Захват Неаполя. Берёзы
Шрифт:
– Господи! Да о чем вы говорите, отче?!.. – Мирпуа резко оттолкнул епископа, сжал руки в кулаки и вскрикнул. – Я бы душу продал дьяволу, лишь бы не видеть всего этого позора!..
Епископ закрыл лицо руками и зашатался от усталости, лишений и услышанного богохульства.
– Остановитесь… – тихим голосом произнес он. – Умоляю вас, Мирпуа…
Катарский воин зло сузил глаза и ответил:
– Где же наш Господь?! Где?! Где?!.. – он зло и торжествующе улыбнулся. Это был оскал дьявола, чьи адские огни засверкали в глазах рыцаря. – Что-то я не вижу его воинства, закрывающего нас своим щитом и изгоняющего врагов и антихристов с нашей благословенной
Вместо ответа Бертран де Марти отнял руки от своего бледного, как снег, лица и спокойно посмотрел на рыцаря неотрывным взглядом. Глубина и сила его глаз, казалось, пронизывала рыцаря насквозь, разрывая в его сердце и душе гнезда сомнения, ереси и дьявольского наваждения, а на их место ставила умиротворение, светлую чистоту и непередаваемую душевную легкость, как глоток свежего морозного воздуха выветривая похмелье из головы.
– Я прощаю тебя, сын мой, – епископ ласково улыбнулся, – господь велел нам прощать грешников и не отталкивать заблудших овец, леча их любовью и словом…
Мирпуа повалился на колени перед этим великим человеком, чья теплота и вера разом умиротворили его мечущуюся душу. Он на коленях подполз к епископу, положил голову ему на колени и произнес:
– Простите меня, отче… – рыцарь поднял голову и посмотрел на Марти. – Порой у меня уже нет сил, а злоба и ненависть буквально захлестывают меня, превращая в адское создание…
– Успокойся и прекрати думать о своей личной войне с потомками того заблудшего крестоносца. Сосредоточься на главном, сын мой, – епископ взял его голову в свои руки и прижался лбом ко лбу рыцаря, – ты уверен, что Монсегюр обречен? – Мирпуа молча кивнул головой. Епископ нахмурился, взял себя в руки, разгладил морщины на лице и произнес. – Шансов никаких нет?..
– Никаких, отче…
– Значит, такова воля Господня. – Бертран де Марти поцеловал в лоб рыцаря. – Будем готовиться предстать мучениками пред Господом и Пресвятой Девой… – епископ покачал головой. – Умоляю тебя, Мирпуа, никому ни единого слова. Пока, по крайней мере… – рыцарь молча покачал головой, соглашаясь со словами епископа. – Прекрасно. Как идут дела у мэтра де Баккалариа? Когда будет готова его катапульта?..
– Не раньше, отче, чем через три дня… – Пьер-Рожэ реально оценивал время и, прежде всего, нехватку материалов, необходимых для строительства катапульты. – Пригодного дерева нет, мэтр пытается собрать машину из всего, что попадается под руку…
– Не впускайте в свои сердца сомнения и отчаяние, тогда и Господь поможет нам… – произнес епископ, но в его душе зашевелилась змея сомнения. Он помолчал пару минут, задумчиво глядя в окно, повернул голову к рыцарю и спросил. – Как твой сын?.. – Вместо ответа Пьер-Рожэ закрыл лицо руками и застонал. Бертран де Марти обнял его и прошептал. – Господь возлагает на него высокую миссию. Вставай и следуй за мной…
Пять лье южнее замка Монсегюр. 1 апреля 1267г. (Настоящее время)
Небольшой отряд осторожно двигался по узкой и извилистой горной дороге, поднимаясь все выше и выше в предгорья Пиренеев. Воины и кони устали, осторожно ступая по шатким камням дороги, то и дело, рискуя свалиться в пропасть, простиравшую свою глубокую глотку слева от дороги.
Два дня назад Ги в условленном месте
– Арбалетчикам выдвинуться вперед на расстояние полета болта! – Хриплым и простуженным голосом прохрипел он, кутаясь в меховой плащ, который холодный и пронизывающий до костей ветер трепал в разные стороны. Он вынул руки из кольчужных рукавиц и попытался согреть своим дыханием. Пальцы окоченели и с трудом слушались. – Бр-р-р, какой же холод…
– Это еще ерунда, дон де Леви. – Рыцарь, выделенный графом де Фуа в качестве провожатого и командира арбалетчиков, весело засмеялся, наблюдая за страданиями теплолюбивого француза. – То ли дело зимой! Вот, когда морозы, так морозы. А сейчас, – он презрительно плюнул на снег, таявший под копытами коней, – детская шалость.
– М-да, – покачал головой Ги, – поражаюсь я вам, горцам…
– Спасибо за комплимент, дон Ги. – рыцарь учтиво поклонился в седле. – Значит, вы не видели настоящих горцев, раз называете нас, фуасцев, таким гордым именем. Вот, баски, к примеру…
– Я видел басков, мой друг, – хмурым голосом одернул его Ги де Леви, – причем, в деле.
– ? – Удивленно поднял брови рыцарь.
– При осаде Монсегюра, мой друг. – Улыбнулся в ответ де Леви. – Сенешаль де Арси умудрился уговорить Тибо Наваррского, который ссудил ему отряд горных стрелков за довольно-таки приличную сумму в золоте…
– Неужели?.. – удивился рыцарь.
– Мало того, дон де Матаплана, я и повел их на штурм барбакана, взятие которого и предрешило судьбу Монсегюра… – словно вскользь обронил де Леви. – У рыцаря от удивления глаза полезли на лоб. Он открыл рот, но ничего не смог вымолвить, лишь молча глотал воздух, напоминая рыбу, вытащенную рыбаком и брошенную на берегу. Ги бросил быстрый взгляд на молодого рыцаря, незаметно улыбнулся и, поддав шпорами своего коня, добавил. – Еще пара поворотов и мы увидим знаменитые карстовые пещеры Сабарте. Прошу вас, дон Рауль, проследите, чтобы ваши стрелки не прошляпили засаду, умоляю вас…
Рауль де Матаплана часто закивал головой и, поправляя на ходу свой шлем-шапель, поехал вперед, обгоняя ряды воинов отряда де Леви, чтобы нагнать своих арбалетчиков.
Когда он уехал вперед, Ги свистнул одному из своих воинов и приказал:
– Не зевайте, ребята. Если они здесь, то наверняка приготовят нам отменный бульон! Арбалеты наготове, щиты приторочить…
Монсегюр. 16 февраля 1243г.
Они вышли из комнаты башни и спустились по узкой винтовой лестнице в подвал, защищенный тяжелой дубовой дверью, окованной железом, успевшим покрыться пятнами ржавчины. Возле двери стояли пятеро катарских воинов, на шлемах, черных сюркотах и щитах которых красовались голуби и пчелы. Стражники расступились и открыли ключами дверь, пропуская епископа и Мирпуа внутрь подвального помещения башни.
– Входи, не бойся… – Бертран де Марти взял на руку рыцаря. Его рука была ледяной и влажной от пота, ведь Мирпуа впервые входил в святая святых катаров – сокровищницу и дарохранительницу, перевезенную еще в начале альбигойского крестового похода покойным Жильбером де Кастром из Сен-Феликс-де-Караман в Монсегюр, подальше от алчных взоров и загребущих рук Симона де Монфора и его рыцарей. – Ты первый… – епископ вздохнул и добавил, – и последний, кто входит из простых смертных в это помещение…