Захват

Гнездиловых Юрий

Дело ли – глаза не продрав толком, поутру – задавать эстолько работы мозгам? Не было, и пусть… Недоспал? Или, в тихоте – переспал? Все-таки-то: як понимай сице наваждение? Гм. – Сельник, напряженно раздумывая тронул висок. С лихом набралось чаровства. Бесы напустили? Да нет… вроде бы. Хоть як понимай; путанное всё, на миру!

Видимо, сие ощущенье в прошлом небывалой бывалости (что странно звучит… важно ли?) когда-то и было где-нибудь в каком-нибудь прошлом, на Великой Руси, но не в королевстве, как тут, в ком-то из крестьян, деревенцев и, предположительно будет сказываться в ком-то другом. (В польную страду? На косе?!..) Как бы, при таком рассуждении вперед ни залезть, в будущие жители края. Голову пощупать – как раз: бред!.. Впрочем, любопытная

мысль. От бы то, ее приспособить к надобному в жизни труду! Всякое бывает; авось, как-нибудь еще народимся, дважды, или, может быть, трижды… Ой ли то – чем больше, тем лучше. Стоит ли? Что лучше, что хуже в будущем – отдельный вопрос. Эх бы поглаголати с Ваською, читателем книг! Можно бы. И, разом – неможно: выбежал… К тому ж, недосуг».

Зверь. Кат, палач. Той же нападатель, ворюга, чтоб ему пропасти налетчик! – сопоставил помор вепря и того, кто унес оберег, когда подступал к виденному издали.

Хлеб – та же, понимай живота, – проговорилось у Парки. С помощью братеника проще, но за неимением оного сие кое-как можно поместить в голове. Грамотен, поэтому проще – Лебедевы книги читал. Нетути пообочь, так сам… Неук, да еще и, к тому ж трудности не любим; ага. Умное не просто дается… Чисто по-людски – молодец; да уж.

Человек, селянин в сущности является тем, – произвелось на уме, что ему дано, для семьи, рода своего совершити ценен рукотворно вещественным, говаривал брат. Песельники да скоморохи, больше половины – не то: меньше, рассудил селянин, медленно, в настрое ума, требующем сосредоточенности следуя в дол, к месту происшествия.

Рожь, мать-кормилица, – подумал, вздохнув тако же, как лапти, порты, книжки – всякие, мерёжи, дома тож – человеческая жизнь. Ясно, не в прямом понимании, но, как бы: отродье… Перевоплощенная плоть. В общем, приблизительно так.

Сколько положено трудов!.. Уйма. И теперь – наяву кажется!.. осталось признать: лопнула неделя; тю-тю; вычиталась, ровно медяк с прибыли, в торговом ряду, али же карманник стащил.

Тоже хорошо; не своя. Бог дал Бог, как говорится и взял… парою кабаньих клыков. Дни – кроха человеческой жизни; малое; о чем тут жалеть? «Мелочь, но таки неприятно, – призадумался жнец: – Яко бы, так скажем: скончались. Как-то не особенно полюби, да хоть бы и день чувствовать себя мертвецом. Задумаешься тут!.. на часец. Но, да и такое не важно. Дикий кабан, выкравший неделю из жизни (собственной – не так-то и мало) в людях, на миру – полбеды… осьмушка наберется едва ль… с четверть. Можно ли прожить человеку не имея потерь? Всякие бывают… и здесь. Общая потеря чего-то, в сущности большое ничто. Да и со своею потерей, собственною можно смириться. Хуже потолоки обилья – горюшко супружницы; но. Приняли, ай нет петушка? Тощ, – вообразил на мгновенье жертвенного петела, – синь… С тем, высокомерный гордец – собинно, в сторонке гулял. (Сходное в миру: самобытность – розни петушиной сродни). Так себе; петух как петух. Только-то и ценного в нем: заклан вовремя, ровнехонько в полночь; как же. И еще хорошо: сам – без головы – побежал. Странно получилось!.. как так? – Вершин, озадаченный гмыкнул. – К жертвенному камню пустился, как бы, у ворот передумав. Чем передумывал – неясно; мелочь. Да не все ли равно? – скажем, сгоряча удружил».

Чувствуя, что так говорить, даже про себя не годится потому как грешно, Парка недовольно поморщился, поймал на ходу, подле свинороин лягушку, испустил хохоток и, позабыв о раскаянии тронулся вверх.

«Чаем, наведут на обидчика, – подумал вверху: – Тощ? Важно ли? Поклон как поклон!.. В сумерках – умеренно синий».

Кто же-таки все же содрал: некий переводчик? гуляй? писарь? – промелькнуло у Парки чуть ли не в пятнадцатый раз. – Впрочем, сукноносец не мог. Сам, дурья голова пострадавши. К свеинам забрался, колпак!

Вспомнив злоключения тихвинца помор усмехнулся. – В бранники едва не попал… в пешие. Сумел отвертеться. Дескать побывал, на коне, воином, в литовскую брань чуть ли не у самых европ; где-то у Смоленска велась. Накушался де, воин, а тут – что и от кого боронити: гавань? Чужаков – от своих? В чем-то, разумеется прав. Что ж к сельскому труду не пристал? Чо не согласился докапывать, за крепостью ров? – можно бы, за деньги наняться. Видимо, не то на уме. Торговать – не целину подымать, с коробом – значительно легче, – промелькнуло в душе. – Видели таких, не один… Разве от землицы уйдешь? Коробейничество сущий пустяк; именно. Легко рассуждать!.. Всякая работа – не легче.

Пользуясь часами прохлады сельник, без единого роздыха убрав полосу, вызревшую близ верховины, ровной приспускается в низ.

Вот выделился зеленоватый клинышек невызревшей ржи; «Добрая считаем, годится», – пронеслось на уме; ниву расчленяет прогал; связан очередной, вроде бы уже восемнадцатый, – подумалось Парке, али девятнадцатый сноп. «Нижнее обилье – потом, после», – проворчал на ходу, выразив наумное вслух: – Полюби? Ну як, не устал? Терпится? Ну ну, говори.

«Ж-жвик-к» – чуялось в какой-то наклон нечто наподобие хруста, переломившегося напополам, «Хррык»; Вершину явилось на ум, что слышанный вдругорядь в пучке, срезанном почти без натуги, просто и легко изошел («Отповедь, считай!») – от серпа.

«Верно говоришь, побратим; поехало!.. И вещи подчас могут по-людски вещевати… Рыком, получается; ну. Важно ли? Куда поважнее сицевого делу катиться, в горку и под горку, по-разному. (Все – разное дык)… Два десять снопов хорошо, больше – лучше. Сотню бы иметь, до темна. Движется, идет по предвиденному. Что там – кабан. Вздор, мелочь… Жизненное. Брат говорил, в молодости: вся живота, дескать – вереница потерь».

Весело поигрывал серп, точно пригвожденный к руке, въевшись рукояткою в длань, думалось иное, скользком; есть хочется, не хочется пить; даром, что работал подчас нижние посевы, у берега – дышалось легко;

«Ж-жвик-к… храп… харрап…»

Жен чуточку, гляди затупился, труженик, – отметил в низу, но еще все-таки порядком востер – пожвикает какое-то времечко без помощи-от… надобной не так, чтобы очень… брата своего, не в пример более тупого;

«Жвик-к… жвик-к»… брата, понимай: оселка.

Добре! Наконец – господин! Около – ни свеев, ни старост. Волюшка! Поодаль стрекочут, прыгая в колосьях изки. Подлинное всё, настоящее! Устал? Не совсем; терпится; позднее – на роздых. Час – к полдню. Тё-ёп-ленько… Восстали кузнечики. Да сколько же их? Тьма… тьмущая, – неслось в голове. Кое и когда по жнитву слышен перешепот колосьев – падала окрест, на урочище, – казалось жнецу, шепелевато шевелящаяся ближе к вершине от шальных ветерков, как бы недозрелая, тишь.

Поле-от – по прраву своё! Не барину-боярину корм, работаемый в поте лица, по-честному, обилие – в дом, семейке, – ликовал хлебороб. Это вам не то, что искать за морем больших калачей. Жизнь как жизнь. Отчина не всякожды пряник, временами – сухарь. – «То-оже хорошо… По труду… Легче ли дается живот, скажем, на Великой Руси? Да и за морями, у немцев, слышали – не паточный мед… не сахар, – промелькнуло в душе, частью изреченное вслух: – Нетрудная работа – не труд». Что же из того, что порою, в городе нарвешься на плеть? Изредка… По чистой случайности. Бывало и так. Бьют всюду, говорили купцы; принято де так, на миру, так – везде. Видимо, таков человек… По духу, по еговой природе. Господи, куда ты смотрел? Больше – по верхам? на луну? Прости меня, Создатель, раба грешного, создателя пашни. – «В горочку давай, шевелись», – пробормотав, селянин.

«Хррап… Жвик-к… жвик-к» – ответствовал, по-своему серп, как бы в подтверждение слов.

Жаль, да ничего не поделаешь: не долги часы утренней прохлады и свежести – приходит жара;

Вот полдень.

Подсказал посошок, воткнутый повыше землянки утром, на пролысой земле. Труженик, в сорочке навыпуск видел, наблюдая за ним самую короткую тень.

Времечко летит как стрела, – сообразил хлебороб. Столь же скоротечна и молодость. Ушла, не вернуть. Мало ли? – под сорок годов! Стар… Несколько, не так чтобы очень; в некоторой степени; ну. Полупожилой человек.