Закат блистательного Петербурга. Быт и нравы Северной столицы Серебряного века
Шрифт:
Когда в начале 1910-х годов дамские шаровары стали проникать и в Петербург, они тоже поначалу вызвали бурю гнева. Газеты были заполнены едкими карикатурами на «дам в шароварах», а гостившая в Северной столице парижская актриса Роджерс назвала этот костюм безобразным, заявив в интервью, что «дальше этого в смысле безобразия идти некуда. Ошибаются, думая, что эта мода получила или получит права гражданства».
Осенью 1911 года петербургские мужчины были изрядно шокированы очередным «писком моды»: на смену «развязно-просторному» кринолину пришла коротенькая юбочка, едва доходящая до колен. И снова негодованию «борцов за нравственность» не было предела. Особенно их возмущало то, что дамы оказались во власти
Как и сегодня, дамам предлагалось немало средств для улучшения своих природных форм. Этот бесплатный «талон» обещал «получение роскошного бюста в течение одного месяца»
«Мода не знает прогресса, мода не считается со вкусом, – замечал обозреватель одной из газет. – Сегодня она стягивает, как в шоры, прекрасные женские формы, а завтра она совершенно скроет их от нескромно-любопытного взора современного эстета. Но, mesdames, не пора ли положить конец владычеству госпожи моды? Надо ли и можно ли бороться с крайностями моды? Как влияет увлечение модами на весь душевный склад женщины, не нужна ли реформа женского костюма?»
Поскольку этот вопрос казался весьма актуальным, «Петербургская газета» в сентябре 1911 года провела специальный опрос писательниц, артисток и общественных деятельниц. Практически все они выступили против того, чтобы петербуржцы слепо следовали моде и подчиняли свою жизнь «погоне за тряпками». Это позволило обозревателю газеты резюмировать: «Долой моду! Да здравствует свободный и по личному вкусу сделанный туалет, да здравствует свобода костюма и… женщины».
Иллюстрации со страниц, посвященных современной моде. Журнал «Женская жизнь», лето 1915 г.
«Увлечение многих женщин модами доказывает их полное душевное оскудение, – заявляла председательница общества защиты прав женщин О.В. фон Кубе. – Не горькая ли ирония судьбы кроется в том, что как раз теперь, в эпоху напряженной борьбы женщин за равноправие, за свободу своих действий в общественной жизни, большинство женщин опутывает свои ноги узкими юбками. Неужели нашим модницам не стыдно, что над ними, захлебываясь, смеются и журналы, и газеты, и люди?»
По мнению писательницы Е.А. Чебышевой-Дмитриевой, погоня за крайностями моды служила первым признаком «рабского положения женщины». «Пока женщина от этого признака не отрешится, она не будет свободна, – заявила Евгения Александровна. – Мода отвлекает женщину от всего идеального, возвышенного, разумно-прекрасного, и не оттого ли у нас так много пустеньких, „кисейных“ барышень и дам».
Участвовавшие в опросе петербургские актрисы не были столь категоричны, как общественные деятельницы. «Артистка – законодательница мод, – уверяла В.Ф. Лин (впоследствии основательница «Театра миниатюр Валентины Лин»). – Хвастать не хочу, но когда я за границей одела кофточку с большим английским жабо, многие переняли и стали носить такого же фасона кофточки. Нынешняя мода самая изящная из всех когда-либо бывших».
Что же касается «реформы костюма», то артистки выступали ярыми приверженками узких юбок и резко отрицали кринолин, поскольку, по их мнению, бесчисленные кружева и оборки кринолина способны «толстить» даже самую нежную и изящную фигуру. «Я ни за что не одену кринолин, ни за что! – негодовала В.М. Шувалова. – Худенькой себя не считаю, а безобразно толстой в кринолине быть не хочу. По-моему, одеваться надо не столько соображаясь с модой, сколько с личным вкусом. Вот вошедшие теперь в моду белые шелковые чулки мне нравятся. Вот это, действительно, красиво и изящно».
Но наиболее категоричной оказалась Н.В. Дулькевич. «Я никогда не придавала особого значения тряпкам и никогда не увлекалась модой до самозабвения, – гордо заявила она. – Женщины, по-моему, не должны увлекаться модой. Если во всем хороша умеренность, то в одежде она также нужна и также целесообразна».
«Петербуржцы не знают о своих музеях»
В начале прошлого века в Петербурге насчитывалось до полусотни музеев, что давало ему право, как и сегодня, претендовать на звание «культурной столицы». Однако, справедливости ради, надо сказать, что количество не всегда соответствовало качеству. Потребности и запросы публики порой далеко не совпадали с предложениями со стороны музеев, и наоборот.
Порой возникали совершенно анекдотичные ситуации: музеи, которыми Петербург мог бы по праву гордиться, являлись заведениями, доступными лишь крайне ограниченному кругу лиц. Речь идет о двух исключительных и единственных в своем роде музеях – Пушкинском и Лермонтовском. Первый находился в стенах Александровского лицея, второй – Николаевского кавалерийского училища. Для посещения первого требовалось специальное разрешение директора лицея, для обозрения второго – специальное дозволение начальника училища.
«Бедные музеи русских писателей! – сетовал в начале 1905 года обозреватель журнала «Русский турист». – Неужели же они не достойны таких же прав, какими пользуются музеи оружия, музеи чучел животных, картин и пр.? Неужели нельзя сделать единственные на весь Петербург два музея русских писателей доступными для всех без всяких формальностей и разрешений?»
Именно корпоративная замкнутость некоторых столичных музеев служила причиной того, что петербургская публика оказывалась порой лишенной возможности приобщиться к собственному культурному наследию. «Петербургская публика не слишком жадна до посещения музеев, – констатировал в начале 1910-х годов один из газетных обозревателей. – Не забавно ли: количество всех музеев в столице доходит до пяти десятков, а многие ли петербуржцы догадываются о существовании даже хотя бы одной трети из них!» Одну из причин этого он видел в узкой специализации многих музеев: к примеру, существовал в Петербурге музей глиноведения, но знали о нем немногие, хотя находился музей в самом центре города.
Одними из наиболее посещаемых столичными обывателями музеев были Эрмитаж и музей Александра III (Русский музей), а также Зоологический музей. Однако режим работы последнего вызывал массу нареканий со стороны публики. Газета «Вечернее время» даже посвятила в январе 1913 года этому вопросу специальную заметку, озаглавив ее «Забаррикадированный музей».
«Хозяйке зоологического музея – Академии наук, очевидно, вовсе не нравится такое предпочтение ее музею, – говорилось в заметке, – и нужно только удивляться, до каких, поистине, адски-коварных ухищрений додумалась она в настойчивых стараниях сократить посещение публики до возможного минимума». Посудите сами: дни осмотра музея распределялись следующим «заманчивым образом»: музей работал пять дней в неделю, но и то лишь с 11 часов утра до 3 часов дня.