Захват
Шрифт:
– Вершин, не моги убивать! – проговорился толмач.
– Дам, выложу… сейчас, погоди… вот, – не попадая в карман левою, свободной рукою зачастил переводчик – и, попав наконец, мысленно, в себе произнес: «Гвоздь. Талер или, кажется шлант… круглое чего-то».
– Шарь, шарь! Получше, хорошенько. Так, так; сыщется, – покрикивал сеятель, – под жалом серпа.
– Ты! Но-но…
Трубка поломалась, новехонькая, – понял ездец. Выкинуть? Потом, недосуг. Что еще? Игральная кость; сухарики. Огниво, кремень… Девка откафтанная, дробь, чуть потяжелее – жакан. Господи, чего только нет!.. Выручального… Ищи, не ищи. Золото на падаль
– Выверни побольше карман! Вываливай!.. Чем больше, тем лучше. Ну-ка поживее… прибью.
«Спробуем?.. Коняга, пистоль… Выменил… Зачем, дуралей? Нету золотишка – тю-тю. В естях – уязвленная совесть, половинка, не меньше, лучше бы – побольше… сойдет; досыть… колоток от бренчала – походя, случайно сорвал… Пыж, войлочный, деваха (без парня – пуговка, пришить бы)… Ну влип! Думай, переводчик!.. тяни».
Вершин, продолжая покрикивать уже прозревал с лишком очевидную истину, что как ни стращай нужного, увы ни в штанцах с кишенями, ни где-то еще (в поддевке, на меху??) не найдет; как быть? – соображал селянин; вот, недоуменно похмыкав с видом простеца, переводчик медленно, с большой неохотою (возможно, стыдясь некоторой части вещей, – предположил пешеход), вывернув карманы явил чуть ли то не всё нажитое в городе, что только имел; вслед зеркальцу – блеснуло чуть-чуть в свете догоравшей зари – под ноги, в чепец улеглась, брякнула вторая подковка…
Можно бы, пожалуй вести менее крутой разговор. Лучше разбираться по делу без ножей, по-людски; спокойнее; как, слыхом речет людие, истцы да ответчики в судебной избе; жен по временам опускается, клюет; не пустяк: выговори сей, нападатель очевидную ложь, выбранись, что, в общем терпимо – серп, отяжелевший (чур, чур!) вздумает еще чего доброго… недоброго; ну… склонен самовольно упасть на голову, сам по себе – доказывай тогда правоту тем, что не хотел убивать! – «Лишнее», – мелькнуло в сознании. – На Божьем суде грех смертоубийства, нечаянного, невзанарок ни воину, ни голи бездомной, ни же богачам не простится.
– Нет-ту. И не будет. Внялось? понял? – переводчик: – «Потом, чуточку позднее дойдет. С помощью… Попытка не пытка», – проронил для себя, в целом непонятно для Парки;
Спробуем, – итожил ездец, сунув пистолет, не заряженный, как знаем под мышку и не торопясь, по одной складывая вещи в карман. – Зришь? Девка откафтанная – проблядь, куля, – бормотнул в никуда, – зеркальце… Получше гляди, даб не говорил занапрасно. Вишь? Зорче, зорче! Понял? И не будет… ага; «ежели удастся задуманное», – молвил в себе.
Вдруг Стрелка замер, филином уставясь на тракт; Вершин обернулся – и понял; болью, замутившей мозги. Скажем от себя: догадался почему и не будет. Просто: переводчик втемяшил истину прикладом руки, то бишь, поточнее стволом. Бахнул, по главе поселянина оружием так, что искры полетели из глаз.
(Все в мире постоянно меняется, на каждом шагу. Небывалое, с течением времени – обычная вещь. Неожиданность, любая – возможна. Те, кто говорят о каком-то кажущемся или возможном в жизни, на миру постоянстве, как бы, на поверку – лжецы; свидетельство: удар пистолетом).
Дернувшись, крестьянин запнулся о выставленный вслед за ударом Стрелкою носок башмака, сгодившегося также на лучшее, и после чего кулём, не ощутив приложения свободной руки ворога, толкнувшей в плечо рухнул, как подкошенный под ноги, а выпавший серп, зацепив грубую, на счастье долонь плюхнул, завершая отлет в околодорожный прокоп.
– Верно, бобылёк: не заряжен!.. якобы. Ага, получил. А, не приставай к городским. Полюби? Знай наших, – толмач.
Из вымаранной грязью долони вставшего, сперва на колени выкатилась чермная струйка – Вершин, не заметив ее выпятнил рудою армяк; думалось, течет с головы. Нет; сух. С тем, во одночасье припомнилось: пред тем как идти к жертвенному камню, за тракт вздел на голову старый колпак, валяный – подарок отца, несколько смягчивший удар;
«Пёк доменный умаливал; но. Теща упросила надеть. Думалось, порою: теплынь – лето красное. (Не так, чтобы – очень…) Яко бы: родитель помог, царствие небесно; эге ж: студова, где мати лежит. Но, да и – вещунья, по-своему, с другой стороны. Оба, – промелькнуло в душе Парки, получателя, – дык. Уох-х… соополчась, помогли. Надо же! А, выброси вещь? Старое бывает получше нового! Иде же боец? Онде, – спохватившись, мужик. О-ой».
Хлюпнуло, в канавке; толмач, виделось, увязнув по щиколотки в донную грязь шествовал, с конем на большак; вот, на полдороге помешкал чуточку, в подножной воде. Кланяется, ворог… Чему? Краги-те, подлец замарал, чается, в прокопной грязи;
С тем Парка, через шаг, через два, медленной, так скажем трусцою (наподобие тех, кто борются у нас по утрам, сограждане за лучшую старость), охая, пустился вдогон;
Пал; встал. – «Спокойнее беги, не уйдет», – произвелось на уме;
– Стой! годь, пожалуйста, – изрек на лету, в падении, споткнувшись вдругорь.
– Славно угостил? Заживет. А, не приставай по-пустому, – с полуоборотом, ездец.
Встав, сельник, про себя чертыхнулся; вспомнил на каком-то шагу громкопродолжительный брех доброго десятка собак, слышанный в туманную рань – лаище, когда отплывал за реку, в Селуев затон;
«Мелочь, пустяковина – брех, чаял, забираясь во Мью, лай-переполох на деревне как-нибудь, со временем кончится, а прочее всё, лучшее, так скажем – пребудет; свычным показалось, крестьянину, – не город… И там… Тоже; как бы то, оно ни побольше. Громче? Да не все ли равно? Мелочи. А, нет, не совсем: двоица богатых собак, видели – одна в армяке, помнится (от зельной жары) водят за собою хозяек; человеководы, ага. Кто главный в эдаком содружестве ног… душ? Проще говоря, – обобщил, потрагивая темя, – в шестерке. В набольших собаки, раз так. Борются, по всей вероятности за первое место… Важно ли? не наша печаль… Смех! Более существенно собственное – то, что стряслось тут, на Голодуше, под городом. Воистину пень; да уж; не предвидел дальнейшего, – мелькнуло у Парки. – Мнилось, на воде: пустяковина, подумаешь – брех; дескать, ни к чему беспокоиться напрасно, – ан нет. Лай кончился, как знаем доподлинно, а тещин поклон, оберег заветный скончался… Временно, так будем считать.
Жаленько! Утешимся тем, что несколько ума поприбавилось… Неважный успех. В жизни мелочей не бывает; кажется порою: пустяк, в действительности – многажды большее;
И тут сплоховал. Ну-ка поспеши, торопись, даб не оплошати втройне, – думал, устремившись в прокоп, взвидев, что грабитель, толковник ладит забираться в седло. Или же – подпруга ослабла? подтягивает? Или же…Там! Ён же – в перемётной суме, – сообразил деревенский, следуя в канавную грязь: – Как бы, околпачил полегше… Скроется, отъедет – и всё, и кончено, не дался корабль».