Захват Московии
Шрифт:
— Да они вообще считали, что Антарктида — это уплывшая и потом замерзшая Атлантида!.. — заключил он веско.
— Ау! Оу! — вырвалось у меня. Антарктис! Атлантис!
Максимыч тоже сглотнул от удивления. А Павел Петрович значительно шевельнул лицом:
— Они знали, что там, под коркой льда, воздушные мешки покрепче нашей атмосферы, бьют горячие источники, а в пещеры можно целые города поместить. Говорят, в Антарктиде уже была организована пробная колония, «Новая Швабия», и перекинуто в конце войны всё ценное. Конечно, они не всех туда хотели взять — только верхушку… Может, кто и сейчас там сидит… Вот американцы
Максимыч угрожающе переложил по столу свои громадные ручаги:
— Доузнавались, падлы… Правильно сказал Сталин, когда ему доложили о самоубийстве Гитлера: «Доигрался, подлец!» Доигрались, в натуре! И мир чуть не уничтожили! Хорошо, что мы им жару дали! Воевать надо так: немец на тебя с ножом, а ты на него — с пистолетом, он подбил машину — мы взорвали дом, он посылает одного нашего в больницу, а мы троих ихних — в морг…
Я молча выпил. Ohne Kommentar. Без комментариев. Что сказать? Молчать. Бережёного бог не бережёт, бережёный сам себя бережёт, богу надо за другими следить, кому помощь нужна, безбрежным и малобережёным. Берегите только себя и своих близких… Кто меня бережёт? И где мои близкие?
Потом Павел Иванович сообщил, что Гурджиев учил, что главная сила жизни и власти — в абракадабре:
— Кто ею владеет, то владеет миром.
— А чего это? Абракадабра — это же так, глупость какая-то? — возразил Максимыч.
— Это ты так думаешь, что глупость, — загадочно усмехнулся Павел Иванович, — на самом деле «авракадавра» — заклинание, по-древнееврейски значит: «Скройся, нечистый!» И пишется оно так хитро, углом… дай сюда бумагу! — потребовал он, повернул листок со свастиками и начал выводить:
abracadabra
abracadabr
abracadab
abracada
abracad
abraca
abrac
abra
abr
ab
a
И, пока рисовал, пояснил нам, что, говорят, Гитлер любил в свободное от тирании время играть с сотрудниками рейхсканцелярии в абракадабру — писали по букве, и на кого придётся последнее «а» — тот проиграл бутылку шампанского…
— Морской бой, что ли?
— Типа того.
Так, в беседах, прошло около часа, за которые Максимыч что-то перекладывал с тарелки на тарелку, уносил пустые, Павел Иванович вздрёмывал, свешивая голову набок и растворяя рот, просыпаясь, ругал врачей, которые не ставят ему бесплатную челюсть, скоро даже каши есть не сможет, а я им рассказал об одном враче, который жил недалеко от безрукого дедушки Адольфа. Этого врача прозвали «доктор-смерть», потому что заметили — куда он ни придет, пациенты умирают. Его начали заказывать из других мест, к заядлым тёщам, неверным любовницам и зажившимся на этом свете богатым родителям, а там всё случалось по схеме: «пришел — осмотрел — умертвил». Об этом узнали власти, увезли его в Бонн…
— А там, наверно, от него все и подавно перемёр ли, — предположил Максимыч и отправил ещё одну пустую бутылку укрыться в окопе за батареей; потом спросил, как правильно расшифровывается «SS»: — Это просто
Я был рад что-то сообщить:
— Ничего чего, не «зондер». «SS» — это «Schutz-Staffel»…
— Чего-чего? «Шутц» понятно — «охрана». А «штаффель»?.. На «штиффель» похоже… Охрана в сапогах, что ли?
— Staffel — это коммандо, отряд… У Геринга был свой полк — авиа, его охрана… оттуда начались называть-назвать…
— Охранная команда, значит… Типа опричнины… А, хитро… Кстати, ребята, надо список вещей на завтра составить, в поездку едем, нет? — сказал Павел Иванович, позёвывая и поправляя рукой что-то во рту, на что Максимыч достал с полок тетрадный лист и огрызком красного карандаша начал царапать:
— Так… Кипятильник… Чай… Колбаску, сыр, хлеб… Белье… Трусы-носки у вас есть? Можно купить в ларьке, у них всё есть…
— Ничего есть… Всё там… чемодан… персидский словарь, электронка… даже щубная зётка… блокнот-словарь… — перечислял я.
Вдруг раздался резкий, какой-то излишне горячий нервный звонок. Послышался скрежет стульев, женский голос крикнул:
— Это Борька, наверно. Я открою!
Щёлкнула дверь. Какие-то тихие разговоры. Вдруг с грохотом распахнулась дверь и в комнате появился Витя-кобурной, за ним ввалился капитан Жирновский.
— Оставаться по местам! Мы из милиции! — сказал зло Витя и, схватив меня за руки, свёл их вместе и грубо защёлкнул холодным жгучим острым железом. — А ну, встал!
Ветераны, открыв рты, сидели не двигаясь. Я осоловело смотрел вокруг. Внутри всё оторвалось и полетело кавардаком.
— Где его вещи? Эта сумка? Эта, спрашиваю?
Максимыч сглотнул слюну:
— Ну, эта… да.
— Да вы чего, ребята? Это же божий человек, немчик учёный, гость, Фредя… — Павел Иванович начал было вставать, но Витя силой усадил его за плечо обратно:
— Сидеть! Руки на стол! Знаем, кто это! — А мне, вставшему со стула, процедил: — Вы арестованы по подозрению в убийстве… К выходу! Жирновский, сумку его!
Капитан только сейчас отдышался, хотел что-то сказать, но Витя уже рывками выдернул меня из комнаты, так что капитан, подхватив мою сумку:
— Эта? Еще чего его было? — разлаписто заковылял следом.
В прихожей я увидел много лиц, но они были как бы слеплены в один ком, и этот ком разными глазами смотрел на меня. Ноги не шли, но Витя толчком заставил переступить порог и удерживал около двери лифта, пока та с дрожанием и железным визгом не стала открываться. Люди стояли в дверях. Капитана не было. Я услышал голос Максимыча:
— Лида, откуда менты?
Женский голос ответил:
— Извините, говорят, немца ищем, мы его друзья…
— Где он там? — не отпуская меня, громко и недовольно спросил Витя.
— Воду пьёт. Идёт, — ответили и расступились, пропуская капитаново брюхо.
Витя, державший ногой дверь лифта, воткнул меня в кабину, за мной втиснулся капитан с сумкой. Пока ехали, все молчали. Вид у них был неприветливый и усталый. Мысли мои мельтешили без выхода: «Ende!» [87] Болели руки в железе, жали ботинки… Когда я пискнул:
87
Конец (нем.).