Захват
Шрифт:
Худо, что свидетелей не было; не смог залучить; родичи, узналось как ехал к городу: в свидках не свидки, прочие, утупив глаза молвили, что им недосуг. Что за невезенье! разор!.. Было и не то и не так, противу того, что вещал рыночный писатель, нотарь. Свидетелей потребовал в суд главный, председатель – живьем… (Добавили б еще восемнадцать!) Лучше бы вообще не пытался жаловаться, сам виноват… Нечто наподобие сицего: струя на портки, ятая на встречном ветру. Где уж, там у нас, в королевстве, скажем поневоле хоть так полная, для всех справедливость!.. Силою добудем поклон. «Яз тебе ужо, погоди! Сам», – проговорил, уходя трижды потерпевший, истец в сторону толковника, Стрелки.
«Вот не ожидал! Почему? Чо эт-то?? – дивился ответчик, подобрав наконец, с длительной задержкою челюсть. –
Выйдя из палаты на площадь, селянин огляделся: где же он, злочинец? Утек. След, как говорится простыл. Кроме полусонной собаки да спины вратаря, спавшего, быть может на лавочке вокруг – пустота… Кони за углом, в стороне.
Как же то теперь воевать?
Наподдав ком навоза, ляпнувшийся в створку ворот сельник сокрушенно поохал, выбранился и, постояв, хмурый как осенняя туча над Невою, поодаль где-нибудь, в конце октября от непроходимой тоски тронулся в ближайший кабак (тот же, между прочим куда только что внедрился толковник, с радости), но тут же раздумал: терпится; и с чем заходить? – выпьешь ли, когда в кошельке токмо-то всего и не более одиный как есть, чудом сохранившийся шлант. Но, да и за два не нальют; подлинно; занеже второй пенязины, попросту нет – кончились карманные деньги, в пору, как судья председатель, главный говорун, со товарищи ушли почивать (спали за дверьми, не в палате, – промелькнуло в мозгу сельника, но в той же избе) – вытратил, в обед на харчи. – С тем Парка, спрятав бесполезный медяк, чуть поколебавшись за ратушею, подле кружала двинулся назад, к пристаням.
Вот правда свеев: целых восемнадцать ефимков! любских! Да отколе их ять?!.. Разве, обратиться к Галузе? Можно б… Коробейник не даст: гол. В родные палестины прилез, выразился так, на мостах. Будто бы на Охте, на ладве, баял сукноноша – в верху – некогда, еще до поры свейского засилья, теперешнего прадед витал. Опробуем; поди наскребет что-нибудь (чем больше, тем лучше). Али в богатеи вомкнулся? только прибедняется-от? Мало ли на свете лукавых, – подержал на уме, следуя к оставленной в гавани, пока что своей, думалось крестьянину лодке. Могут, совокупно с двором, думается, челн отобрать. Тоже перейдет к чужакам! Или же отпишут на их ставленника, старосту – Немца. Инке наплевать на беду, с кем бы то сие ни случилось, что ни предложи – заберет; да уж… И, по-штатски продаст, с прибылью; возможно и так. Сей ни от чего не откажется – и даже, хапун сцапает Варварку… а то… Незачем: кобель на дворе. (Все-таки, хоть что-то имеется… не полный достаток).
Странное на каждом шагу, – вникло в размышления Парки с тем как, забывая о старосте припомнил вдругорь тихвинского выходца, Федьку:
Вновь-таки поделимся злобою текущего дня с кем-нибудь… который на веслах. То же – челноки-вездеходцы: бегают, как те тараканы по дровам, да за печью, носятся… Торгуют. Но чем?! Жизнями; воистину так. Дело ли – менять животу, бесценную по нашему времени на звон серебра? Суе расточают богатство… Умные? Да как вам сказать. Что – деньги? Уработал – проел; снова на душе и в кармане, али, там в кисе – пустота. Главное, для жизни на свеях общежительский лад, уступчивость не том, так в другом, то есть, по-иному: сообщничество (или не так, лучше: сообщительность душ); но, да и любовь – не пустяк. И деньги, небольшие… И дружество… И песни; а что: в песенном – душа человека. Тихвинец, по-своему прав. Двойственное впрочем, как всё на стороне, в окружающем, живое и мертвое, что есть на миру. Одное, так скажем, единственное – вечная брань за то или иное свое… да и за чужое, поскольку хочется побольше иметь; думают: чем меньше, тем хуже; кто-то небольшое спасибо – простое заменяет большим… Подал рукавицу, оброненную – на, получи; большое-пребольшое, ну да; увольте от подобных спасиб… сдачу то и дело давай. Лишнее словечко – назад.
В чем Федька совершенно не прав… прав наполовину: один шастает, вдали от села. То-то и скучает по родине. С другой стороны, чем же то еще как ни промыслом, какой ни на есть можно обеспечить досуг, тратимый на ту же любовь: клад выкопать, в дремучем лесу?
То же – на подворье, под соколом; и тут потрудись: кажется: и то, и не то. С чем бы побороться и с кем бы – глупости, от жиру итак. Что не подопрешь, не подвесишь вовремя – готово упасть. Чуть ли то ни всё – на подставках. Что-нибудь, Всевышным подставлено под васькиных рыб… Ну его, с китами наврал. Всё валится куда-то да прыгает, коли не поддержишь чем-то, почему-то не вверх, но, пренепременно – к ногам. Вниз падает, положим не всё, – цены же, напротив растут; пакостей от власть предержащих, свеинов – угроз, нападений, бедности, захватов имущества – всё больше и больше. В молодости как-то не очень занимала мозги эта пресловутая двойственность, а ныне, под старь видится на каждом шагу… Песен раздается поменьше; в городе, а также по селам – около – все меньше и меньше денежников, склонных ссужать пенязи бесплатно, за так, – думалось как плыл потихоньку восвояси, к родным. – Ежели дают кое-кто, в Канцах – исключительно в рост.
Прямо хоть себя самого закладывай в сундук лихваря в сицем положении дел! Видимо, придется свернуть с тракта на Корелу, в Поохтье. Да уж; по-иному – никак. Спробуем, была не была. Тихвинец, шатун коробейник в некоторой степени свой; сыщется, в корельской земле. Даст – ладно, и не даст – хорошо: разбойники, в лесах не отымут. Худа без добра не случается. В одном потерял, в чем-нибудь ином – приобрел; по-разному; находка, для тех, кто не убоялся борьбы… Лихотко – идти к своему! Просто и легко, по-теперешнему: лишь дуракам.
Господи, за все то – борись. Ну и времена! Ох-хо-хо… Суть прямо согласуется с тем, что набормотал водяной, житель омуточка, на Мье; истинно, все хуже и хуже!.. Расстраивай бессчетные козни злобоодержимых врагов, побеждай сопротивления, то в том, то в другом. Главное, работай вседневно что-нибудь, во благо семьи, да сопоставляй по-хозяйски, труженик с доходом расход; сиречь, созидай истребляя, расточай – собирая, сказывал у домен двоюродный братеник, Жеравль. Вовремя бы вспомнить науку! Расхлебывай теперь кисели… Во как получилось: за талер, данный площадному писцу вышло, челобитчик наказан: выложи теперь восемнадцать. Тут еще вдобавок, по случаю барана купил, с тем что на подворье лишь две (третья околела) овцы… Жаль. Впрочем не овцу, а себя.
Дешево, считай, приобрел. Или же его навязали, не пойми разберешь. Большего не надо итак. Больше бы земли, подходящей – можно бы б… и двух батраков… Чуть ли не пропил, в кабаке чудом сохранившийся шлант. С жадности барана купил, ежели по правде сказать, – думалось, как штад Нюенштад остался далеко позади. В общем, набегает потерь. Можно бы продать. Рыбакам? Кто его, барана возьмет? Прямо-таки, замкнутый круг. Как же из него выбираться?
Все происходило не так, – хуже, – промелькнуло в сознании. Причина: корап; оберег. Исчез – и пошло-поехало к чертям, покатилось, к худшему, одно за другим: околодорожный удар по голове, санапалиною, слезы хозяйки, далее неправедный суд, пеня – восемнадцать ефимков, серебряных, – а что впереди?
Федька, разумеется даст, тихвинец… Ого залетел! Где же это – Тихвин? Ах, да, сказывал: за Ладогой-морем; за тридевять земель от Невы. Странный человек!.. неужель? Как бы, не от мира сего. Эдаких как наш вездеходец, – промелькнуло у Вершина, когда разглядел сокола на взлете, за Речкою не так-то и много – больше, занимаясь отходничеством шастают те, которые весьма ненадолго покидают родню – на год, али там, полтора; не более… Дошло, наконец. Истина лежит на поверхности: гуляй одинок. Стало быть, начто ему деньги? То-то и не слишком богат… нищ, лопатоносный шатун. Тайное становится явным…