Закат цвета фламинго
Шрифт:
Айдына замерла. Впервые рука мужчины касалась ее тела. Она была горячей и влажной от пота, эта рука. Но Айдыну пробрал озноб. Она сжалась в комок, не зная, как поступить. Чильдей недовольно фыркал и перебирал ногами. А прикосновения Киркея стали настойчивее и бесстыднее. Он сжимал и больно тискал ее грудь. Айдына ойкнула, прикусила губу, но почему-то не оттолкнула его, а, наоборот, прильнула к Киркею спиной и только тихо постанывала, когда его губы прижались к ее шее и юноша стал покусывать тонкую нежную кожу. У нее перехватило дыхание. И
В глубине леса резко прокричала ночная птица, а потом забубнила, заныла, словно оплакивала покойника. Эти звуки вмиг привели Айдыну в чувство.
– Отпусти, – тихо сказала она и отвела руки Киркея. – Ты плохое задумал. Адай тебя загрызет, если снова приставать будешь.
И тряхнула головой, отчего ее сорок косичек пришли в движение, а перламутровые пуговицы в накосниках процокали: чок-чок-чок!
Легкий на помине пес выбежал из кустов и недовольно гавкнул.
– Тише, Адай! – Киркей спрыгнул с коня и потрепал пса за загривок. – Никто твою хозяйку не обидит.
Чильдей опять переступил ногами, фыркнул и потянулся губами к кусту. Киркей перехватил его за уздцы и тревожно посмотрел на Айдыну:
– Ты мне не ответила. Что будет, если я тебя украду и увезу в горы?
Айдына уже пришла в себя окончательно и, спрыгнув с коня, весело рассмеялась.
– Ты совсем глупый, Киркей? Батыры отца догонят нас еще до того, как солнце поднимется на конский повод. Тебя зарежут, освежуют, как барана, а череп повесят на дерево, чтоб глаза выклевали птицы.
– Я знаю, – со вздохом произнес Киркей, – но я все равно убью того, кто возьмет тебя в жены, а сам сбегу к мунгалам. Твой отец еще попомнит меня. Я его оставлю без скота и табунов.
– Нет, ты вовсе дурак, – рассердилась Айдына. – Я разве сказала, что хочу замуж за тебя? Мне еще рано! Даже Ончас не заводит об этом разговор.
– Заведет! – с тоской сказал Киркей. – Я вчера нечаянно услышал, как Ирбек разговаривал с Чайсо. Кам говорил, ойроты хотят, чтобы наш улус платил в два раза больше албан. А то пойдут войной…
– Они каждый год воевать хотят, – прервала его Айдына, – но отец умеет договариваться. Отвезет подарки контайши. Как в прошлом году: халат с золотой вышивкой, соболью доху и пять лучших жеребцов. Ойроты ценят наших кирче.
– Ты не дослушала, – с упреком посмотрел на нее Киркей. – Мунгалы тоже требуют албан. По пять соболей с каждого лука, то есть с каждого взрослого мужчины, охотника. А еще котлы, таганы, стремена, удила, наконечники для стрел, ножи, тавра… Очень много требуют. Говорят, давно не платили. Большой албан накопился.
– Отец никогда не станет платить дань алтын-ханам, – гордо вскинула голову Айдына. И усмехнулась: – Как много ты узнал! Неужто Чайсо не заметил тебя?
– Ну-у, – Киркей смущенно улыбнулся. – Ирбек злых духов отгонял, жеребят арчином обкуривал… В жертву барана принесли, харачина напились…
– Понятно, – усмехнулась Айдына, – от харачина в голове туман, а
– Ты долго будешь смеяться? – обиделся Киркей. – Я ведь главное не сказал.
– Так говори, – рассердилась Айдына, – а то вдруг Ончас проснется. Хватится, что меня в юрте нет…
– Чайсо сказал, – Киркей отвел взгляд, – что твой отец хочет породниться с ойротами. Он решил отдать тебя в жены Дангур-тайше.
– Дангур-тайше? Он же старик! – изумленно вскрикнула Айдына. – У него пять жен. – И с подозрением уставилась на Киркея. – Зачем смеешься надо мной? Этого просто не может быть!
– Я не смеюсь, – с горечью произнес Киркей и посмотрел на Айдыну. В глазах его блестели слезы. – Это сказал брат твоего отца. Другому я не поверил бы. И еще он сказал, что за тобой приедут, когда Ульгер поднимется на неб [14] и табуны вернутся с пастбищ. Сваты привезут много дорогих подарков, а у меня нет ничего, чтобы посвататься к тебе. Да и кто отдаст дочь бега за бедного кыштыма?
14
В сентябре.
– Я не верю тебе! – Айдына гордо вздернула подбородок. – Отец всегда говорил, что выдаст меня замуж в ближний улус.
– Ну, когда это было! Наверно, передумал, – скривился Киркей. – Отдаст тебя шестой женой хромому старику, зато меньше албана платить станет. И мунгалы не посмеют нападать на родственника тайши.
– Ты хочешь сказать, что отец променяет меня на вонючие шкуры? – Айдына вся подобралась и сжала рукоятку камчи. – Единственную дочь?
– Не веришь? Спроси у отца, – пожал плечами Киркей.
– Я спрошу, – Айдына задохнулась от злости и намотала камчу на кулак. – Я у Чайсо спрошу. С чего вдруг он разговорился? И с кем? С Ирбеком, которого ненавидит…
– Ирбека все боятся, – тихо сказал Киркей и отвернулся. – Салагай говорит, что он никогда не был белым шаманом. Белой шаманкой Арачин была твоя мать. Очень сильной шаманкой. Девять шаманских кос она имела и девять бубнов, а у Ирбека только одна косичка, и бубен тоже один. Ирбека она даже в помощники не брала. Но ее забрала Суг ээзи – Дух воды. И тогда Ирбек сказал, что тёси Арачин перешли к нему и велели шаманить. Но я ему не верю.
– Я не боюсь Ирбека, – фыркнула Айдына. – И отец не боится!
– Салагай говорит: Ирбек – чех-кам, плохой шаман, пожиратель душ, а еще он знается с албысами и шулбусами, – насупившись, продолжал Киркей. – Кто с ними встретится в тайге или в степи, в зверя превращается, в людоеда.
– Не мог Салагай такое сказать! Его глаза только солнце видят, – не сдавалась Айдына. – Чудищ многие встречали, даже Ончас, но она ж не стала людоедкой? Ирбек – хитрый, и глаза у него злые. Но он ничего плохого не сделал. Людей и скот лечит. Салагай ошибся, наверно.