Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944

Дойч Гарольд С.

Как рассказывает Шмидхубер, он улетел в Рим 6 мая 1940 года и доставил записку отцу Ляйберу. В каждый из последующих двух дней, по его словам, ему звонил Мюллер и называл новые даты «собрания совета директоров».

Позднее отец Ляйбер засвидетельствовал, что он получил только изначально переданную записку, а потом одно сообщение с указанием измененной даты наступления.

Так примерно события, скорее всего, и развивались. Отец Ляйбер передал папе полученные им сведения о начале наступления. Он также сообщил об этом еще одному человеку, о чем подробнее будет рассказано ниже. Папа был, как всегда, сдержан и ни разу не сказал отцу Ляйберу, что он сделал с полученной информацией.

Понтифик, получивший предупреждение Мюллера 1 или 2 мая, действовал столь же быстро и решительно, как и год назад, когда согласился с просьбой оппозиции выступить в качестве посредника в контактах с англичанами.

Точность и достоверность предупреждения о вторжении в Норвегию стала решающим фактором в том, что папа немедленно воспринял новое предостережение как

совершенно доподлинное. Он нисколько не сомневался, передавать ли предупреждение бельгийцам и голландцам; нарушение нейтралитета этих стран вызывало у него особое возмущение. В январе 1940 года он уже предпринимал соответствующие действия в ходе контактов с голландцами и бельгийцами, руководствуясь лишь чувством личной ответственности. И 3 мая 1940 года он распорядился отправить телеграммы с предупреждением об опасности нунциям Ватикана в Брюсселе и Гааге за подписью кардинала Маглионе. В обеих столицах сообщения, полученные от нунциев, усилили общее воздействие от аналогичной информации, полученной от других источников. Остро и напряженно обсуждался вопрос о том, насколько серьезна и велика реальная опасность; ответ на этот вопрос Гитлер дал своим вторжением.

Для того чтобы придать предостережениям еще больший вес, папа назначил 8 мая частную аудиенцию принцу и принцессе Пьемонта (кронпринцу Умберто и его жене, бельгийской принцессе Мари–Жозе) и в ходе беседы эмоционально раскрыл им степень опасности, которая нависла над их страной [202] .

Более трудным и, безусловно, более важным был вопрос об информировании западных держав. Когда папа перед Пасхой в общих чертах предупредил их об опасности, это могло быть воспринято как его отказ от тех более конкретных и явных обязательств, то есть как всего лишь выражение общей поддержки союзников, которые он взял на себя, согласившись быть посредником в контактах англичан с оппозицией. Поэтому новое, более детальное и подробное предупреждение о наступлении могло бы выглядеть излишним и не отвечающим требованиям обстановки.

202

Принцесса направила специального курьера к своему брату, королю Леопольду III. В зависимости от того, когда именно 6 мая папа получил информацию о наступлении, он и спланировал время аудиенции с принцем и принцессой, исходя при этом из той даты начала наступления, которая содержалась в первоначальной записке, полученной им от Мюллера через Шмидхубера и через Ляйбера.

О том, с каким трудом папе далось это решение, говорит тот факт, что он принял его лишь четыре дня спустя после направления предостережений в Бельгию и Голландию. С другой стороны, он, очевидно, чувствовал, что, поскольку в целом западные страны уже предупреждены об опасности, информация о конкретном сроке наступления могла бы быть для них полезна. Он вновь взял личную ответственность на себя, не считаясь с возможными осложнениями. Его решение является своего рода ответом на те обвинения, которые искажают мотивы его согласия стать посредником между оппозицией и западными державами. Иногда это объясняется как попытка завершить «гражданскую войну» внутри христианского (капиталистического) мира и направить всю высвободившуюся энергию агрессии против Советского Союза [203] .

203

Подобные обвинения главным образом выдвигались в коммунистической прессе, хотя и не только в ней одной; в частности, эти обвинения звучали в известной статье, опубликованной в пражской газете «Праце» 24 января 1946 года.

Если так называемое «вмешательство» папы было вызвано именно этим, то для него не было никакого смысла продолжать «вмешиваться» после того, как стало ясно, что нападения Германии на западные страны избежать не удастся. Тот курс действий, который папа для себя наметил, объясняется только тем, что именно таким образом, руководствуясь разумом и моральными обязательствами, он, по его мнению, мог принести наибольшую пользу церкви и всему человечеству, действуя в их высших интересах.

Предостережения, которые папа направил Франции и Англии, не были, как в марте, переданы им лично. Вероятно, это было вызвано тем, что послы западных стран привлекали к себе большое внимание и постоянно находились под наблюдением, поэтому незаметно встретиться с ними было практически невозможно. Во всяком случае, для этих целей папа выбрал посредника, к которому испытывал особое расположение и доверие и с которым у него были гораздо более доверительные отношения, чем с кардиналом Маглионе [204] .

204

Как рассказал автору отец Ляйбер, Пий XII хорошо относился к Маглионе и однажды сказал, что тот успешно и с пользой выполняет порученные ему задания. С другой стороны, папа чувствовал себя не очень уютно с чрезмерно откровенным и эмоциональным неаполитанцем и предпочитал вести дела через двух заместителей госсекретаря. Маглионе остро переживал по этому поводу, и некоторые даже считали, что это стало одной из причин его смерти.

Всего за несколько недель до этого французский посол охарактеризовал этого посредника как «сотрудника папы, которому он больше всех доверяет, и как самого выдающегося священнослужителя из всех, кто служит в секретариате Ватикана».

Этим человеком являлся заместитель государственного секретаря Ватикана по текущим вопросам Джованни Батиста Монтини, в будущем папа Павел VI. Таким образом, он стал еще одним лицом, помимо отца Ляйбера и монсеньора Кааса, из тех немногих в Ватикане, кто был посвящен в эти вопросы.

Во вторник 8 мая 1940 года монсеньор Монтини передал эти чрезвычайно важные предупреждения по отдельности Осборну и представителю французского посольства Жану Ривьеру. Он сообщил, что спустя неделю германские вооруженные силы вторгнутся в Бельгию, Голландию и Люксембург, а также, возможно, и в Швейцарию. Он также сообщил о том, как видятся некоторые детали осуществления этой операции; в частности, обязательно нужно учесть, что, по имеющимся данным, будут произведены: выброска десанта в тыл оборонительных линий, уничтожение оборонительных и иных сооружений и повреждение линий связи.

Между тем предупреждение из Рима в Брюссель пришло и еще по одному открывшемуся независимому каналу. После разговора с папой отец Ляйбер сообщил об этой судьбоносной информации, полученной им из Берлина, своему бельгийскому коллеге по Григорианскому университету, преподобному Теодору Монненсу, члену Общества иезуитов. Как и мог ожидать Ляйбер, Монненс, получив эти важные сведения, сразу же направился к бельгийскому послу Ньювенхайзу, однако тот, услышав, что информация получена от источника в Берлине, в ответ скептически и с явным раздражением сказал: «Никакой немец не пошел бы на такое».

В то же время Ньювенхайз, все–таки пребывавший в сомнениях, испытал настоящий шок, когда практически сразу же получил аналогичные предупреждения от еще одного, куда более надежного и внушительного источника, коим был главный аббат Премонтезианского ордена. На этот раз посол отнесся к сообщению со всей серьезностью и отправил 2 мая 1940 года шифротелеграмму в министерство иностранных дел Бельгии:

«Я получил информацию от того же источника, который сообщил мне сведения, изложенные в донесении от 13 ноября 1939 года, что вопрос об агрессии в отношении Бельгии и Голландии уже окончательно решен и что она осуществится на следующей неделе. Автор этой информации, которого нунций характеризует как заслуживающего всяческого доверия, попросил (нашего) соотечественника донести ее до сведения своего правительства. Он также сообщил, что вопрос о вступлении в ближайшее время в войну Италии практически решен. У французского посольства нет никаких сведений на этот счет. Исходите из того, что я передаю эту информацию, не имея возможности ее проверить; возможно самое неожиданное развитие событий. Ньювенхайз».

3 мая 1940 года в ответе на эту телеграмму, которая на день предвосхитила предостережение папы, Брюссель потребовал более подробной информации. Соответственно, посол попросил Нутса расспросить своего информатора обо всем поподробнее. В тот же вечер Нутс несколько часов беседовал с Мюллером, и на основе полученной информации Ньювенхайз на следующий день отправил в Брюссель более подробную телеграмму. Вот ее текст:

«В ответ на вашу телеграмму под номером 3 сообщаю следующее. В моей телеграмме я не высказываю свое мнение, а передаю информацию, полученную нашим соотечественником от человека, который, судя по всему, получил ее из немецкого Генерального штаба, представителем которого он себя называет. Этот человек покинул Берлин 29 апреля и прибыл в Рим 1 мая; в пятницу вечером (3 мая) он вновь несколько часов беседовал с нашим соотечественником, которому подтвердил, что канцлер бесповоротно решил вторгнуться в Голландию и Бельгию и что сигнал к началу вторжения последует очень скоро, причем, как и в случае с Данией, объявления войны не будет. Он также добавил, что война будет вестись всеми средствами: с использованием газа, бактерий и повального грабежа, включая захват депозитных средств, хранящихся в банках, в том числе в банковских сейфах. Мотивы, по которым этот человек сообщил эту информацию, определить невозможно. Либо же он предал свою страну и действует в наших интересах, либо он действует по заданию Германии; в первом случае он преданный нам человек и, таким образом, предатель; однако нельзя исключать, что, действуя таким образом, он вводит в заблуждение нашего соотечественника, чтобы скрыть настоящую цель своей миссии. Тут следует задаться вопросом, не преследует ли он, передавая последнюю часть информации, цель осуществить запугивание, делая акцент на ужасы, связанные с вторжением. Также может быть, что он хочет отвлечь наше внимание от действительного направления главного удара, который планируется нанести не по нашей стране, а на юго–восточном направлении, поскольку, вероятно, канцлер Германии счел, что настал момент померяться силами со своим самым грозным противником, и считает более для себя выгодным нанести удар по линии французских укреплений. Согласно другой поступившей от него информации, Италия должна вскоре вступить в войну. Насколько я могу судить по международным аспектам, связанным с этим вопросом, трудно предположить, что подобное действительно вскоре произойдет. С учетом характера данной информации я счел полезным сообщить ее вам, даже несмотря на невозможность проверить ее достоверность. Ньювенхайз».