Заимка в бору
Шрифт:
Так я ездил за нескольких купеческих сынков, а они отдувались за меня на занятиях с противогазами.
У нас и в соседних ротах обучалось несколько сыновей казаков. По окончании пехотного училища их должны были направить в казачьи полки. Поэтому, кроме обычных наших кавалерийских занятий, их учили еще дополнительно на так называемых кратких кавалерийских курсах. Ротмистр, преподававший в училище, обратил внимание на мои способности в верховой езде и тоже зачислил меня на курсы.
Однажды ровно в полночь все училище проснулось – горнисты трубили подъем. В казармах загорелся свет.
– Прикомандированные, встать! – раздалась команда дежурного офицера.
Роты строились – в одном белье, в сапогах на босую ногу.
– Набросить одеяла!
Наша пятая рота с накинутыми на плечи одеялами обратилась в испанцев.
Соседняя шестая надела парадные кивера, оставаясь в одном белье. И точно так же каждая рота обоих батальонов оделась в свой маскарадный костюм, заранее известный старшим юнкерам и полученный по «наследству» от предыдущих поколений.
– Радуйтесь, шляпы, завтра присяга! – крикнул нам пробегавший юнкер, а мы стояли, ничего спросонья не понимая.
Училище построили четырехугольником в гимнастическом манеже. Дежурный офицер наблюдал с балкона за этим представлением в канун присяги. Оно называлось «Похороны шпака». Такова была старая традиция этого училища, война не изменила ее.
В центре манежа возвышался сколоченный ночью деревянный помост. На нем лежало чучело штатского человека в черном костюме, ботинках, в белом крахмальном воротничке с галстуком «бабочкой» и в шляпе.
– Что это происходит? – шепотом спросил меня Зацепин.
– Сам удивляюсь! – прошептал я, но ведь дежурный офицер смотрит на все спокойно, значит с ведома начальства, а не самочинно!
– Батальоны, смирно!
Все восемь рот замерли без движения.
На помост поднялся юнкер-выпускник. В гробовой тишине он начал читать наизусть стихи, которые с прошлого века передавались от одного поколения юнкеров к другому. Они были примитивные, грубые, но читались с жаром. Стихи заклинали прикомандированных с завтрашнего дня проникнуться военным духом, соблюдать свято военные традиции, отречься от всего штатского. Не дай бог теперь сказать «да» или «нет» вместо «так точно», «никак нет»! В театре офицеру полагалось сидеть не дальше седьмого ряда. А пока не погаснет свет, нужно было стоять около своего стула из уважения к императору, который мог присутствовать в театре. Хотя этого явно не могло случиться в провинциальных городах, но так полагалось! И было множество других неписаных военных традиций, не предусмотренных никакими уставами.
Наконец, юнкер закончил свои стихотворные заклинания. На какой-то миг воцарилась тишина – и вдруг ударили барабаны, взятые из оркестра училища. С криками «ура» старые юнкера вскочили ка помост и шашками лихо изрубили чучело штатского.
Куски чучела «шпака» сбросили с помоста пинками. Мы смотрели на «останки» штатского с тайным сожалением – это был последний день прикомандированных. С утра нас ожидала жизнь по новому регламенту. А пока мы ничем не отличались от солдат, разве что, обращаясь к офицерам, называли их по чинам —«господин прапорщик» или «господин поручик», а не «Ваше благородие».
Роты развели по казармам. Я долго не мог уснуть. Неужели с завтрашнего утра мы на всю жизнь обречены стать военными? А как же лес, лесной институт?.. Но у всех на тумбочках около кроватей уже лежали суконные гимнастерки с яркими погонами и прочее юнкерское обмундирование…
После присяги мы почувствовали, что офицерские погоны у нас почти на плечах.
– Постараюсь в интенданты попасть, – мечтал Зацепин, лениво развалясь на кровати вечером перед сном.
– Дурак! Нас же в строевые офицеры готовили, а не в интенданты, – оборвал его князь Графани.
– А знакомства для чего, ваше сиятельство? У моего батюшки друзей ой-ой! Может, и вам обоим помочь?
– Замолчи, купчина! – повернулся к нему спиной Графани.
– От своей судьбы не убежишь! – заметил кто-то ка соседней кровати. Свет погас, и разговоры прекратились.
Завтра первый отпуск на воскресенье в город.
– Ты куда пойдешь? – спросил Зацепин.
– Право, не знаю, – ответил я. – У меня в Москве крестная мать живет. Наверное, к ней. Буду ходить по улицам, зайду в зоопарк.
– Я приглашаю тебя к нам. Моя матушка хочет посмотреть, каков мой товарищ-сибиряк, любитель зверей и птиц. Москвичи ведь уверены, что в Сибири по городам медведи ходят.
– Спать, дежурный идет, – тревожным полушепотом произнес дневальный.
Я лежал на спине, мысленно стараясь представить, что будет, когда нас произведут в прапорщики и отправят на фронт. Куда, зачем? Война продолжается уже два года. Кому она нужна? Вспоминался отец. Наверно, сидит сейчас на своей заимке, пьет с мамой чай и обсуждает разные хозяйственные вопросы. А может быть, ходит вдоль берега Оби с Григорием Ильичом? Отец много знает. Цифры статистики рассказывают ему о жизни разных слоев населения. Он словно разговаривает с ними, как со старыми друзьями… Вдруг я почувствовал истинный смысл цифр. Цифры потерь – это гора мертвых людей, и рядом – цифра доходов купцов, заводчиков и фабрикантов. Море водки, выпитой народом с горя, превращалось в груды золотых рублей – на водке наживалось правительство, торгаши…
Конец ознакомительного фрагмента.