Заимка в бору
Шрифт:
К реальному училищу лихо подкатила тройка вороных.
Двое конных городовых сзади, все в пыли, спрыгнули с седел и подхватили под уздцы разгоряченных коней. Из коляски вышел начальник Алтайского округа Михайлов. Пальто с синими генеральскими отворотами было небрежно наброшено на плечи. На крыльце его встретил директор училища Галанин Валерьян Николаевич:
– Пожалуйте, ваше высокопревосходительство!
Швейцар в ливрее широко распахнул двери. Генерал и директор прошли в училище.
– К чему бы это? – удивлялись реалисты.
– Будет на экзаменах присутствовать.
– Такого еще не было, чтобы сам начальник округа – и на экзамен!
Скоро все стало
– Господа! Вы знаете, что второй год идет война. Более половины помощников лесничих призваны в армию. Леса кабинета его величества остаются на произвол судьбы. Этого нельзя допускать. К экзаменам на аттестат зрелости нам добавляются еще предметы по лесному делу. Их будет преподавать вам старший лесничий округа господин Абрамов. Выпускные экзамены совпадут с экзаменом на звание помощника лесничего.
Когда я дома рассказал, что нас будут готовить в помощники лесничих, отец улыбнулся:
– Я, пожалуй, не против – ты в лесу родился, и я тоже, значит, на роду у нас написано: дружить с лесом.
Предметы по лесному делу оказались очень интересными: знакомство с пантометром для проведения прямых углов при прокладке просек, техника тушения пожаров, лесоразведение и многое другое.
В воскресенье отправились на первые практические занятия в бор. Абрамов остановил лошадей около лесного кордона, из домика выбежал объездчик в форменной фуражке, с зелеными кручеными погонами, придерживая рукой кобуру с тяжелым барабанным револьвером на зеленом шнуре. С рукой у козырька фуражки объездчик отрапортовал:
– Ваше высокоблагородие, в объезде Лебяжьем происшествий не случилось!.. Объездчик Милентьев.
Пока он рапортовал, Абрамов стоял по стойке смирно, приложив руку к козырьку. Это удивило реалистов:
– Смотрите, как у военных!
– Вот это порядок!..
Наступило время, когда был сдан последний выпускной экзамен. Наутро большое двухэтажное здание реального училища выглядело особенно торжественно. Выпускники были одеты с иголочки, каждый старался выглядеть старше, чем он есть. Все мы собрались еще до звонка. Наконец он прозвенел – последний звонок в школьной жизни, и все направились в зал. Как обычно, выстроились все семь классов. Дежурный прочитал молитву «Отче наш». Обычно после этого крестились и расходились по классам. Но сегодня после молитвы ученики остались на месте. Вошли учителя в парадной форме – длиннополых синих сюртуках со сверкающими пуговицами, со значками об окончании высших учебных заведений на правой стороне груди. Позолоченные эфесы шпаг с кистями выглядывали из прорезей в карманах с левой стороны. Но самым нарядным выглядел поручик – преподаватель военного дела. На нем вместо обычных погон были золотые эполеты, серебряный пояс туго стягивал стройную фигуру. Вместо шашки сабля в блестящих никелированных ножнах до пола, с темляком на красной анненской ленте. Мы знали, что на лезвии было выгравировано «За храбрость». Поручик отличился на войне с Японией и был награжден серебряным оружием.
Директор, тоже в нарядном мундире генерала со шпагой, подошел к столику и произнес речь:
– Господа! – он посмотрел на нашу группу в 25 выпускников в первых рядах (обычно в первых рядах стояли младшие классы), – Поздравляю вас, господа, с окончанием реального училища. Теперь вы должны служить Отечеству и нашему государю— императору!.. – Долго еще говорил директор напутственную речь, а когда окончил, мы робко крикнули «ура», преподаватели зааплодировали.
Началось вручение удостоверений и аттестатов зрелости в порядке успеваемости. Дошла очередь и до меня – впервые я почувствовал рукопожатие
Как-то нехотя мы вышли из стен нашего реального училища и медленно пошли по Пушкинской улице, на которой за семь лет изучили каждую щель на деревянных тротуарах.
Начальник Алтайского округа обещал сыну в день окончания училища дать на два часа автомобиль. В то время это была единственная машина в Барнауле – предмет жгучей зависти барнаульских купцов-миллионеров. Володя Михайлов пригласил прокатиться меня и Бориса.
Впервые в жизни я увидел тогда автомобиль. Машина заграничной марки была открытая, без тента, с железным полом, а сиденья были мягкие, кожаные, как у дорогой коляски. Руль был справа, рычаги переключения скоростей находились на подножке сбоку. Чтобы переключить скорость, шофер высовывал руку за борт.
Автомобиль ждал нас на Пушкинской, недалеко от училища. С замиранием сердца я сел рядом с шофером, и мы поехали. Первое, что поразило меня, это быстрота и легкость, с которой машина помчалась по песчаным улицам города, заволакивая за собой весь квартал непроглядной пылью. Лошади шарахались в стороны, мужики срывали с себя пиджаки или рубахи и закрывали ими глаза лошадям. С поразительной быстротой мы приехали на дачу начальника округа в бору около речки Барнаулки. Потом шофер свозил нас за город на Гляден, так называлась возвышенность с замечательным видом на неоглядную пойму Оби. Наконец он подвез меня к свертку со Змеиногорского тракта на нашу заимку. И все это за час с небольшим, как в сказке!
Торжественный обед состоялся на веранде. Отец в этот день не опоздал и приехал к четырем часам – к моему изумлению, с Григорием Ивановичем, с тем самым человеком, с которым мы плыли на пароходе «Илья Фуксман» после объявления войны. Оказалось, что отец с ним на «ты», как с хорошим товарищем. На обеде была и мать моего друга Бориса. Отец его находился в командировке.
Я сидел, немного смущенный вниманием ко мне взрослых, с жаром рассказывал о поездке на автомобиле и о вручении документов об окончании училища. Не утерпел рассказать и о парадной форме офицера. Отец вдруг перебил меня и сердито сказал:
– Офицеры так разряжены, чтобы заметнее была разница с простыми солдатами – легче посылать послушных, приниженных рядовых умирать за царя!
Наступило неловкое молчание.
– А вы знаете, молодые люди, – обратился к нам Григорий Иванович, – сколько погибло русских людей в результате этой бойни, затеянной правительством? Миллионы! Сразу мобилизовали столько народу, что винтовок не хватало. В атаку ходили трое с одной винтовкой, у двоих были лопаты. Немцы жарят из пулеметов, солдаты бегут вперед, кричат «ура, за веру, царя и отечество», а если кто упадет с винтовкой, ее хватает «лопатошник».
– Неужели это правда? – удивился Борис.
Да, так было в начале войны, а потом привезли из Америки такие же винтовки, как наши, системы «Ремингтон», – сказал гость и продолжал: – У меня брат служил врачом в гусарском полку. Он рассказывал, как по-глупому бросили вперед кавалерию на австро-венгерском фронте, без артиллерии и пехоты. Тылы отстали, полки стали отступать. Его полк попал в засаду, пулеметами скосили половину солдат, пока прорвались по дороге дальше. Полковник был ранен в живот. Мой брат положил его в санитарную повозку и с белым флагом повез в австрийский городок. Там врачи сделали операцию полковнику, но он умер, а брата отправили в лагерь для пленных. Ему удалось бежать через Италию, по возвращении он снова попал на фронт и сейчас в госпитале, смертельно раненный, умирает.