Закат на Босфоре
Шрифт:
Генерал Кераглы услышал скрип двери и поднял глаза от бумаг, покрывавших его стол. На пороге кабинета стоял невысокий плотный человек с обширной лысиной и глубоко посаженными черными глазами. Взгляд этих глаз неприятно поразил генерала: незнакомец смотрел на него не как на высокого начальника, боевого офицера, значительное лицо, а как на редкое насекомое, как на необычного жука. Казалось, он решает вопрос – поместить ли генерала в свою коллекцию, наколов предварительно на булавку, или этого делать не стоит.
– Кто вы? – спросил генерал твердо и решительно,
Генерал протянул руку и нажал кнопку вызова дежурного адъютанта. На звонок, однако, никто не явился.
– Не беспокойтесь, генерал, – усмехнулся посетитель, – адъютант не придет.
Генерал не решился спросить, почему не придет адъютант – должно быть, он просто побоялся услышать ответ. На него снова накатила волна отвратительной слабости.
– Что вам нужно? – спросил он, взяв себя в руки и стараясь держаться как подобает генералу.
– Гюзель, – сказал незнакомец в ответ, и генерал Кераглы понял, что все кончено.
– Что – Гюзель? – спросил он, делая вид, что не понимает.
– Вы хотите сказать, что не знаете, кто такая Гюзель? Вы хотите, может быть, сказать, что не подписывали долговую расписку на тридцать тысяч лир? Вы хотите сказать, что эта расписка никак не связана с вводом наших войск в Батумскую область? Я был о вас лучшего мнения, генерал! И он был о вас лучшего мнения, – незнакомец показал глазами на фотографию, которая стояла в кожаной рамке на столе у генерала. Выразительное смуглое лицо, мешки под усталыми темными глазами… Кемаль подарил генералу эту фотографию в прошлом году с сердечной дружеской подписью. Значит, вот как повернулось дело… Кемаль уже знает о расписке.
Генерал опустил веки. Перед его внутренним взором прошли годы борьбы, интриг, сражений, поражений и побед – которых было меньше, чем поражений… Генерал был упорен, энергичен, ловок, он всегда правильно выбирал союзников, делал ставку на выигравшую сторону, и вот теперь из-за такой ерунды вся его блестяще выстроенная карьера рушится в тартарары.
И не только карьера. Генерал со всей очевидностью понял, что его ждет. Турция – это вам не Британская империя с ее либеральными порядками, с неприкосновенностью личности. В Турции не так давно и за меньшие провинности сажали на кол…
Генерал поднял глаза. Лысый незнакомец смотрел на него с презрением и жалостью. Он подошел к столу генерала и тихо произнес:
– Вы скомпрометировали наше общее дело. Вы скомпрометировали революцию. Вы скомпрометировали Кемаля.
С этими словами лысый молниеносным движением накинул на шею генерала тонкий шелковый шнурок. Генерал схватился руками за горло, но скользкий шелк врезался в кожу, и никак было не ослабить петлю. Генерал побагровел, глаза его налились кровью. Свет в его глазах померк. Последнее, что он подумал – сволочь Гюзель… Красивая сволочь…
Весна понемногу вступала в свои права. Константинополь вспомнил о том, что он – южный город. Хозяева кофеен выставляли столики на улицу, и первые посетители сидели за чашкой кофе,
В одной из таких уличных кофеен сидели Аркадий Петрович Горецкий и его старинный английский друг и коллега мистер Солсбери. Аркадий Перович выглядел разочарованным.
– Получается, – прервал он рассказ своего визави, – что вся эта игра, которую вел гepp Кляйнст, была чисто финансовой? В ней не было никакой политической подоплеки?
– Мы с вами привыкли, – усмехнулся мистер Солсбери, – искать во всем политические интересы, но из-за денег, тем более, из-за очень больших денег, разыгрываются шахматные партии ничуть не менее увлекательные… Герр Кляйнст работал на барона Гессен-Борна, и надо признать, сделал свое дело блестяще. Использую долговую расписку, он вынудил генерала Кераглы ввести в Батумскую область подчиненные ему войска. Это немедленно привело к значительному повышению курса акций компании «Батумойл», владеющей батумскими нефтеперегонными заводами и нефтеналивным портом. Гессен-Борн и так имел большую часть этих акций, а накануне событий за бесценок скупил остальные. Когда курс пошел вверх, барон продал все свои акции и нажил миллионы…
– Значит, немцы переиграли нас? – разочарованно констатировал Горецкий.
– Нет, это не совсем так, – мистер Солсбери сдержанно улыбнулся, что было немало для стопроцентного британского джентльмена, – благодаря вашей успешной работе, мы смогли раскрыть перед кемалистами подоплеку батумского инцидента. Генерал Кераглы был наказан, войска выведены. В это же время я встретился с представителем большевистского правительства господином Чичериным. Должен сказать вам, что он – способный дипломат и трезвомыслящий политик…
Горецкий недовольно поморщился, но Солсбери сделал вид, что не заметил этого, и продолжил:
– Господин Чичерин оценил наши усилия по выводу турецких войск из Батума, и нам удалось прийти к соглашению о выгодной концессии для британских нефтяных компаний…
– Нефть и деньги, всюду нефть и деньги! – воскликнул Горецкий, подняв глаза к небу. – И за эти деньги заплачено человеческой кровью!
– Будьте реалистом, – мистер Солсбери пригубил горячий черный кофе и поморщился – то ли кофе был слишком горяч, то ли его раздражали слова собеседника, – будьте реалистом, мой друг, нефть – это золото нового времени, а без золота не может работать ни одна государственная машина. Кстати, на меня возложена приятная обязанность вручить вам весьма значительное денежное вознаграждение за ваш вклад в эту операцию…
– Удивительная женщина! – Аркадий Петрович отвернулся от двери, не успев погасить молодой блеск в глазах.
– Что в ней такого удивительного? – Борис равнодушно пожал плечами.
Он чувствовал себя усталым, измотанным и одиноким. Хотелось также испортить настроение ближнему, а поскольку, кроме Горецкого, никого не было рядом, то Борис решил сказать гадость ему.
– Ничего в ней такого особенного нет, – хмыкнул он, – худая, немолодая…
Горецкий повернулся на каблуках и проницательно посмотрел Борису в глаза: