Захват Неаполя. Берёзы
Шрифт:
– Ваша щедрость может соперничать только с вашим благородством, – улыбнулся де Леви, – только вот, граф, тут есть одна закавыка. – Рожэ-Бернар перестал смеяться и вопросительно посмотрел на него. – Сокровищ мы можем и не найти, а вот титул и невесту для сына я уже получил! Кто же тогда из нас ловчее, а?!..
– Ой, ну и прохвосты вы – северяне!.. – граф искренне развеселился и похлопал рыцаря по плечу. – Протяни вам палец – вы руку по локоть откусите!..
– Вы льстите мне, ваша светлость… – улыбнулся рыцарь. – Мне говорили, что южане просто даровиты на словесные экзерсисы, но вы, мой дорогой граф, превзошли
– В таком случае, мессир свекор, не соблаговолите ли разделить со мной скромную трапезу… – граф трижды хлопнул в ладоши. Тяжелая портьера медленно отодвинулась, открывая небольшую, но уютную соседнюю комнату, где был уже сервирован роскошный стол, ломившийся от вина, мяса и фруктов. – Можно сказать, на первый семейный обед…
– Это большая честь для меня…– Ги радостно посмотрел на графа. – Только глупый может отказаться от подобного предложения…
– Тогда, милости прошу к столу… – Рожэ-Бернар приветливо похлопал его по плечу.
Маленькая дырка в стене, закрытой гобеленом, закрылась. Диего де Юссон тихо вышел из соседней комнаты и, приложив палец к губам, молча протянул графскому слуге увесистый кошель, звякнувший в тиши коридора дворца монетами.
– Господь, да возблагодарит тебя… – прошептал он перепуганному слуге.
Диего спешно покинул дворец, сел на коня и, проехав ворота цитадели, стал спускаться в нижний город. Он доехал до маленького домика, поросшего шлющем и виноградной лозой, спрыгнул с коня и постучал в большое бронзовое кольцо, прикрепленное к двери. Смотровое окошко приоткрылось, и в нем блеснули искры черных глаз.
– Адский змий лезет в горы. У нас неделя… – произнес он и, испуганно посмотрев по сторонам, отошел от двери, сел на коня и поехал по направлению к казармам, располагавшимся возле главных ворот нижнего города.
ГЛАВА V.
Сокровища Монсегюра.
(Начало).
Монсегюр. 16 февраля 1243г. (24 года назад)
– Насколько я понимаю, дон де Мирпуа, Монсегюр обречен… – Бертран де Марти, новый катарский епископ, ставший у руля гонимой церкви после смерти Жильбера де Кастра, задал свой полу-вопрос, похожий больше на констатацию факта. – Катапульта не разрушена, барбакан не отбит, наши дни сочтены…
Пьер-Рожэ де Мирпуа, верный катар и мятежный рыцарь, выброшенный крестоносцами из всех своих богатых владений, расположенных между Фуа и Тулузой, с упорством обреченного цеплялся за свой последний горный замок Монсегюр, уповая лишь на провидение, пока, наконец, католическая церковь и французские рыцари, ведомые сенешалем Каркассона Гуго де Арси не осадили эту еретическую твердыню, поставив себе целью, раз и навсегда, покончить с заразой мутившей умы населения Юга Франции в течение нескольких столетий.
К моменту начала осады его возраст уже приближался к пятидесяти годам, из которых больше половины он провел в постоянной войне с крестоносцами Монфора, рыцарями маршала де Леви, католических епископов и инквизиторов, наполнивших плодородные равнины и прекрасные горные долины Окситании сотнями и тысячами пылающих костров.
– Верховный Просветленный, – он упал на колени перед епископом, протягивая
– Не надо роптать и искать оправданий, сын мой… – епископ тяжело вздохнул, встал со стула с высокой резной спинкой и подошел к коленопреклоненному воину. Он положил свою иссохшую ладонь на голову воина, давая тому утешение, – видимо, так угодно Господу. – Он развернулся и подошел к окну башни, смотревшему на равнину, где располагались шатры лагеря французской армии. – Чей это флаг и герб? – Епископ повернулся к де Мирпуа и жестом подозвал того. – Мои глаза стали слабеть…
Пьер-Рожэ подошел к окну и посмотрел в направление, указанному рукой де Марти. На частично восстановленной башней барбакана, слева возле большой палатки красовался и трепетал на ветру стяг желтого цвета, украшенный тремя черными стропилами – герб его злейшего врага, герб и флаг того, кто отнял жизнь его отца, изгнал его из родовых земель, замков и угодий, сделал изгоем в родной стране, кто превратил его в затравленного охотничьими псами волка, мечущегося по лесам и скрывающегося в пещерах, которых, слава Господу, в здешних краях было предостаточно.
– Ги Третий де Леви, внук наследного маршала де Ла Фо, потомок того, кто убил моего отца и присвоил себе мои земли, замки, кто растоптал ногами герб моих предков, кто прилюдно помочился на труп моего отца… – могильным голосом ответил де Мирпуа.
– Слава Богу, что, хотя бы, графа де Фуа здесь нет… – непонятно для чего вслух произнес епископ.
– А вот здесь, отче, позвольте мне не согласиться с вами! – Мирпуа резко повернулся к де Марти, сделался багровым от злости, кипевшей в его груди. – Жаль, что этот Иуда не видит плоды своих предательств! Благородная Эсклармонда…
– Не надо приплетать сюда его благородную бабушку… – резким и, одновременно, тихим голосом осадил его епископ. – Франки не решались прийти сюда до тех пор, пока был жив ее племянник, граф Рожэ-Бернар Великий! Внук лишь жалкая тень своих великих и могущественных предков-графов де Фуа… – Мирпуа сжал руки в кулаки, но епископ миролюбиво улыбнулся и снова, словно малое дитя, погладил рыцаря по седым волосам, слипшимся от пота, крови и грязи. – Это, сын мой, большая политика. Король Франции Людовик – весьма деятельный и ревностный католик. Своим худым и сутулым видом он умудрился запугать половину Европы. Да что там Европу! – Де Марти сурово нахмурил брови, желваки выступили на его изможденном и аскетичном лице. – Даже Рим и его папы дрожат, словно зайцы, ловя открытыми ртами любое слово, вылетающее изо рта этого человека…
Пьер-Рожэ схватился руками за волосы и, покраснев от натуги, ненависти и злости, кипевших в его сердце, закричал:
– Господи! За что ты мучаешь меня?! Как же я ненавижу этих ублюдков! Как же я стал ненавидеть весь мир!!!..
Бертран де Марти тяжко вздохнул и обнял рыцаря, прижимая его голову к своей впалой груди аскета и отшельника.
– Не надо, сын мой… – прошептал он на ухо рыцарю. – Не гневи Господа, наполни душу и сердце покоем и смирением. Изгони дьяволов, терзающих твою бессмертную душу…