Закаленные крылья
Шрифт:
Но вскоре меняющаяся окраска моря, эта настоящая симфония тонов и полутонов, перестала привлекать внимание людей на берегу. Мы были не поэтами, не художниками, а военными специалистами, смотревшими на море как на пространство, откуда нам грозила главная опасность. Кругом царила напряженная, будоражащая душу тишина. Даже волны, казалось, перестали биться о берег. Все живое предчувствовало приближение битвы. Но самое большое напряжение царило в штабах. На наблюдательных пунктах дежурные пристально всматривались в даль, откуда показались военные корабли противника. Они напоминали жуков, которые собираются вместе, а потом тяжело и неуклюже ползут по полю, чтобы напасть на свою добычу. Но стоило посмотреть в бинокль - и от подобных ассоциаций не оставалось и следа. Среди волн мы теперь скорее видели огромных морских слонов,
На какое- то мгновение мы забыли о своих задачах в предстоящей «битве» и вообразили, что мы обыкновенные зрители, устроившиеся в последнем ряду кинотеатра. Когда-то, во время занятий в академии, все мы были страстными поклонниками советских фильмов, и особенно фильмов о гражданской и Отечественной войнах. Режиссеры, как правило, предпочитают привлекать внимание зрителей паузой перед началом ожесточенного сражения. Это нравится публике. Вот и у нас наступила подобная пауза. Береговая артиллерия пока молчала, выжидая, когда корабли противника приблизятся к берегу и можно будет нанести им более точный и сокрушительный удар. Генерал Алексенко нервничал. Волновались и мы с Падораро. Ну кто знает, правильно ли рассчитали свои силы артиллеристы? У кораблей ведь тоже есть мощные орудия. Уже не нужны бинокли, их видно и невооруженным глазом. Орудия, как копья, устремлены вперед, готовые вонзиться в цель и поразить ее. А если корабли первыми откроют огонь? Затишье перед боем -это молчаливая и напряженная борьба между штабами, стремящимися выиграть хотя бы секунду.
С берега первыми открыли огонь. На море обрушилась огненная лавина. В первые минуты корабли сохраняли строй. Проявив спокойствие и хладнокровие, моряки встретили первый удар и ответили на него еще более сильным огнем. Земля вздрагивала от множества взрывов, море ревело и обрушивало на берег огромные волны.
Эту картину дополнили внезапно появившиеся вертолеты. Они вынырнули с той стороны, откуда мы ждали десантников, и явно намеревались высадить на берег саперов. Небо как будто почернело от этих тяжелых и неуклюжих машин. Неуклюжих? Да они с удивительной ловкостью выискивали наши уязвимые места!
Алексенко опознал советские вертолеты, а Падораро - румынские. Теперь они оба перестали быть зрителями и придирчиво оценивали летные качества тех и других машин. Но вот показалось звено болгарских вертолетов. Я тоже весь напрягся, потому что заранее знал, что они подготовили небольшой сюрприз. Вертолеты пошли на снижение, им следовало, как и всем остальным, совершить посадку. А они только замерли в воздухе, в [261] метре или двух от земли, и тогда с них стали спрыгивать саперы. На все это понадобилось не больше минуты.
– Поздравляем тебя!
– от всего сердца пожал мне руку Алексенко.
– Очень красиво у вас получилось!
– Ты преподал урок всем, кто недооценивает вертолетную авиацию!-добавил Падораро.
Меня обрадовали похвалы коллег, но если бы я располагал временем, чтобы объяснять им подробнее, кто командир группы вертолетов, то им, наверное, стал бы яснее замысел только что увиденного. Командиром был человек, когда-то приносивший мне много забот, - тот самый чудом уцелевший Гриша Игнатов! Тогда, после катастрофы, происшедшей по его вине, он был сурово наказан и навсегда лишился права летать на реактивных самолетах. Друзья, хорошо знавшие Гришин буйный характер, не верили в то, что он долго задержится в вертолетной авиации. Ведь это же все равно что пересадить жокея с коня на осла! Но Игнатов не ушел из авиации, примирившись со своей судьбой. Когда зашла речь о крупных учениях, он поделился с командованием своей идеей высадки десанта с вертолетов. Руководствовался ли при этом Игнатов желанием взять реванш или еще чем-нибудь, это людей мало интересовало. Он всех заразил своим примером, и его подчиненные тренировались и работали до изнеможения, лишь бы не ударить лицом в грязь. В авиации всегда есть большой простор для творчества и проявления героизма, только бы человек видел перед собой эту цель.
А в это время вихрь сражения стал совсем ожесточенным, не прекращался и ураганный огонь артиллерии. На трибунах находились члены Политбюро во главе с Первым
Чаще всего он делился своими впечатлениями со стоявшими рядом с ним товарищами Тодором Живковым и министром народной обороны Джуровым.
Со стороны суши показались самолеты, они летели на предельно малой высоте. Исчезли они так же молниеносно, как и появились.
– Наши!
– воскликнул министр.
– Вот и посмотрим, что нам покажут болгары, - вставил маршал Гречко.
И вдруг находившиеся на трибуне официальные лица затаили дыхание. Не нужно было быть специалистом, чтобы понять: в небе происходит что-то из ряда вон выходящее. Самолеты пошли в атаку на десантные корабли вдали от берега, а одно звено «мигов» привело всех в такое восхищение, что его наградили бурей аплодисментов. Чтобы полностью удержать в своих руках тактическую инициативу в бою, летчики прибегали к самым сложным фигурам высшего пилотажа. Самолеты стремительно пикировали, устремляясь вниз всегда с разных направлений, потом резко взмывали вверх на предельном форсажном режиме; только узкие шлейфы тускло-белого дыма, все удлиняясь, тянулись из-под их крыльев. И снова, опускаясь почти до самой воды, самолеты с ожесточением бросались в атаку.
– Поверьте мне, - поспешил поделиться своим мнением маршал Гречко с товарищем Тодором Живковым, - если бы они вели настоящий бой, то лично я сомневался бы в том, удастся ли высадить десант. Оборона показывает образец согласованных действий различных видов вооруженных сил.
– Товарищ Гречко, организация фронтовой авиации - это наша общая заслуга, - заметил министр народной обороны.
– Мы создали ее вопреки некоторым сомнительным прогнозам относительно перспектив авиации.
– Понимаю, понимаю, у вас есть все основания так говорить, но, по-моему, мы уже похоронили эту ничем не обоснованную теорию.
– Оказалось, что товарищ Джуров - большой друг летчиков. Думаю, что он и впредь сохранит эту большую любовь к ним, - рассмеялся Тодор Живков!
– И любовь, и понимание!
– ответил маршал Гречко.
– Между прочим, кто командир звена? Любопытно [263] узнать, кто он: младший или старший офицер? Отлично действует!
Немного погодя мне позвонил адъютант министра, чтобы узнать фамилию летчика. Я поспешил доложить:
– Старший лейтенант Троев.
Я не забыл выяснить его возраст: знал, что меня непременно спросят об этом. И в памяти сразу всплыли многие, столь близкие моему сердцу люди, именно те, кого я знал еще совсем молодыми: Валентин и Стефан Ангелов, Илия Тотев, Соколов, Драганов, Калудов. Это все ветераны. Потом вспомнил Пенчева, Нецова, Цекова, братьев Атанасовых… А вот Троев - о нем пока очень мало можно сказать. Когда-нибудь, спустя несколько лет, после того как он заполнит все пробелы в своей биографии, будет что рассказать. А пока он только новичок, только начинает проявлять себя как личность. И хорошо, очень хорошо начинает! Душа наполнялась восхищением и благодарностью.
Невольно мысленно я перенесся в прошлое, о котором с хорошей завистью любили слушать ровесники Троева.
– Симеон Стефанович,-послышался голос Алексенко.
– О чем вы задумались? Начинается самое интересное в программе: высадка воздушного десанта.
Я посмотрел на часы. Действительно, уже пора.
Теоретически я знал, как будет выглядеть этот грандиозный, величественный штурм. И все же трудно описать то, чему мы через какое-то мгновение стали свидетелями… Как и при подготовке к мощному наступлению, артиллерийская канонада буквально стерла с лица земли позиции врага и внесла в его ряды полную дезорганизацию. После этого самолеты-истребители выполнили ту же роль. От разрывов снарядов дрожала земля, по небу катился несмолкаемый гром. Истребителям была поставлена задача уничтожить противника в воздухе, а после этого они молниеносно, волна за волной, набрасывались на берег.