Захват

Гнездиловых Юрий

Впрочем, в зарубежной земле слышимое в темь – пустяковина, – в дневные часы лупят, потрясатели аера куда посильнее, крепкого вина перебрав; бьют, пьяные как есть по всему, что ни попадет на глаза… Русичи, поскольку; эге ж: принято, с каких-то времен… Злачная держава-страна, дьявол ее распобери! Каждому достанет закусок, едева, к любому питью.

Нету батьковщины – сплыла, кончилась, хотя не совсем… Сонное видение – маль мальская, по сути: ничто.

Эх-х, поворотить бы назад годы-время, взвыть трубам, так, чтобы дрожала земля… Помнится. И, шляхом – вперед, в сечу. И – рабов, на поля. Жил бы корольком. А теперь? Ни доброго

жилища, ни денег, ни, тебе человеко… выразимся так… почитательства ни с чьей стороны; право же. А кто виноват? Сам? ротмистр – Ондрияшко Никифоров, проклятый поляк, взявший, под Можаем в полон? Выбежавший наприконце лютого в метель побратим? Бросил своего однокашника! Гм. Или не так? Двойственно. Быть может сестра, – вскользь проговорилось в мозгу, – встала на путях в богачи? Тоже не годится… Никто. Думалось, когда уходил с Брянщины в Литву, за рубеж где-нибудь ее отыскать, еже не вблизи, так на свеинах – и вот, не сбылось. Винен, получается – рок; именно. Такая судьба. Выполним-таки поручение! Достанет силов. Земский переводчик – гроши; временное, будем считать…»

Мыс около, – увидел чужак;

Течение относит корабль к еле различимой Чернавке: устье затерялось в суках неистребимой ольхи так, что над поверхностью зрим только пешеходный мосток; тут же, для проезда в твердыню, с флагами на башенках мост, высвеченный со стороны левобережья костром полностью, до башенок, взводный.

Шкуна в серединном пролете; вздыбленная часть полотна, озолоченная пламенем, узрил караульщик-воин, что стоял в стороне от пороховых погребов медленно скрывает корму. Что это: задержка? Да нет; благополучно пройдя створ судно приспускается далее – опять на виду;

В отблесках маячного пламени на черной воде Охты, прыгающих близ корабля на корме зрятся, втягиваясь в жидкую темь полуаршинные буквы. «Малая родина!..» – вздохнул бы солдат, видевший название судна, если бы возмог прочитать надпись, ускользнувшую вдаль.

Это, прибежав из заморья уходила на Русь гётеборгская LITEN FOSTERJORD.

Проминовав мост, судно выплывает к Неве;

Тут же на нем поставили во весь разворот, видимый отчетливо парус. Накренившись чуть-чуть к противоположному брегу, «Литен Фостерйорд» замерла и, превозмогая напор встречных вод медленно, но верно пошла мимо бастионов твердыни, противу течения вверх.

В тот же приблизительно час как воин, не умевший читать, неграмотный увидел корабль в распахнутые настежь ворота придорожной корчмы, где завтракал бараниной Парка въехал, отклонившись в межень, по темени с приморского тракта перед Коломяжской заставою – на Лисьем-Носу, в прошлом небогатый, купец.

Именно – марийкин супруг; Ненадобнов.

Чуть-чуть запоздал выбраться, по слову жены к месту нахождения шурина – не полная правда. Полная: не сбейся, во тьме к северу на несколько верст мог бы, допустимо увидеть скрывшуюся шкуну вблизи…

С тем, конный спешился, под лай собак и, пренебрегая жарким, бараниною лег почивать. – «Успеется, – мелькнуло в душе: – Поздно. Или, может быть, рано? Самая глухая пора. Но, да и, помимо того… главное! гостиница, крог чуть ли не в самом Нюенштаде; около, вернее сказать».

36

Едем!

На корме подувал свежий до того, что прокрадывался под меховую безрукавку и кафтан ветерок. Слева колокольня, в Песках, справа – мысовой бастион. Исподволь уходит во тьму, прячется маячный костер – отблески неяркого пламени, – отметил русак то, попеременно показывались, то, подрожав несколько мгновений скрывались в черное, играя в зыбях.

«Мечутся… бегут врассыпную. Вон как: помелькало – и нет! Канулось куда-то. Затем вспыхнет, перепляскою вновь. Нечто наподобие совесть. Как бы, умерла… Оживет; к будущей весне, али может, к лету; деньги допомогут воскреснуть, – подержал на уме в общем безучастный к тому, что происходило на судне созерцатель огней и, с очередным, на глазах водопритемнением рек: «От-т и хорошо-хорошенько!»

– Что? – переспросил рулевой и, не дожидаясь ответа выговорил: – Херре? йа, йа: отшен коррашшо отошли. Поздаровляю!

– А? Чего, капитан? Что это решил перейти на чужеземную молвь? Руссландом не пахнет. К тому ж знаю-понимаю по-свейски, плаватель не хуже, чем ты.

Стрелке не хотелось беседовать, но все-таки он, дабы не обидеть молчанием главу корабельщиков, а также избыть горько-никчемушных теперь, думалось ему размышлений разговор поддержал.

Вот как проходила беседа:

Пришлый: – Да и ветер хорош, дует, показалось на юг, в сторону родных палестин. Све-еж, дьявол!.. Айв меховом телогрее, чуется, собака – знобит. Во как натянул полотно!

Свенссон, корабельщик: – Зюдвест; с моря, – пояснил рулевой. – В спину.

Стрелка: – Юго-западный; так. В спину, говоришь, капитан? – «Тоже хорошо!.. А потом? Только б не срубили главу», – произвелось на уме. С тем, вслушиваясь в сердца биение лазутчик вдругорь, мельком оглядел паруса, переместил чуточку рассеянный зор на левобережье Невы, различив одаль – в стороне, на Песках видимую в белую ночь с противоположного брега колоколенку Спаса хмыкнул и затем произнес: – Тут – в спину, а потом, на Руси будем получать по спине.

– Как? Как, как? Понял! – затруднившись на миг, с живостью откликнулся кормщик: – Или же чуть-чуть повернет. Думаю, что ветер не сменится. Ну да: по спине; можно выражаться и так – тонкость языка, да и всё. Как бы ни повеял потом, херре Неизвестный – вперед! Фрам! На, йа. С Бог в помощь, как у нас говорят ваши мореходы, пловцы.

«С Богом? А коли не поможет? – услыхал судовщик: – Скажем, наступило безветрие; да мало ли что может приключиться в пути. Незачем особо надеяться на помощь Творца, – молвя, усмехнулся толмач. – Мы не из таковских; вот, вот: правлю сам. Изверился и в Бога, и в черта. Начали по крупному счету! Ни страхи нипочем, ни труды; будущие, скеппаре; ну… Бог платит, коли сам заработаешь. По-моему так. Что это за жизнь? Трын-трава!.. Тьф-фу». – Кончив говорить, переводчик обернулся на крепость, за которой лежал канувший во тьму Нюенштад, напустил на лицо гордо-независимый вид и пренебрежительно сплюнул.

– А вот так-то нельзя, – Свенссон, отвлекаясь на миг, с выкриком: «На вахте! смотреть!» – Тут вам не кабак, господин некто неизвестный, – вещал, вглядываясь в ночь рулевой. – Помните, что мы на воде. Как вы говорите? Житье… дрын-дрова? Что за выражение? Брань? Что-то не слыхал до сих пор. Стыдно, пребывая в гостях так нехорошо выражаться! – молвил с укоризной, в сердцах: – «Литен фостерйорд» не притон для штадтских попрошаек, ворья. Собственно а кто вы такой, чтобы, находясь на борту даже и пускай по прямому произволению каких-то людей, по-видимому, власть предержащих столь высокомерно держаться?