Захват
Шрифт:
(Сиречь, оказался не в лучшем, как теперь говорят, лукаво, непростом положении; красивая ложь).
Видимо украл писарек, он же, на поверку – толмач, – предположил селянин, – казанный в торгу перебежчиком Галузою… Так! Сыщется, раз так, по приметам: черен, борода капитонска, стриженная, сошкою – нос. Чается, найдем, в городке!.. Тот, не тот? – вслушиваясь в толки селян, соземцев и теряясь в догадках мысленно казнился помор; худшее, что сам оплошал. Ну, а что касаемо слухов, сущих по всему околотку – правда, почему б ни поверить. Не далее как лонишней осенью – и год не прошел суе проходили по избам некий писарек – гражданин, староста и давешний пристав; «Мастер на любую послугу!» – промелькнуло у Вершина, когда вспоминал;
Пристав
Сколько же их есть, перебежчиков? И чем ни житьё? Родина – и пряник, и кнут. Нечто наподобие; но; так ведь, на поверку. Ей-ей. Главное, – подумалось: дом, печь – сердце пятистенка, большого и, вдобавок жена; незачем за Лугу нестись; отчина превыше обид. Как-нибудь потерпим захватчиков, заморских людей; право же. Зачем беготня? Жив – живи. Малое, что водится в доме, коли есть таковой, в сущности – не так-то и мало. Ну, а поглядим за рубеж: рай? Золото и прочие вещи, лучшие на взгляд обывателей – смотря для кого. Чается не больно уж сладко за границами Соколу; чего упорхал? – вкралось в размышления Парки. Вряд ли захотелось отправиться по жирный кусок; было-че, нахваливал в Красном, книгочеюшко хлеб, смешанный с древесной корою… пылью, в недород. Ох-хо-хо. Надо же додуматься, умнику: оставил, бегун чуть ли не боярский дворец!
«…Ну-ко, – рассуждал селянин, от слаби на ходу спотыкаясь кое-где за Романовкой, – послушаем дедку: грамотен, в речах не лукав. Мнение хозяина Речки, – думалось как шел, – не пустяк. Эх бы докопаться до истины!.. Да кто же содрал?» – С тем, Парка обернулся назад полюбоваться наследством, медленно спускаясь в низы, недоуменно похмыкал.
Птица, рукотворная – памятник; ну да, о себе. Скрылся, неизвестно куды!.. Впрочем, говорил о Персидах. Де она, такая страна? Може бы, сие королевство, или как там сказать, правильнее-от – баснословье? Выдумка писателей книг? – предположил селянин, стукнувшись о створку ворот. Впал в ходе размышлений о брате в слишком глубокую задумчивость, за что поплатился, – но, таки ухватил чуть не ускользнувшую мысль. Нет бы усомниться в написанном, – связалась в одно прерванная нить рассуждений, – Васька (далеко не простец!) в книжную Перейду поверил. Туточки, на устьях пришло в голову ее повидать. Словом, обуяло мечтание, поддался на блазнь. Чем же то еще объяснить ставшееся? Именно так. – «Горюшко – читателям книг!» – проговорилось в душе; Парка, сожалея поохал. Истинно, – пристроилось к выводу: «Инако зачем было бы сходить со двора?»
Позже, за воротами думалось:
К тому же, как встарь братец, полагаем вступал с кем-нибудь из местных разумников, таких же как сам истовых читателей книг в длившуюся месяцы прю. Вздорили, по делу и попусту, возможно, дрались. Худо заканчивали спор! Надо полагать, зачинателем ученых бесед чаще оказывался Васька. Судя по его словопрениям с двоюродным дядей поводы для ссор добывал с помощью безвестных писцов тех же, растлевающих ум, читанных по дурости книг… Слаб выдержкою; именно так. «С чем бы то еще побороться?» – баивал, скакун, суета, бросив незаконченным дело, нужное лишь только ему. Так себе, считай – дел овец… нужное для дома, напротив делывал вполне по-людски, что впрочем-то, само по себе, как-то – не совсем по-людски. Что выбежал? Затем, что не смог сколько-нибудь долго не ссориться? Возможно и так; вроде бы. С другой стороны, противостоявшего Ваське в спорах драчуна собеседника могло и не быть; правда что.
Почмокав губами в смутном понимании шаткости вторичного вывода, мыслитель вздохнул;
Вспомнилось куда и зачем двигается;
Вслед изошел более досадливый вздох.
Вряд ли-то, – сказалось в сознании. Житейское – вздор: люди!.. Погрыземся помиримся. Причину бегов надобно искать в сокровенном. Видимо, себя самого чем-то изобидел; ну да. Жительствуя в полном довольстве, да еще без жены, которую довлеет кормить – маялся разладом в душе. До переселения – лад, после такового – разлад, – вывел в заключение Парка.
Выбежать, положим-то – выбежал, – а там, на Руси? То же; от себя не уйдешь. Без родных мест будет ли спокой на душе? В общем, не сиделось – и деру, выбежал, – а как, почему – неисповедимая тайна. Подлинных причин не доведаться, – мелькнуло вдругорь с тем, как приближался ко всходцам, чуть повременив у крыльца. Также, не узнать почему держится за дом Онкудимище, отставленный поп. Звание одно, не жилище. Даже у по-сельского лучшее; ну да… Не совсем; лучшее – без печи? Ну ж нет. «Все же, хоть какая-то есть», – пробормотал селянин. Мается в такой конуре, что ее поздно разбирать на дрова!.. гниль. Мало ли кругом, за деревнею покинутых изб, – думая, повел бородой в сторону колодца мужик; праздных – своеземцы разъехались. Дома как дома. Нечего стыдиться: ничейное. Возьми и вселись.
Что ж-таки, оно происходит? – в общем, не взирая на лица, – уточнил во дворе мысленную речь селянин. Чем переселения кончатся? Возможно от них будет кроволитная брань. Господи, абы не война. Чур, чур! Не надо – лишнее. И, с тем наряду могут ли вернуть перебежчиков переговоры? Да и состоятся ли? Блажь. Бабушка надвое сказала… Двоица! опять. Вот так так; чаятельно, всё на миру – двойственное, – хмыкнул мужик; делится, само по себе… Ну, а коли все-таки будут, завершатся ничем. Всякое глаголют в миру. Должное случиться – одно, приемлемое – некий успех задуманного нами подчас, в действительности – нечто иное. Полаются, за чарочкой водки о делах, посудачат – и на том разойдутся; дескать, мол не наша печаль.
…Сходят не единственно бедные, что, в общем понятно, – в диво: изошли за рубеж уймища середних людей. С пашни окормлялись; Балда плотничал, не хуже, чем Васька; лучшие подчас выбегают! – говорили в градке. Также, кое-кто появляется (неважный пример, впрочем): Федька, вездеход – коробейник… Староста деревни… Толмач. Ровно челноки веретенные: одни – за рубеж, сельщина, в погоне за лучшим (с голоду? Возможно и так; разные бывают имущества), иные сюда. Что носятся? Убей, не прознать. Бегают, и всё, кто куды.
Столь же непонятно зачем вздумалось выпархивать Соколу, – приправил к речам, в мысленную кашу помор. Чаятельно, сей перебрался из родных палестин к городу не сам по себе, сиречь не по собственной воле; нудил переехать пример старшего из братьев; ну да; первым улетучился Птах, он же, по-крещёному Фрол, – проговорилось в мозгу среднего из Вершиных братьев с тем как, покидая крыльцо вшагивал в пределы сеней. К Выборгу подался и там будто бы, в корельской земле (финская? – и так говорят, в городе), спознавшись в рядах с некоторой знатной литвинкою пробился в купцы. Рухлядью пушною торгует. На тебе! ага, меховщик. Видели еговый корабль. Был набольшим у домничных выделок, теперь, говорят видевшие в шкурах доспел. Выскочка считаем; ну да. Ну и ну! Вот бы подивился меньшой.
…Жил в Красном, с дядею, читателем книг тронутый ученостью сын Лебедя Федорко – Жеравль, их с младшим неразъятого братства, Соколом двоюродный брат, столь же неуемный читатель всяческого рода житий. Васька пристрастился к заразе от кого-то из них; в среднем, получается-от… Важно ли? Скорее – от дяди.
Лебедь отличился в трудах, может быть единственно тем, что по недостатку иных сколько-нибудь стоящих навыков порою носил в Кут, железоделам еду. Сын чаще появлялся у горнов; больше помогал языком. Сей Лебедев потомок, Жеравль первым упорхнул в зарубежь. Видимо, прочтя Околипсис [8] предвосхитил грядущее: годка через два (три? четыре?) в третью и в четвертую домну стали забегать барсуки… Далее, с единственной книгою, а было четыре, али, кажется пять… Много! улетучился Птах, вслед – Сокол. Выехали, обще – с детьми, женками, понятно как день, да и кое-кто с батраками человек пятьдесят.
8
Правильно: «Апокалипсис». Труд Иоанна Богослова, содержащий пророчества о неизбежном конце мира, созданный в раннюю пору христианства.