Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944
Шрифт:
Очевидно, что Ньювенхайз уклонялся от прямого ответа, не желая определенно высказывать свое суждение по поводу ситуации, которая могла развиваться в разных направлениях. Его мнение, что человек, предоставивший эту информацию, был либо предатель, либо провокатор, является весьма характерным для общего отношения к германской оппозиции со стороны официальных кругов других стран. Ограниченному и явно обладающему весьма узким кругозором послу было невдомек, что человек, о котором он говорил, мог руководствоваться в своих действиях более высокими и благородными мотивами.
Нутс не ограничился только информированием посла своей страны в Ватикане. Он сообщил обо всем завуалированным языком аббату своего родного монастыря в Тонгерло, а тот, в свою очередь, довел информацию до сведения как МИДа Бельгии, так и церковных кругов, в частности представителей Общества иезуитов в Брюсселе. Последние отнеслись к полученной информации куда менее скептически, чем представители официальных государственных структур, и немедленно уничтожили множество секретных материалов, благодаря чему избавили себя от многих проблем и неприятностей, когда три недели спустя в бельгийской столице появились представители СД и немедленно приступили к тщательнейшему изучению всех документов, которые им удалось захватить.
По мере того как кампания на Западе приносила Германии все новые и новые победы, а Италия продолжала все более и более вставать на пагубный для нее курс, втянувшись в войну на стороне Гитлера, в Вечном городе нарастали волнение и тревога по поводу всех и всего, что было так или иначе связано с ватиканскими контактами. Из труб в небо над Римом поднимался дым от сжигаемых документов. Наибольшая нервозность ощущалась в руководящих кругах Общества иезуитов, которые всегда были против того, чтобы отец Ляйбер играл ключевую роль в ходе контактов. Высший руководитель общества Ледочевский, который продолжал пристально следить за событиями, в сильном волнении пришел к Нутсу. «Улетайте, улетайте скорее!» – настаивал он. Ледочевский рассказал, что Монненса удалось благополучно «убрать из виду», отправив в далекое Конго, где тому ранее уже приходилось работать [205] .
205
Монненс умер после войны, находясь, как папский легат, с миссией в Аддис–Абебе.
Однако главный аббат премонтезианцев не позволил своему коллеге убедить себя обратиться в паническое бегство и продолжал оставаться на своем посту в течение всей войны, несмотря на то что позднее он дважды становился главной мишенью тех претензий, которые немцы направляли Ватикану. В то же время предостережения Ледочевского оказались отнюдь не пустым звуком. До тех пор пока обстановка в Риме не разрядилась, Нутсу и тем немногим, кто был посвящен в ватиканские контакты, пришлось пережить немало моментов, когда им грозила очень серьезная опасность.
«Бурые птицы» – зловещие предвестники беды
В первые недели после начала военной кампании на Западе на Тирпиц–Уфер царили мрачное уныние и напряженность. Время от времени сюда доходили отголоски событий в Риме, произошедших в начале мая. Мюллер, выполнив задание оппозиции, лишь формально продолжал оставаться на службе в абвере и уехал из Берлина в Мюнхен, где занимался своими делами. Именно сюда поступил ему в середине июня 1940 года тревожный звонок от Донаньи через специальную абверовскую «сеть А», которая гарантировала защиту от «прослушки». Донаньи сказал, что Мюллеру нужно срочно приехать в Берлин, но при этом, чтобы не привлекать внимания, он не должен был воспользоваться поездом или самолетом.
По тону звонка Мюллер понял, что надвигается катастрофа. С тяжелым сердцем позвонил он своему другу Нехёслеру и договорился срочно встретиться с ним в знаменитом мюнхенском Английском парке. Во время встречи он сказал, что с ним, судя во всему, все кончено, и попросил священника позаботиться о будущем его дочери. Его жена, у которой до замужества с ним был опыт работы в офисе, сможет как–то устроиться, а вот дочери «осужденного изменника» без помощи и поддержки его друзей придется очень трудно.
Устроив, как смог, свои личные дела, Мюллер отправился на машине в Берлин; за рулем был его товарищ по абверу капитан Икрат, который сочувствовал Сопротивлению. Приехав в Берлин, Мюллер направился, согласно полученным инструкциям, прямо к Остеру домой, где застал руководителя абверовской оппозиционной группы действий в состоянии тягостной озабоченности и напряжения. Остер сказал, что они оба замараны по уши, и никто не может сказать, что теперь произойдет. Ясно одно, что каждый из них должен разбираться с возникшей ситуацией сам и пытаться найти наилучший выход, памятуя при этом о взятых ранее на себя взаимных обязательствах, что если кому–то из них будет суждено отправиться на виселицу, он последует туда один, не выдав товарищей. А теперь, сказал Остер, Мюллер должен срочно встретиться с Канарисом, который проинформирует его о происходящем.
По–прежнему заинтригованный и ничуть не успокоенный услышанным, Мюллер направился на Тирпиц–Уфер, где застал Канариса, который уже собирался уходить на ежедневное служебное совещание. Говоря почти шепотом и фамильярно обращаясь к Мюллеру на «ты», что было характерно для адмирала, когда тот сильно волновался, Канарис выпалил: «Бурые птицы! Ты видел бурых птиц?» Мюллер отрицательно качнул головой, и тогда Канарис направил его к Донаньи, чтобы он изучил ситуацию и подумал над тем, что делать, пока Канарис будет на совещании.
Несколько лет назад Геринг создал «Исследовательский центр», который представлял собой «черный ящик», или центр по перехвату и расшифровке информации. Сообщения, передаваемые иностранным правительствам, перехватывались, расшифровывались, а затем направлялись тем ведомствам и подразделениям в Берлине, которых данная информация касалась. Поскольку текст перехваченных сообщений печатался на коричнево–бурой гербовой бумаге с изображением официального герба рейха – орла, держащего свастику, в абвере их насмешливо называли «бурыми птицами».
В данном случае среди расшифрованных телеграмм оказались два послания Ньювенхайза – от 2 и 4 мая 1940 года [206] .
Мюллер, крайне взволнованный и обеспокоенный, все еще вчитывался в донесение, в котором он характеризовался либо как предатель, либо как провокатор, когда вошел Канарис, вернувшийся с закончившегося совещания. Адмирал спросил: «Это о тебе?» «Адмирал, – последовал ответ, – я не могу сказать с уверенностью; может быть, да, а может быть, и нет». Хладнокровие Мюллера произвело впечатление на Канариса, который положил руку ему на плечо и, улыбаясь, сказал: «Наш непоколебимый колосс в бурном вихре событий». Затем, демонстрируя свое уважение к договоренности между ним и Мюллером о том, что последний не будет получать никаких команд по служебной линии, Канарис спросил: «А ты готов получить мой приказ и выполнить его?» Мюллер ответил на это, что все зависит от того, что это за приказ. «В таком случае, я приказываю вам, – Канарис перешел на официальный тон, – отправиться в Рим со специальным заданием расследовать обстоятельства произошедшей там утечки информации». Ехать нужно немедленно; из Берлина следует позвонить в Мюнхен, чтобы необходимый дополнительный багаж был доставлен прямо в мюнхенский аэропорт. Как только самолет поднимется в воздух, Канарис даст приказ «вести» Мюллера на всех пунктах пересечения границы с Италией. «Я должен позаботиться о том, чтобы на это не наложил свою лапу Гейдрих», – сказал он. В Риме Мюллер должен пойти в отделение абвера, штаб–квартира которого располагалась в том же здании, что и военное министерство Италии; возглавлял отделение полковник Гельферих, который обеспечивал связь абвера с вооруженными силами Италии. Гельферих будет предупрежден о приезде Мюллера и о том, что он пребывает в статусе особого уполномоченного. А такой статус позволял его обладателю давать поручения и тем, кто был выше его по рангу. Все «расследование», таким образом, будет сосредоточенно в руках Мюллера.
206
На первый взгляд может показаться странным, что кризис, связанный с «бурыми птицами», разразился лишь более чем через месяц после того, как упомянутые телеграммы были отправлены из Рима. Конечно, у нас нет никакой информации относительно того, как и когда дешифровальщики Геринга перехватили и расшифровали эти телеграммы. Также следует иметь в виду, что в сумбурные дни начала кампании на Западе шло огромное количество материала и информации из самых разных источников, потому вполне вероятно, что эти две перехваченные телеграммы оказались в самом низу списка расшифрованных донесений, предназначенных для рассылки по различным адресатам в Берлине.