Захват Московии
Шрифт:
— Опаньки! — и строго посмотрел на Максимыча, а тот отвёл глаза и занялся бутербродом.
После его ухода можно было вернуться к бутылке, которая, по словам Павла Ивановича, «скучала в гордом одиночестве». Когда после четвёртой рюмки стол утвердился на четырех ногах, стало куда веселее сидеть за этим столом. И куда теплее, чем было до этого. И я начал понимать вечную мудрость этого народа — бесстрашно встречать все препятствия и сразу искать — и находить — выход. Это и Хорстович говорил: «Русский народ — тихий
Ветераны соглашались со мной, Павел Иванович подхватил:
— Да, да, саботажники, а чуть что — Россию на помощь зовут! Вывалился откуда-то царь Дарий — русские себя подставляй в боях! Появилось корсиканское чудовище Наполеон — где русские?.. Вылез Гитлер — где Сталин с его Красной армией?.. Сами заразу порождают, потом с ней справиться не могут, а русский Ваня их спасай… на своих шеях выноси…
Максимыч, делая двуслойные бутерброды, с ним соглашался кивками и звуками: «Ну… Ясно… Как нехуй делать», — а Павел Иванович горячился:
— И саботаж этот не вчера начался, уже с татар идёт — давай русских под татар подставим, чтоб вроде фильтра были между нами, Европой, и татарами! Что мы за несчастный народ! Откуда только зараза к нам ни лезла!
После пятой, за здоровье внука Митяши — («Митяша, Мишаня… — умилился я про себя. — Ну где еще такое услышишь? Одни звуки уже успокаивают, расслабляют — шшш-шшшш… шаня… яша…»), ветераны начали меня спрашивать, почему я так уверен, что меня уже ищут — «чтоб в розыск поставить, факты нужны, время, санкции всякие, эта процедура не быстрая», — и мне пришлось кратко изложить плакучую и тягучую историю проклятой регистрации, сказать о полковнике, о том, что я уже раньше попал в поле их зерния…ну да, где зерна много…
Они тоже знали, что это очень плохо и лучше от этого поля быть подальше.
— Раз уже раньше разборки были — кто его знает… Может, и в розыске… Говорите, в подвале милиции сидели?
— Да, час, два часа… — (О ресторане и предложениях полковника я запретил себе говорить, хотя уже прыгало на языке.)
Тут раздался звонок моего мобильника. Я в панике посмотрел — Алка! Брать или взять?.. Вдруг она… А!..
— Фредя слушает.
— Привет, котик. Как дела?
— В порядке. — Я хотел обрадоваться её голосу, но вспомнил о деньгах: — Но… это…
Она перебила меня:
— Слушай, чего я звоню. Ты когда отбываешь?
—
— Ну, уезжаешь когда?
— Я? Еще не сейчас. Не быстро. Здесь пока, — решил сказать я.
— Что, визу продлил?
— Да, вроде такого…
— Ну и отлично! Давай завтра с Наташей увидимся, я, ты и она…
— Давай, только без кабанчиков…
— Не вопрос. Фредя, я чего еще хочу сказать. — Алкин голос посерьезнел, что меня настрожило: «Что? Что ещё такое?» — Тут я обнаружила у этого бычка, Стояна, когда он на обед заявился, 500-евровую… Ту-дым-сюдым, в общем, он признался, что увёл у тебя штуку из пиджака и половину уже успел спустить в казино… За это я ему приятного не сделала, скандал устроила, хоть он и кричал, что у него стоймя стоит… Он вообще того, играет… Игрок. Но пятьсот я отобрала, завтра отдам при встрече. Или оттуда с Наташкой расплачусь. Она же не обязана с тобой за здорово живешь кувыркаться?
— О да, конечно! Здорово живу, спасибо, что правду сказала, — выскочило откуда-то само собой: меня так обрадовали её слова, как будто я уже за границу перебрался и в Мюнхене сижу. Какая благородная девушка! Конечно, её обязательно надо взять горничной! Она такая видная, красивая… — (И пружинистая змейка где-то в глубинах приподняла сонную головку и огляделась, маятник затиликал.) — Ты где сейчас? Может, это…
Она замялась:
— Сейчас я… занята, в общем… Подожди, миленький, до завтра!
— Да, спасибо, хорошо, не вопрос!
И я, счастливый, щелкнул кнопкой. Я, конечно, оставлю ей эти деньги. Я так и знал, что этот кабанок… бычатка слямзирил!.. Игрок! Этим всё сказано. У этого Стояна стоймя стоит, а что мне от того? Ну его к туркам!
Максимыч спрятал за батарею пустую бутылку, а с полки вытащил новую:
— Вы, это, колбаску берите, сырочек… Может, оливьешку принести?
О да, оливье, сказочный салат!
— Принесите, да, пожалуйста! Оливьерушка крутой!
Максимыч позвал, на зов просунулась голова и, получив заказ, исчезла. Павел Иванович отвинтил бутылке головку:
— Так. Когда амуниция прибудет — дальше чего? Сегодня он уже в Питер не ездок, пусть здесь ночует. Или у тебя, или у меня, милости просим. А завтра мы отвезем его на вокзал и отправим в Питер…
«Отправим» мне не понравилось: сразу вспомнился учебник фрау Фриш, где жители столицы отправляют письма, посылки и бандероли с Главпочтамта во все уголки необъятной Родины.
— Что я, бандерулька? А вы сами? Не едем? — Мне вдруг так захотелось, чтобы старики поехали бы со мной, и довели бы до самолета, и посадили бы в кресло…
— Это больших денег стоит, откуда у нас? Бедность, конечно, не порок, но паскудное паскудство и свинство.
— А у меня есть, — сказал я. — Сколько надо? Сколько билет до Питера?
— Долларов сто, кажется.
— Гостиница на сутки-две?
— Ну, по-разному, от 50 и выше.
— Ну, скажем, тоже 200–300. А у меня есть полторы тысячи, евро. Чего, не хватает?