Заговор поэтов: 1921
Шрифт:
Рейли слонялся у этого дома вчера с утра до обеда и потом вечером до полуночи. В квартире № 11 за занавесками днём не наблюдалось никакого движения, вечером окна оставались тёмными. Он убеждал себя, что не ошибся: квартира конспиративная. Какая же ещё? Если отдельная, если пустует в пору жесточайшего жилищного кризиса, если поставлен хороший английский замок, если подведён телефонный провод… Сегодня он дежурил на площадке в обеденный перерыв и вот сейчас, после завершения присутствия у петроградских советских бюрократов, опять мается. Вчера никто не появился здесь в рабочее время, глядишь, повезёт в нерабочее.
Хлопнула входная дверь. Шаги, молодой уверенный голос внизу:
– Киньте ваши девичьи штучки, Лиза. Чего вам бояться? Питерские девушки привыкшие к тёмным подъездам. И это вы настояли остаться в театре ещё и на обсуждение, когда добрые люди разошлись… Да и ваш подъезд тоже без лампочки, промежду прочим.
– Мерси за комплимент. А про наш подъезд вы запомнили, товарищ Буревой, когда приходили брата забирать?
– Тихо! Про служебные мои дела – молчок! Имён не раскрывать!
– Да нет тут никого, товарищ…
– Промежду прочим, сами напросились, Лиза, выпить у меня последний стакан чаю… Держитесь за перила и следуйте за мной.
– Потому что вы обещали…
– Ну, обещал… Сказано же: делаю, что могу.
На лестнице заминка. Англичанин пользуется ею, чтобы на цыпочках подойти к двери квартиры № 15, самой дальней от лестницы на площадке. Почти уткнулся носом в рваную обивку. Только бы не оказалось с другой стороны, в коридоре, собацюры. В голодные зимы собаки в Питере почти исчезли, да мало ли чудес…
Шаги на площадке. Рейли завозился, кашлянул.
– Кто здесь? – и фитилёк зажигалки вспыхнул.
Рейли, не торопясь, поворачивается: плотный парень в отблескивающей кожанке и барышня, её не разглядеть. От кавалера держится (вот ведь чёрт!) на почтительном расстоянии.
– Да вот, товарищ, никак не могу шестнадцатую квартиру найти. Какая-то хулиганская сволочь посрывала номера…
– Это выше этажом, товарищ.
– Вот спасибо, – и спокойно, спокойно к лестнице.
Мужик подзывает барышню, суёт ей зажигалку и щелкает ключом в двери одиннадцатой квартиры. Второй щелчок, открывается чёрная щель. Мужик пропихивает спутницу вперед (и где только набрался галантных манер?), а Рейли, как гоночный мотор, срывается с места. Всей массою своею вталкивает парочку внутрь, мощно лягает дверь и слышит, как замок защелкивается. Отлично! Мужику кастетом по голове, в следующее мгновение – барышне локтём в живот. Оба на полу в отключке. Рейли переводит дыхание; морщась, сдирает с ободранных пальцев кастет. Пахнуло горелым, он опускает глаза и видит, что тлеет соломенный коврик. Затаптывает огонь, закрывает колпачок нагревшейся зажигалки, нашаривает на стене выключатель, поворачивает тумблер горизонтально.
Когда глаза привыкают к свету, Рейли позволяет себе осмотреться. Очень мило: сидят голубки на полу, друг против друга, к стенам прислонившись; с него даже фуражка не слетела, она икает и пытается вдохнуть. Ишь ты, вытянула ноги в рваных сандалиях, подрагивают. Рейли стаскивает с головы у барышни красный пролетарский платок и заталкивает в слабо сопротивляющийся рот. Ничего, авось не задохнётся. Теперь можно и парнем заняться.
Лицо молодое, это из-за полноты показался постарше. ЧК – организация энергично функционирующих молодых людей. Но этот не боец: замечтался, не успел и кобуру расстегнуть. Что у нас там? Ага, немецкий «люгер». Не фонтан, как говаривал папа-одессит, но тоже не помешает. Теперь документы. Старорежимный, прямо тебе роскошный бумажник. Два удостоверения. «…Буревому Ивану Васильевичу в том, что является сотрудником Секретного отдела Петроградской губЧК… Действительно по 31 декабря 1921 года»; «Среблястому Афанасию Петровичу, ассистенту кафедры вычислительной математики 1-го МГУ… в бессрочном отпуске по личным обстоятельствам… 20 ноября 1920 года» – и тоже подпись, печать. Партбилет на имя Среблястого, ещё несколько бумажек… Всё… Неужто шифровальщик?
Рейли осмотрелся внимательнее, изумленно взглянул на теплый клетчатый шарф, повисший на крючке вешалки. Замотал им барышне глаза, получилось вроде чалмы. Пошлёпал чекиста по полным щекам:
– Эй! Расскажешь, что мне нужно – отпущу. Твои и не узнают никогда. Ты ведь из Москвы? Мне нужна схема расположения кабинетов в ВЧК, на Лубянке. Эй, не молчать мне!
– Пойди…, контрик, в ватерклозет… пописай… – и вдруг мутные глаза чекиста расширились. – Да ведь ты…
Мощным апперкотом отправляет чекиста-математика назад в беспамятство. Удалось бы переправить парня через финскую границу, в Лондоне начальство до пенсии пылинки сдувало бы с капитана Рейли… Бери выше – с майора! Полковника! Да где там…
Вздохнул и принялся расстегивать на чекисте ремень с кобурой. Придётся переодеться, как в маскараде. И напялить эти щегольские сапоги, хотя и на размер меньше. Ничего, на несколько дней только…
– Вы ведь не собираетесь меня убивать – ведь правда? Если глаза завязали, значит, не собираетесь меня убивать?
Выплюнула платок – сильна! И достаточно разумна, чтобы не менять позы и не ссовывать с глаз шарфа. Рейли натянул правый сапог, притопнул, крякнул и заметил скучно:
– Если вздумаете сейчас орать, тогда уж точно убью. Вы кто – его сексотка?
– Простите?
– Осведомительница?
– Ещё чего… Я студентка. То есть учусь во 2-ой студии Петроградского филиала ВХУТЕМАСа.
– Думаете, среди студентов нет сексотов? Тогда – любовница?
– У меня брата арестовала ЧК. Он ни в чём не виноват, я так думаю… Ну, разве что болтал лишнее. Володе удалось передать записку, что грозит расстрел. А товарищ Буревой пообещал передать моё заявление в руки председателю товарищу Семёнову и самому дополнительно, лично похлопотать. А взамен… Вам ведь понятно, чего эта свинья потребовала взамен.
– Ну да. А как вы с ним познакомились?
– Он подошёл ко мне, когда стояла в очереди на передачу.
– Вы написали заявление позавчера, а фамилия ваша Силантьева?
– А откуда вы узнали?
– Просматривал бумаги товарища Буревого. Он никому ваше заявление не отдавал.
– И я же догадывалась, догадывалась! – взвизгнула барышня, так что Рейли пришлось угомонить её («Тише! Тише!»), оторвавшись от неприятного процесса поиска ключей в чужой, сдавившей ему плечи кожанке. Ключи обнаружились в правом кармане, но запомнившегося тогда, на Офицерской, среди них нет. Квартиру надлежит как ни в чём не бывало запереть, это замедлит расследование. Что она там несёт? Достоевщина какая-то…
– И всё-таки надеялась, что он поможет Володе. Как противно! Если хоть какая-то надежда оставалась, хоть тень надежды… Я должна была сделать для Володи всё, что могла. Меня не физическая сторона пугала: я, технически говоря, уже не девушка – перетерпела бы как-нибудь… Но с нравственной стороны ситуация отвратительна.
– Скажите лучше, вы не сидите на ключе?
– Что? – и почему-то обиженным тоном. – Если вы о ключе от его квартиры, то где-то с этой стороны двери. Зазвенел, когда вы так зверски меня толкнули.