Заговор в начале эры
Шрифт:
– Берегите детей своих от гнева богов, – громко кричал жрец, – ибо не будет пощады никому. Гнев великих богов подобен урагану, опускающемуся с гор. Трижды Гекаты [63] лай прозвучит над городом. Горе нам, римляне!
Небо осветилось еще раз, и снова грохот громовых раскатов потряс город. Собравшиеся вокруг статуи люди повалились на землю. Даже Лентул был заметно смущен. А Катилина, наоборот, развеселился.
– Уйдем отсюда, – предложил он Лентулу, – иначе завтра Цицерон скажет, что боги метили в нас, а попали в Юпитера. – С этими словами грозный патриций страшно расхохотался. Удивленные люди начали поворачиваться к нему, и даже жрец замер, пораженный его смехом больше, чем ударом молнии.
63
Геката– богиня Луны, появлявшаяся при затмениях рассудка.
– Он безумен, – тихо сказал жрец, – безумен.
Люди закричали в один голос. Женщины заголосили, и Лентул потянул Катилину за собой.
– Давай уйдем, а то мы опоздаем к Эвхаристу.
И даже когда оба патриция скрылись во мраке улицы, люди еще долго смотрели им вслед, словно вспоминая демонический смех римского патриция, так потрясший их души.
А во многих домах уже горели светильники, пылали жаровни с углем и уставшие за день люди блаженно вытягивались у огня, благословляя великого Лара, бога домашнего очага. Попадая под надежный кров толстых стен, они быстро забывали о разгулявшейся снаружи непогоде, словно каменные стены домов могли защитить их от всех тревог и забот нынешней ночи.
В одном из старых домов на Виминале уже давно горел свет в конклаве богатой римской матроны. Всюду были развешаны искусно вышитые белые и пурпурные шелковые ткани. На потолке и в углах конклава просматривались вылепленные фигуры Юноны в свадебных нарядах. В углу виднелась статуя богини плодородия Феронии, которую многие римские женщины ставили в свои конклавы, прося у великой богини земли божественного плодородия. Над большим ложем, покрытым толстым слоем шерстяных тканей, висела картина, изображавшая жреца храма Юпитера во время совершения им обряда жертвоприношения. Рядом стояло несколько скамей, украшенных искусной резьбой и покрытых тканями из шелка. На некоторых из них лежали пуховые подушки с вышитыми изображениями восточных языческих богов – Осириса и Исиды, культ которых уже начал проникать в римское общество. Стоявший в углу конклава светильник, сделанный в виде продолговатой чаши, отбрасывал причудливую тень на все происходящее, создавая красочную игру теней на шерстяных и шелковых тканях, покрывающих все вокруг.
В конклаве было необычно тепло. Дома в городе отапливались переносными жаровнями, куда насыпали горячих углей. Однако уже в это время для отопления начали использовать горячий воздух, для чего рядом с конклавом и другими помещениями, которые хотели отеплить, складывали в земле печку, и тепло шло в подземелье этой комнаты, нагревая все помещение. Сейчас в нем находились двое, и язычок пламени светильника плясал по их обнаженным телам.
Тяжело дыша, Цезарь откинулся на ложе. Лежавшая рядом женщина мягко улыбнулась. Четко очерченный профиль, прямой римский нос, большие глаза и чувственный рот принадлежали, несомненно, римской матроне, в которой любой римлянин узнал бы Сервилию, вдову Марка Брута.
Молодая женщина, оставшаяся одна в хаосе гражданской войны с двумя маленькими детьми, сумела выстоять и даже дать достойное образование своему сыну Марку и дочери Юнии. Более десяти лет назад она встретила Цезаря и с тех пор навсегда отдала ему свое сердце.
Слыша теперь рядом дыхание Цезаря, Сервилия удовлетворенно подумала, что их дружба не стареет, хотя ей уже почти сорок и она старше Цезаря на три года. Она знала – многие женщины в Риме мечтают понравиться Цезарю. И хотя в последнее время он заходит к ней редко, каждый его приход был большим праздником для нее. Она осторожно поцеловала его в плечо, и он вздрогнул. Женщина почти неслышно засмеялась.
– Ты умеешь уйти от всего того, что тебя окружает, и остаться наедине с великими богами. Даже здесь ты не бываешь рядом со мной.
Теперь рассмеялся Цезарь. Прижав к себе Сервилию и вдыхая аромат ее распущенных волос, он тихо сказал:
– Я думаю, это единственный мой недостаток.
– Клянусь всеми богами, ты прав, – ласково прошептала женщина, снова целуя его, – у тебя их вообще нет.
– Значит, я подобен великим богам, и мне нечего бояться.
– Да, – Сервилия провела рукой по груди Цезаря, – ты непостижим, как Юпитер. Когда ты приходишь ко мне, я начинаю верить Гомеру. Такого мужчину, как ты, Пенелопа могла бы ждать всю свою жизнь. Ни одна женщина не скажет тебе большего, Цезарь, но мне нечего бояться, ты умен и все понимаешь без слов. Даже моя дочь Юния говорит, что, когда ты смотришь на людей, они не выдерживают твоего взгляда. Ты действительно самый великий из всех смертных.
Цезарь покачал головой, улыбаясь.
– Все влюбленные женщины говорят одинаково. Прости, Сервилия, но твой «великий» любовник уже пережил на четыре года действительно великого Александра [64] и пока ничего достойного не совершил. Разве что удостоился любви такой женщины, как ты. И я ее очень ценю, поверь мне. Ни с одним человеком в мире я не бываю более откровенным, чем с тобой.
– Я знаю, – прошептала женщина, теснее прижимаясь к нему, – я тоже ценю это. Мой сын всегда говорит о тебе с таким восторгом. Я очень хочу, чтобы он был похож на тебя, – добавила Сервилия.
64
Александр (356–323 гг. до н. э.) – македонский царь, известный полководец, завоевавший огромные территории в Азии и Африке.
Цезарь вдруг вспомнил Брута. Его устремленный на него взгляд и его слова – «не посрамлю». В этот момент молния осветила дом Сервилии, и Цезарь вдруг почувствовал, как тело куда-то проваливается, исчезает. Голова закружилась, пламя светильника вдруг ударило прямо в глаза, и свет, вспыхнув ярким огнем, стал меркнуть. По телу начали пробегать конвульсии. Правая рука неестественно выгнулась, оставшись лежать под телом, и он вдруг громко застонал, откидываясь на ложе, широко раскрыв глаза.
– Что с тобой? – испуганно спросила Сервилия. – Опять началось…
Она знала о страшном недуге Цезаря. Десять лет назад он впервые потерял сознание в ее конклаве, и она очень перепугалась, решив, что он умирает. Несколько дней спустя жрецы-авгуры объявили ей, что подобная болезнь – печать богов и ею отмечены очень немногие, избранные. Страшной болезнью, которую греки называли эпилепсией, болели Александр Македонский, Пирр, [65] Ганнибал, [66] Кир. [67] Жрецы объяснили ей, что отмеченный этой болезнью способен общаться с богами, и женщина неистово верила им, ибо легко убедить любящую женщину в исключительности ее избранника.
65
Пирр (319–273 гг. до н. э.) – царь Эпира, известный полководец, нанес римлянам несколько поражений, но позднее был разбит.
66
Ганнибал (247–183 гг. до н. э.) – карфагенский полководец. Государственный деятель. В ходе 2-й Пунической войны нанес римлянам несколько чувствительных поражений, но из-за отсутствия резервов был вынужден оставить Италию. Позднее был разбит. В мировой истории считается одним из выдающихся полководцев.
67
Кир (580–530 гг. до н. э.) – царь из династии Ахеменидов в Персии, создал довольно сильное государство, получив прозвище Великого.
А сам Цезарь в это время был уже далеко. Он снова, как семнадцать лет назад, лез на крепостные стены Митилен. [68] Меч в руке, и он карабкается по лестнице. Повержен один противник, второй. Он врывается на крепостные стены, закалывает еще одного врага. За ним идут римляне, его друзья. Он что-то кричит им, легионеры радостно отвечают.
Внезапно все исчезает, и меч выпадает из его рук. Против него идут враги, и у каждого из них лицо Марка Юния Брута.
– Ты, дитя мое? – спрашивает удивленный Цезарь. Неужели Брут и его друзья решили выступить против Рима, в защиту Митилен? Брут взмахивает мечом, и Цезарь с ужасом чувствует, как холодная сталь пронзает его тело. Он кричит и видит, как другие Бруты по очереди достают его своими клинками.
68
Митилены – в двадцатилетнем возрасте Цезарь участвовал в войне с Митридатом и при взятии крепости Митилены первым ворвался в город, за что был награжден дубовым венком.