Заговор против маршалов. Книга 1

Парнов Еремей Иудович

«Смотри, пожалеешь, Григорий!» — Сталин позво­нил ему по вертушке в ночь перед съездом, но он все- таки выступил, не побоялся дать бой. Ни в личных беседах, ни в ЦК, ни в Политбюро — нигде не кривил душой. Протестовал против диких жестокостей кол­лективизации. Не скрывал своего отношения к поли­цейскому процессу «Промпартии». «Спрос рождает предложение,— еще при Дзержинском предупреж­дал.— Чем больше средств получат ваши работники, тем больше будет дутых дел. Такова специфика вашего весьма важного и опасного учреждения».

Что же случилось теперь? С ним, Григорием Со­кольниковым, с ними

со всеми? И главное, на что наде­яться? Финал предрешен всей жизнью. «Бедный Ни­ночка,— подумал он о Бухарине.— Ему так же трудно и тошно. Все, все одинаково виноваты».

— Да что с тобой, наконец! — чуть ли не с отчая­нием воскликнула Галина Иосифовна.— Говорю, гово­рю, а он молчит!

— Извини, я забыл позвонить Серго,— он потянулся к телефону.— Срочный вопрос.

Вопроса не было, тем более срочного. Всего лишь минутный порыв излить наболевшее.

Договорились на десять вечера. К двенадцати Орджо­никидзе возвращался к себе в наркомат.

Верно сказано: в здоровом теле здоровый дух. Десну излечили. Бухарин окреп. Регулярная физзарядка вер­нула ему ощущение внутреннего благополучия. Мрач­ные предчувствия, если и не развеялись вовсе, то явно ослабили мертвящую хватку. Словом, ушли с поверх­ности в те глубинные слои, где отстаивается, густея со временем, общая — и своя для каждого — истина о неизбежном конце всего сущего. И темные вестники, что повергали прежде в уныние, утратили, словно раз­мытые зыбями, четкие очертания. Выявилась возмож­ность альтернативы.

Увидев в вагоне «Стрелы» примелькавшуюся спут­ницу, Николай Иванович премило раскланялся с ней и даже вступил в беседу. Всякий раз, отправляясь в Ле­нинград на заседание президиума Академии наук, он встречал эту прелестную незнакомку, никакого каса­тельства к академическим делам не имевшую. О слу­чайном совпадении не могло быть и речи. Но и предпо­лагать нечто прямо противоположное,- непосредствен­но угрожающее показалось необязательно. Общий, как говорится, порядок, примитивный стандарт — не более. Стоит ли из-за этого портить кровь? Жить стало если не легче, то проще.

Из неустойчивого равновесия выбил телефонный звонок Сталина.

— Давненько мы не виделись с тобой, Николай. Почему не заходишь?

Превозмогая подступившее к горлу удушье, Бухарин вошел в кабинет. Раньше Коба нуждался в нем, льстил: «Мы с тобой Гималаи, остальные — ничтожества». Все обернулось коварством и ложью.

Против ожидания Сталин встретил его почти по- дружески. Вышел из-за стола, усадил, выколотив труб­ку, сел рядом.

— Мы решили командировать тебя за границу для покупки архива Маркса и Энгельса. Австрийские социал-демократы хотят продать архив именно нам. Это вынужденный, но очень важный для нас шаг. Они опасаются за сохранность архива в случае возможной войны и, не в последнюю очередь, нуждаются в деньгах. В нашу задачу не входит финансовая поддержка социал-предателей, но и допустить, чтобы архив Маркса и Энгельса попал в недостойные руки, мы тоже не мо­жем. Поэтому придется крепко поторговаться. Край­нюю цену мы тебе указали.

О согласии Сталин не спрашивал. Просто ставил задачу.

— Понятно, Коба,— кивнул Бухарин. Неожиданное предложение всколыхнуло в нем самые противоречивые чувства, но преобладало все-таки облегчение. Обдав благодарной высвобождающей теплотой, оно ободряю­ще заструилось по жилам. Сталин набил трубку, про­шелся по кабинету и, став спиной к выдюженному кафельной плиткой калориферу, так же размеренно и обстоятельно продолжил инструктаж:

— В состав комиссии мы включили директора ИМЭЛ Адоратского и председателя ВОКСа Аросева. Аросев, несомненно, торговаться сможет, но в знаниях Адоратского я сомневаюсь, ему могут подсунуть что угодно вместо Маркса. Проверить рукописи сможешь только ты.

Неторопливо раскурив трубку, Сталин взял со стола сколотые бумаги.

— Вот тебе постановление Политбюро и инструкции. Ознакомься.

Скрывая дрожь, Бухарин стиснул переплетенные пальцы. Невероятность происходящего застилала глаза. Подумать только: Коба выпускает его за границу!

Однако все так: цель командировки, состав ко­миссии, Адоратский во главе. Он, Бухарин, на втором месте.

В отдельной памятке были поименованы лица, с которыми надлежало вести переговоры: главари Вто­рого Интернационала и австрийской социал-демократии Отто Бауэр и Фридрих Адлер, а также меньшевики- эмигранты Дан и Николаевский. Все, кроме последнего, фигуры известные, заклятые друзья.

— Но, Коба,— попытался возразить Бухарин,— я же резко полемизировал и с Бауэром, и с Даном. Осо­бенно в брошюре «Международная буржуазия и Карл Каутский, ее апостол». И вообще постоянно подчерки­вал неизмеримую подлость и банкротство Второго Ин­тернационала... Не знаю, насколько удобно в такой ситуации...

— Большевик ведет открытую полемику в печати по принципиальным вопросам марксизма. Значит ли это, что он не может продолжить ее лицом к лицу с оппонентом? Нет, не значит.

Бухарин послушно поддакнул. Его нисколько не сму­щала возможная дискуссия с лидерами австромарксизма. Зато перспектива встречи с меньшевиком Даном определенно наводила на размышления. Это в его «Со­циалистическом вестнике» появилась запись злополуч­ной беседы с Каменевым, вызвавшая настоящий скан­дал в Политбюро. С эмиграцией опасно вести какие- либо дела. Тем более что по сей день неизвестно, кто мог предать огласке доверительный разговор с глазу на глаз. (Сокольников не в счет: он практически не участвовал и вообще скоро ушел.) Но как скажешь об этом Кобе? Заикнуться, и то немыслимо. Все равно что подставиться под топор. Тогда, в двадцать девятом, он очень ловко использовал ситуацию и конечно же все превосходно помнит.

— Я назвал Феликса Дана гувернанткой, прогули­вающей старца Каутского,— Бухарин все же попытал­ся прояснить обстановку.— И вообще эти «Либерданы»...

— Костюм у тебя, Николай, поношенный, так ехать неудобно. Срочно сшей новый, теперь времена у нас другие, надо быть хорошо одетым.— Сталин не пожелал вникнуть в нюансы. Вопрос для него был решен.

Возникшие было опасения вскоре развеялись. Коба завистлив, мстителен, но не настолько же... Вот и на прошлогоднем банкете он предложил тост: «Выпьем, товарищи, за Николая Ивановича Бухарина! Все мы его знаем и любим, а кто старое помянет, тому глаз вон!» Никто, так сказать, за язык не тянул, а доказатель­ство налицо. Значит, едем!