Заговор в начале эры
Шрифт:
– Оставьте нас одних, – сказал Помпей, делая знак римлянам.
Претор встревожился.
– Великий, я не могу…
– Я сказал – уйдите, – недовольно махнул Помпей.
«Еще не хватает, чтобы легионеры видели, что римский полководец боится двух иудеев», – высокомерно подумал римлянин.
– Ты знаешь, зачем тебя позвали? – спросил Помпей, когда они остались втроем.
– Догадываюсь, – кивнул Аристобул, – ты думаешь убедить меня в бесполезности сопротивления. Напрасно. Я и без того в этом убежден. Но именно поэтому мы будем сражаться с римлянами до последнего человека.
– Будьте вы прокляты, братоубийцы, –
– Это говоришь ты, – изумился Аристобул, поворачиваясь всем корпусом к брату, – ты, который поднял людей друг против друга, ты, который пошел против своего брата, ты, благодаря которому сейчас в городе чужеземные войска. И ты смеешь упрекать нас. Воистину вы, фарисеи, великие мастера притворства. Поднимаете к небесам уста свои, а язык ваш расхаживает по земле. Кто позвал римлян в Иерусалим? Из-за чего идет братоубийственная война, Гиркан? Разве ты не знаешь, что именно вы первыми начали эту братоубийственную войну, разве не вы призывали на площадях и улицах бить богоотступников и предателей веры, разве не вы своим религиозным фанатизмом раскололи народ надвое, и римляне вошли в город? Ибо сказано: сыны человеческие – только суета, сыны мужей – ложь, если положить вас на весы – вы легче пустоты.
– Неправда, – закричал Гиркан, – мы истинно служим Яхве, а вы отреклись от своих богов, забыли их, поэтому боги отвернулись от нашего города. Это вы, нечестивцы и богохульники, призывали отказаться от служения богам, насмехались над традициями и жрецами, оскверняли храмы своими нечестивыми разговорами. И восстанет Боже! – закричал Гиркан. – И защитит дело свое, и вспомнит вседневное поношение ваше от безумного. Ибо удаляющиеся от него гибнут, и боги истребляют всякого отступающего.
– От кого удаляются, – разозлился Аристобул, – от богов, которых придумали вы, которые удобны прежде все вам, чтобы управлять народом, чтобы держать его в неведении и страхе. Вы предали иудейский народ, призвали чужеземцев и, значит, предали своих богов. И не тебе, Гиркан, обвинять меня в богохульстве. Разве во мраке познают чудеса Его и в земле забвения правду Его?
– Господа Бога твоего бойся, – поднял руку Гиркан, – и Ему одному служи и Его именем клянись.
– Не богохульствуй, – строго одернул его брат, – нельзя клясться именем бога и призывать врагов истреблять верящих в него!
Помпей, молча слушавший ожесточенную перепалку между братьями, решил, наконец, вмешаться.
– Я позвал тебя, Аристобул, чтобы узнать, можешь ли ты поговорить со своими сторонниками в храме? – мягко спросил римлянин.
– Я не сделаю этого, – покачал головой Аристобул, – и ты это знаешь, римлянин.
– Ладно, – махнул рукой Помпей, – ты мог бы спасти своих людей от истребления.
– Они меня не послушают, – гордо сказал иудейский царь, – бесчестье для них хуже смерти, и в храме они будут драться до конца.
– Иди, – гневно сказал римлянин.
Аристобул, поклонившись, исчез в кустарнике.
– Проклятый нечестивец, – закричал Гиркан, – он согласен на истребление иудеев ради своего честолюбия.
– А ты? – в упор спросил Помпей. – Ты не согласен?
Глаза Гиркана гневно сверкнули.
– Да, – выдохнул он, – клянусь милостью Яхве, я согласен. Эти вероотступники должны умереть. Ибо Господь учит карать вероотступников.
Помпей содрогнулся. Любой вид религиозного или политического фанатизма был ему крайне неприятен. Воспитанный на традициях эллинской культуры, высокообразованный Помпей в душе скорее сочувствовал вольнодумцам-саддукеям, чем лживым религиозным догматикам-фарисеям. «Но в политике нельзя следовать личным симпатиям», – в который раз с горечью подумал Помпей.
– Я стою здесь уже три месяца, – зло сказал он, – целые царства покорялись мне в менее короткие сроки. Что мне делать, Гиркан?
– Напасть в субботу, – мрачно посоветовал иудей, неприятно улыбаясь.
– В субботу? – изумился Помпей.
Понимая, как необходим им в дальнейшем союз с Иудеей, римляне щадили религиозные чувства иудеев, и по субботам, в дни священного отдыха для иерусалимцев, римская армия не штурмовала стены храма.
И вот теперь брат иудейского первосвященника советует напасть в субботу!
– А твои соотечественники в городе? – усомнился Помпей. – Что скажут они?
– Пусть тебя это не волнует, – торжественно сказал Гиркан, – боги прощают все, сделанное во имя блага всемогущего Яхве.
«Какой мерзавец, – огорченно подумал Помпей, – и это религиозный фанатик? Во имя собственных честолюбивых планов он готов на время отречься и от своих богов, и от своих соотечественников».
А Гиркан, уже обернувшись к солнцу, горячо молил:
– Боже! Гордые восстали против меня, и скопище мятежников ищет моей души, не представляют они Тебя перед собой. Но ты, Господи Боже, щедрый и благосердный, долготерпимый, и многомилостивый, и истинный. Призри на меня и помилуй меня, даруй крепость Твою рабу Твоему и спаси сына раба Твоего. Покажи на мне знамение во благо, да видят ненавидящие меня и устыдятся, потому что Ты, Господи, помог мне и утешил меня.
Помолившись, Гиркан обернулся к Помпею.
– Нападайте в субботу, – коротко повторил он и, кивнув головой, зашагал в сторону, противоположную от солнца.
Помпей долго смотрел ему вслед.
Во время субботнего отдыха, в жаркий полдень, римляне, почти не встречая сопротивления, ворвались в храм. Гней Помпей совершил самое большое святотатство в своей жизни. Он вошел в главное храмовое помещение, куда мог заходить только иудейский первосвященник один раз в год. Тора была осквернена, и по иудейским законам ее полагалось хоронить, как мертвого человека. Стоя на крепостных стенах, Гиркан, получивший, наконец, власть над всем городом, злобно провожал уходящее римское войско. Иудея становилась отныне провинцией Рима, и в городе оставался римский гарнизон. И Гиркан, уже утвержденный первосвященник Иудеи, проклинал от всей души Гнея Помпея Магна.
– Да падешь ты на глазах домочадцев своих, на глазах друзей и близких. И будешь ты убит, как пес, и не совершат над тобой положенного обряда, – проклинал римлянина Гиркан.
Уходящие римляне разрушили храм до основания, и оставшаяся Стена Плача до сих пор стоит в Иерусалиме печальным и назидательным памятником иудейского народа.
Спустя пятнадцать лет после описываемых нами событий Помпей Великий был предательски убит на египетском берегу на глазах жены и сына. Тело его было осквернено, а голова выставлена на потеху врагам.