарелку от маленького кухонного столика, где стояла электрическая плитка с кастрюлей, спросила: «Коль, дак чего с тобою сделалось-то?» Старушка была правильной, сначала накормила, теперь и расспросить можно.