Закат на Босфоре
Шрифт:
– Так-так, – пробормотал Аркадий Петрович, – значит, Хренов встретил этого человека в приемной генерала Врангеля. А когда тот назвал себя, Хренов вдруг вспомнил то, что рассказывали ему вы. И решился, надо полагать, на шантаж. За что и поплатился. Очевидно, у него все же хватило ума не упоминать вашу фамилию. В противном случае убийств было бы всего два – Хренова и ваше…
Аркадий Петрович взглянул на сидящую напротив женщину и опомнился:
– Прошу извинить.
– Значит, Ираида Петровна говорила правду? Действительно
– Естественно. Но доказать, что он – убийца, будет трудно.
В это время в прихожей раздался грохот, хлопнула дверь, и в комнату ввалился запыхавшийся Саенко.
– Ваше сковородне, господин полковник! – выпалил он. – С Борисом Андреичем беда!
– Что, он слишком скверно играл на рояле и за это его побила возмущенная публика? – прищурился Горецкий.
Саенко глубоко вздохнул, намереваясь начать подробный рассказ, но вместо этого вдруг махнул рукой и выпалил традиционное:
– Ох и подлый же народ турки!
Услышав шаги у себя за спиной, Борис внутренне собрался. На экране в это время разворачивалась бурная сцена с заламыванием рук и отчаянными жестами, но Ордынцев, чтобы не заглушать шаги, заиграл тихую «Утреннюю молитву» Чайковского.
Скосив глаза, он разглядел приближающуюся к нему из темноты зала гибкую, хищно согнувшуюся фигуру. Продолжая играть нехитрую мелодию левой рукой, правой Борис потянулся к револьверу.
Однако достать оружие он не успел: гибкая фигура метнулась к нему, и раздался звук резкого удара и скрежет металла по металлу. Соскользнувшее лезвие стилета порезало ухо, но Борис, не обращая внимания на боль, отклонился, перехватил в воздухе левую руку нападающего и приемом французской борьбы бросил его на пол.
Сам он прыгнул сверху на поверженного противника, чтобы не дать ему подняться, но тот откатился в сторону и хотел нырнуть под сиденья зрителей, как вдруг из темноты вынырнул Саенко и каким-то тяжелым темным предметом огрел злодея по голове.
В зале раздались раздраженные выкрики и свист зрителей, недовольных тем, что замолчало привычное фортепьяно тапера. Борис громко произнес по-французски извинения, вряд ли понятые турецкой публикой. Саенко, сидя верхом на безжизненном злодее, аккуратно связывал ему руки, как связывал он багаж Аркадия Петровича или Бориса при частых переездах.
Борис нагнулся к ординарцу и спросил:
– Ты же вроде с Аркадием Петровичем ушел? Как же ты здесь-то оказался?
– Да решил приглядеть за вами. Мало ли что, думаю…
– Молодец ты, брат. Вовремя подоспел. Без тебя бы мне не справиться, убежал бы, мерзавец, – вон он какой жилистый…
– Да, соответствующий господин, – согласился Саенко, внимательно оглядывая узлы. – Но теперь не убегет.
– А ты его… не того? Не насмерть?
– Да нет, сейчас очухается. Мужчина крепкий.
– А чем ты его приложил-то?
– Да
Борис окинул взглядом рассыпанные по полу осколки и подумал, что ваза была немалых размеров, чуть не в человеческий рост.
Связанный человек зашевелился и открыл глаза. Увидев Бориса, он удивленно на него уставился.
– Я так понимаю, – сказал Борис весьма вежливо, – вы знакомый Лидии Антоновны. У вас к ней было дело? Так она сегодня занята, я за нее.
В зале наконец загорелся свет. По проходу между рядами бежали, тяжело пыхтя, двое толстых турецких полицейских, вызванных перепуганным билетером.
Увидев лежащего на полу связанного человека и склонившегося над ним Бориса, полицейские выпучили глаза и злобно затараторили по-турецки. Ордынцев огляделся. Саенко и след простыл. Когда он успел исчезнуть, осталось загадкой. Борис попытался объясниться с полицейскими по-французски, но они не понимали ни слова, сыпали турецкими фразами, и один из них уже начал решительно надевать на ненормального иностранца наручники.
В это мгновение Борис вспомнил спасительные слова. Он громко и с достоинством сказал полицейским:
– Джафар Карманли!
На полицейских это подействовало волшебным образом. Они еще больше выпучили глаза, однако наручники надевать не стали, подняли связанного злодея с пола и повели обоих к выходу. С Борисом обращались с вежливой осторожностью, хотя на всякий случай крепко держали за локоть. По дороге они переговаривались между собой, периодически повторяя магическое имя «Джафар Карманли». Произносили они его с испуганным уважением.
– Итак, вы утверждаете, – негромким скрипучим голосом проговорил Джафар Карманли, в упор глядя на Бориса Ордынцева, – что этот господин покушался убить вас?
– Да, совершенно верно. Он подкрался ко мне сзади, когда я играл на фортепьяно…
– Вы работаете тапером в синематографе «Лидо»? – прервал его турок быстрым вопросом и сделал знак стенографисту.
– Нет, я не работаю тапером, – устало ответил Ордынцев, – я заменил женщину, которая работает там тапером, потому что она понадобилась для снятия допроса моему шефу…
– Ваш шеф – сотрудник турецкой полиции? – с саркастической усмешкой спросил Джафар-эфенди.
– Нет, он не сотрудник полиции, – уныло парировал Борис, – он…
– Этот господин напал на меня, когда я собирался занять свое место в первом ряду, – обиженным голосом проговорил смуглый жилистый господин с левой рукой на перевязи, – он ударил меня по голове каким-то тяжелым предметом, от этого я потерял сознание и больше ничего не помню…
– По голове его ударил не я, а Саен-ко, – вставил Борис.
– Саенко? – язвительно уточнил Джафар и сделал знак стенографисту, чтобы тот отразил новую фамилию в своих записках. – И куда же делся этот таинственный господин Саенко?