Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944
Шрифт:
Он мог бы добавить, что в последнем случае противники Германии не только имели бы возможность сурово и жестоко обойтись с Германией, но обстановка всячески подталкивала бы их именно к этому. И попытка переворота была бы ими воспринята как стремление легко отделаться и уйти от ответственности за развязанную авантюру, после того как она провалилась.
Бек предвидел ситуацию во всем ее трагизме в 1940 году, когда он послал Мюллера с предостережениями в Рим. Имея серьезную внутреннюю склонность рассматривать происходящее с исторической точки зрения, Бек считал необходимым, чтобы действия оппозиции были справедливо оценены перед судом истории. Поэтому он не выполнил просьбы Донаньи, которые тот передавал из тюрьмы после своего ареста в 1943 году, уничтожить весь архив оппозиции, который сам Донаньи столь тщательно создавал. Бек в то время, как никогда прежде, ощущал необходимость сохранить документы для истории, чтобы доказать, что оппозиция вела активную борьбу и готовила заговор против режима и в 1939—1940 годах, а не только тогда, когда дела на войне пошли плохо.
Если бы борьба оппозиции во втором раунде увенчалась успехом, это не только спасло бы миллионы жизней и избавило человечество от тех бесчисленных ужасов и бедствий, которые ему пришлось пережить. Германия завоевала бы репутацию страны, которая сумела мобилизовать свои внутренние резервы и освободиться от тех дьявольских сил, которые ее поработили. Людям западного мира не пришлось бы восстанавливать отношения с Германией, руководствуясь лишь «общим страхом», как это было после войны. И Германия, и остальные страны мира не были бы обременены грузом тех тягостных воспоминаний, которые столь пагубно сказываются на чувствах и мировосприятии новых поколений.
Пожалуй, за исключением Эрнста фон Вайцзеккера, никто не ощущал этого столь остро, как Вильгельм Канарис. Особенно впечатляющее свидетельство на этот счет принадлежит агенту абвера Оскару Рейле, которое тем более ценно, что он не являлся членом оппозиции. Адмирал, возвращаясь в декабре 1942 года вместе с генералом Пикенброком из поездки в Испанию, посетил отделение абвера в Париже. Здесь он узнал о приказе Гитлера арестовать Рейно, Манделя и Вейгана. Во время ужина в тот же вечер Канарис отрешенно сидел среди оживленно беседовавших пяти–шести сотрудников абвера, полностью погрузившись в свои мысли. Вдруг он неожиданно для всех в самых резких выражениях обрушился на «бандитские методы Гитлера и иже с ним». Им мало тех бесчисленных преступлений, которые они совершили на Востоке, сокрушался он. Теперь они хотят сделать то же самое во Франции, с правительством которой было торжественно заключено соглашение о перемирии. Война проиграна! Но самое страшное состоит в том пятне позора, которое останется на немцах в глазах всего мира. Ни один иностранец в будущем не поверит ни одному слову немца. И в послевоенные годы это будет ужасной картиной для тех переживших войну немцев, которым придется это наблюдать. После этого адмирал резко встал и, отбросив край скатерти, вышел, чтобы больше не показывать на людях своих переживаний. А ведь сколь многого из того, что переполняет его, я не видел и не слышал, подумал Рейле, который, как и все присутствовавшие, испытал самый настоящий шок от той бури эмоций, которым адмирал дал волю в присутствии своих подчиненных.
Глубокий фатализм Канариса не позволял ему верить в то, что страна сумеет освободиться от нацизма; он не видел перспективы национального спасения. Хотя в своей практической деятельности он делал для этого спасения все, что мог, сохраняя надежду в самой, казалось бы, безнадежной ситуации, на словах же он не признавал, что пытается что–то изменить. Судьба неумолима, считал он, и все идет по предначертанному пути. Надо признать, что и куда менее мистически настроенные люди могли согласиться с тем, что неудачи буквально следовали по пятам оппозиции. В столь важные месяцы между вторжением в Польшу и началом наступления на Западе оппозиция бросила все свои силы на то, чтобы убедить высший командный состав вермахта выступить против режима. Степень недовольства военных видна уже по такому факту, что из всех, от Браухича и ниже, к кому представители оппозиции обращались с призывами, представлявшими собой откровенную государственную измену, только лишь Фромм, соблюдая формальности, доложил об этом своему непосредственному начальству, а доносить в СД вообще никто не стал. С учетом того, что множество факторов работало против Гитлера, остается лишь изумляться, как ему удалось добиться своего. Проявив железную волю, диктатор задолго до конца ноября 1940 года сумел настолько «загипнотизировать» и запугать генералов, что они готовы были безоговорочно подчиниться и выполнить любой его приказ, даже тот, который, по их убеждениям, вел страну к катастрофе. В данном случае полностью подтвердилось наблюдение Гитлера, сделанное им с дьявольской проницательностью в «Майн кампф», что человек, позволивший раз себя запугать, далее будет делать это уже в геометрической прогрессии.
Также следует отметить, что на всех этапах борьбы оппозиции именно собственная слабость Сопротивления была в значительной степени причиной неудач. Даже столь хорошо тренированные и подготовленные разведчики из окружения Остера, имевшие опыт подпольной работы и тайных операций, не могли быть названы настоящими конспираторами. Они даже не утруждали себя соблюдением элементарных правил предосторожности, не желая размениваться на такие мелочи. В большинстве своем, будучи людьми высокой морали, они сторонились неприятной, так сказать, грязной работы: так, перед самым началом запланированного на 5 ноября 1940 года переворота вдруг выяснилось, что не подготовлен список нацистов, которые должны быть немедленно арестованы, и такой список пришлось составлять, а точнее сказать, «придумывать» буквально в последнюю минуту.
Как тогда, так и впоследствии на всех планах и практических шагах оппозиции, связанных с переворотом, лежала печать какого–то непрофессионализма, а то и откровенного «любительства».
Один важный практический урок из второго раунда оппозиция для себя извлекла. Было понятно, что активное и массированное использование армии в ходе переворота невозможно без согласия на это военного руководства. В то же время оппозиция убедилась, что это руководство было представлено людьми, которые, как откровенно выразился Хассель, перед началом каких–либо действий, связанных с переворотом, требовали санкции на свержение режима от того самого режима, который они и собирались свергнуть.
Отсюда был сделан вывод, что побудить их к действиям можно лишь единственным путем – поставить перед свершившимся фактом устранения Гитлера. Поэтому вопрос о покушении на него стал теперь неотъемлемой и главной частью любых серьезно обсуждавшихся планов свержения нацистского режима.
Когда в 1942 году начался третий раунд борьбы оппозиции, вопрос о покушении был главным на повестке дня тех, кто, несмотря ни на что, решил бороться до конца.
Читателям этой книги может показаться, что главные действующие лица изображены в ней слишком идеализированно; причина этого заключается в том, что эти люди в ходе своей деятельности в рядах оппозиции обычно проявляли себя, хотя, конечно, и не всегда, с самой лучшей стороны; чтобы сыграть ту роль, которую им довелось сыграть, этим людям пришлось мобилизовать именно лучшие свои качества. С точки зрения мужества и преданности идеалам, а также готовности поступиться ради дела личными интересами эти люди были, безусловно, лучшими, достойными подражания представителями различных социальных слоев общества. Конечно, они были, как и все люди, подвержены определенным слабостям, склонны к сомнениям и колебаниям, однако, безусловно, все они сохранили до конца верность как своим убеждениям, так и своим товарищам.
Многие из тех, о ком написано на этих страницах, проявили настоящее мужество, слишком дорого заплатив за свои ошибки и неудачи. Бек, Канарис, Остер, Донаньи, братья Бонхоффер, Герделер и Эльзац, Штюльпнагель и Вагнер, Шрейдер и Тресков, Хассель и Тротт либо были отправлены на виселицу, либо предпочли застрелиться. Гроскурт избежал казни лишь потому, что к этому времени умер в советском плену, а Эрих Кордт – потому, что был в то время далеко от места событий, находясь в командировке в Китае. Обвинения против его брата, Тео Кордта, были недостаточными, к тому же СД, видимо, исходила из того, что если бы она и попыталась отозвать его из Швейцарии, то он просто не вернулся бы. Гизевиус обязан своей жизнью спасшему его руководителю стратегической разведки США Аллену Даллесу, а Хайнц был одним из немногих, кому удалось уйти в подполье и тайно жить в Германии до падения нацистского режима. Томас после пережитых тяжких испытаний в тюрьме и концлагере вышел на свободу умирающим человеком. Йозеф Мюллер остался в живых лишь благодаря уникально удачному для него стечению обстоятельств; однако и ему дважды объявляли, что ведут на казнь; его также всю последующую жизнь преследовали кошмарные воспоминания о том, как через решетку его камеры залетал пепел от тел его друзей, которые были сожжены в крематории концлагеря Флоссенбург 9 апреля 1945 года. Какие бы ошибки они ни совершали и какими бы недостатками ни обладали, эти люди, безусловно, были достойны лучшей доли. Потомки воздали им должное в значительно меньшей степени, чем они на самом деле того заслуживали.